Дата: Воскресенье, 22.04.2012, 07:38 | Сообщение # 1
!!!!!!!
Группа: Администраторы
Сообщений: 447
Статус: Оффлайн
Орлов Анатолий Петрович Уважаемые земляки, вышел на ваш сайт и решил поделиться с вами некоторыми моими зарисовками. Мы с женой в 1953-м закончили школу №6 в Сысерти. До сих пор поддерживаем связь с друзьями юности. Выйдя на пенсию, занялись литературным творчеством. Валентина Степановна выпустила две очень трогательные книги, я - 7 книг о своих товарищах ветеранах международной авиации. Мне пришлось побывать более чем в 100 странах. Сейчас живем в Москве. Экземпляры наших книг есть в СРБ у Пыжьяновой Т.Т. Клуб "открытие" выпустил несколько литературных альманахов с нашими рассказами. Газета "Маяк" в 2011 г. напечатала в нескольких номерах нашу повесть "А потом была война". Некоторые рассказы можно встретить на сайте «Ураловед». Мои корни происходят из Щелкуна из семьи Палкиных. Дед Василий Иванович Палкин в 1914 служил вместе с Маршалом Малиновским Р.Я. во Франции в Русском экспедиционном корпусе пулеметчиком. Участвовал в подпольной работе вместе с большевиками в Сысертском районе. Был знаком с Я.М. Свердловым. В мирное время был членом Сысертского райкома ВКП(б). Возглавлял местные предприятия в Сысерти. Началась война, его сын Палкин Петр Васильевич (в конце 30-х был директором неполной средней в Сысерти) после окончания военных курсов одним из первых вступил в бой с фашистами. Прошел всю войну, но 24 апреля 1945 года, будучи командиром танкового полка, погиб под городм Надьканижь в Венгрии. Это известие о гибели любимого сына Василий Иванович получил 8-го мая 1945 года в Берлина, командуя ротой. В 62-м он по приглашению Венгерского правительства посетил памятник своему сыну, что стоял на городской площади перед ратушей. В Сысертском краеведческом музее раньше хранились их некоторые военные вещи (гимнастерка, полевые сумки, ордена). Второй мой дядя, уроженец Щелкуна гвардии лейтенант командир разведвзвода Вольхин Павел Егорович (Георгиевич) погиб в 42-м в Воронежской области. Ему установлен памятник. Моя дочь нашла место его гибели. Вот что пишет один из патриотов: «Здравствуйте, Анатолий! Вам повезло, что всё так удачно сложилось: место захоронения известно-Богучар, Воронежской области. Из документов видно, что прах Вольхина Павла Егоровича был перенесён из с. Старотолучеево (по карте видно, что это село недалеко от Богучар). Памятник прилично содержится. Всего доброго!»
Дата: Воскресенье, 01.09.2013, 08:40 | Сообщение # 46
!!!!!!!
Группа: Администраторы
Сообщений: 447
Статус: Оффлайн
Орлов Анатолий Петрович
НАСТАВНИКИ
«Не смейте забывать учителей!
Они о нас тревожатся и помнят,
И в тишине задумавшихся комнат,
Ждут наших возвращений и вестей.
Им не хватает этих встреч не частых.
И сколько бы не миновало лет,
Слагается учительское счастье,
Из наших ученических тетрадей».
[size=11]Человек с первого дня рождения не остается один. Его окружают вниманием и добротой, кроме семьи, дорогие люди. Для меня в годы юности таковыми были учителя и товарищи, одноклассники, друзья. На всю жизнь у меня и у Вали остались теплые воспоминания о школьном товариществе. До 60 лет в школе регулярно по инициативе Льва Котова происходили встречи выпускников 1953 года. Но после этого рубежа многим уже трудно приезжать по многим житейским причинам. Только память возвращает к событиям тех лет, к друзьям, товарищам, которые вылетели из гнезда в свой дальний полет в 53-м.
Мы с Валентиной не смогли даже побывать на 50-летнем юбилее нашего выпуска в школе. А как хотелось вновь встретиться с милыми нашему сердцу друзьями. На этой памятной встрече были даже те, кого мы
не видели много-много лет.
На юбилейной встрече выявилась грустная подробность. Из нашего выпуска 53-го года уже 15 человек на своих скорбных ладьях уплыли по реке Лета. Друзья ушли в далекий рейс, из которого не возвращаются.
Снаряды рвутся все ближе и ближе…
Давно уже похоронили нашего Леву Котова, оптимиста Сережу Пермякова, Валеру Малого, Митю Шибаева… Римма Изосимова написала нам, что умерла Надя Заспанова. На чужбине нашли свое пристанище Виктор Кинев и Муся Дойкова.
Пятнадцать человек! Как страшно!..
Друзья стареют, мы стареем сами,
Те далеко, тех вовсе нет в живых.
Все чаще мы встречаемся с друзьями
На погребении друзей своих.
В июне 2003г., не зная того, но, наверняка, чувствуя это, последний раз встретилась со своими учениками наша учительница истории Тамара Александровна... Подписала всем на память книги из своей домашней библиотеки. Она улетала в Канаду к своему сыну на постоянное место жительства. Подвела итоги. Продала свой дом на улице Тимирязева (Зимовка по-старому), в котором я фотографировал в 8-м классе ее первенца. В полете из Москвы в Монреаль, над Франкфуртом, сердце учительницы остановилось. Можно только предполагать, что непосильным для ее сердца оказалось прощание с родной Сысертью, со своими учениками. Нам с Валей Тамара Александровна подарила с теплой сердечной надписью свою последнюю фотографию.
Собравшиеся на этой юбилейной встрече дали слово, что, «хотя бы один из нас останется живым, он прибудет в последнее воскресенье июня к школьной ограде».
Я еще раз попытаюсь на этих листах сказать добрые слова об учителях и соучениках. Сказать спасибо за то, что они были, есть и сейчас не забывают и дружны с Толей Орловым и Валей Вишняковой.
Первой моей учительницей была Лидия Григорьевна Старцева. Высокая, статная, классная дама с дореволюционным еще стажем, вечно с метровой длины линейкой в руках, – удобно щелкать по гладким затылкам шалопаев – внушала уважение с первого взгляда. Хотя она добросовестно вводила в интересный мир познаний неизвестного своих несмышленышей, мы ее часто огорчали. Она в гневе бросала свой огромный, потертый временем кожаный портфель, и уходила домой. Через час весь класс, неся впереди портфель, шел к учительскому дому на улице Шейнкмана. Все садились группой на полянку перед ее окнами, и дружно канючили, не вытирая слезы:
- Лидия Григорьевна-а-а! Вернитесь! – и она возвращалась, всех прощая.
А вот так пишет о своих первых учителях, школе, друзьях, школьных впечатлениях Р.И.Изосимова (Сабурова):
- «Первой моей учительницей была Ольга Игнатьевна Шевелева. Была она из тех, которые бывают только в деревнях и не больших городках, как Сысерть: спокойная, неторопливая, основательная. И учила нас неторопливо и основательно. Не кричала.
Я уже умела читать, и мне было скучно в классе. Когда остальные «работали» с Букварем, я стала приносить с собой книги Майн Рида, Жюль Верна, прятала под парту и читала на уроках. Она никогда мне делала замечаний, хотя, конечно, все видела.
Я почему-то хорошо запомнила, как однажды Ольга Игнатьевна пришла в класс с каким-то необычно красным, отрешенным лицом и время от времени прикладывала к щекам ладони. Когда она их отнимала, на щеках оставались белые полосы от пальцев – с такой силой она их прижимала к лицу. В классе было тихо. Все присмирели.
Вела урок как обычно, все было как всегда. Потом кто-то из класса мне сказал, что она в тот день получила «похоронку» на мужа…
Наша первая школа
Учились вместе со мной тогда Лева Котов, Сережа Пермяков, Фая Зыкина, Ида Бородулина, Витя Чуркин, Таня Смирнова. В начальных классах мы ходили в старую школу на улице Красноармейской. Это было старое здание Епархиального (женского) училища, в котором с 1907г вел занятия по русскому языку и временами – по церковнославянскому и алгебре П.П.Бажов, встретивший среди слушательниц свою любовь и будущую супругу Валентину Александровну Иваницкую. Школа мне нравилась. И хотя шла война, школьная жизнь шла как полагается: наряжались новогодние елки, самодеятельные концерты и т.д.
В классах с 5-го по 7-й особенно запомнились мне учителя: Антонина Михайловна (ботаника), Анна Никифоровна (немецкий язык), Вера Всеволодовна (математика), Маргарита Васильевна Иванова (русский язык, литература) Хорошо помню их лица, их манеру поведения. Особенно - Веру Всеволодовну.
Это была маленькая, очень немолодая женщина с зачесанными назад и коротко стриженными волосами. Ее почему-то все страшно боялись, но и уважали очень. Да не хочу я никого обидеть и прошу прощения за те детские выходки, но среди учеников ходили такие шутливые «стихи»:
«Дано: Вера Всеволодовна лезет в окно.
Допустим: Мы ее не пустили.
Требуется доказать, как она будет вылезать?»
Нашу новую школу им. Бажова построили на месте старого Успенского Храма, освященного еще в 1835 г. Мы, ученики, тоже помогали строителям в качестве подсобных рабочих: что-то убрать, принести, выкопать и т. д. Даже в местной газете «Путь к коммунизму» была опубликована заметка о том, «как ученики средней школы под руководством секретаря комсомольской организации Риммы Сабуровой… и т.д. и т.п.» Ничем и никем я не руководила, работала как все. А вообще-то секретарь из меня получился никудышный. До сих пор стыдно.
В 7-м классе мы учились в здании будущего техникума на ул. Коммуны. Я помню, что в классе начала создаваться атмосфера дружбы, какой-то тяги друг к другу. Я очень подружилась тогда с Тамарой Бурдиной. С годами дружба только укрепилась. У нас на экзаменах всегда стояли огромные букеты цветов черемухи.
Новая школа Бажова казалась мне такой нарядной. Красивой. Тут моя жизнь была как у всех: школа, дом, пруд, лес, Бесеновка, танцы в «Медике» и в клубе завода, кинотеатр «Авангард», бесконечные походы к подружкам под предлогом «делать уроки», а на самом деле, чтобы поболтать, похохотать.
И я не помню ни одного случая, чтобы родители встречали нас осуждающе, неприветливо, делали какие-либо замечания, хотя, конечно же, мы изрядно надоедали своей болтовней. Детей в Сысерти уважали»…
Первым директором новой средней школы имени Бажова, построенной заводом Уралгидромаша на месте Успенского Храма, снесенного не без нашей детской помощи в 1950г., куда мы поступили после семилетки, была Зоя Николаевна Атманских. Она была из многочисленной династии Атманских. Волевая, строгая, красивая женщина, требовательный руководитель, прекрасный преподаватель математики очень любила своих питомцев. Всегда поддержит слабого, похвалит сильного, не дрогнет перед начальством, даст верное направление мысли и поведению нуждающимся в этом. Выпускники многих лет помнят и любят свою Зою Николаевну.
Новым директором после нее стал Дмитрий Петрович Боткин. Математик. На фронте командовал артиллерийской батареей, дивизионом. Всегда спокоен, вежлив, ровен в отношениях с людьми. Его доброта постоянно излучалась из глаз. Страстный шахматист. За шахматной доской его постоянным соперником и партнером был наш друг Сергей Пермяков.
Анна Григорьевна Тебенькова – завуч, преподаватель географии. На своих уроках завораживала слушателей необыкновенностью, красотой и тайнами далеких стран и народов.
Мария Федоровна Алексеева – наш классный руководитель. Увлеченно преподавала немецкий язык. С большой артистичностью рассказывала о красотах Ленинграда, истинным патриотом которого была, но во время войны была вынуждена вместе с детьми его покинуть. В качестве военного переводчика участвовала в допросах немцев, казнивших Зою Космодемьянскую. Силами наших классов поставила на школьной сцене пьесу Шиллера «Коварство и любовь» на немецком языке.
Нина Федоровна Филимонова, «Заслуженный учитель СССР» - классный руководитель 10 «А». Привила своим ученикам любовь к русскому языку и литературе через поэзию Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева, через прозу великих русских писателей. Вела литературные кружки. Поддерживала доморощенных поэтов. На школьной сцене ставила инсценировки из произведений классиков. Старалась присутствовать на всех встречах своих учеников.
Однажды в нашем 8-м классе появилась на уроке истории в сопровождении завуча молодая красивая женщина с густым румянцем на щеках:
- Представляю вам нового учителя по истории. Тамара Александровна только что закончила институт. Это будет первый ее урок. Любите и уважайте ее. Не вздумайте обижать, - и шутливо погрозила пальцем Анна Григорьевна.
Иван Макарович Дрягилев. Высокий, уже пожилой человек. Строгий учитель химии. У такого не забалуешь! С его сыном Юрием мне приходилось частенько сидеть за дружеским столом в Архангельске, где он служил доктором на подводной лодке.
Я мог бы вспомнить еще многих учителей. Все они из нас, как скульпторы из глины, «лепили» будущих людей.
Как я хочу придумать средство, Чтоб счастье было впереди, Чтоб хоть на час вернуться в детство, Догнать, спасти, прижать к груди
К.Симонов
С высоты более чем полувекового отъезда из колыбели жизни, свое детство кажется удивительно коротким, необыкновенно романтичным, и, конечно, немного печальным воспоминанием о прошедшем. У меня, как у всех моих сверстников и друзей в военные годы, периоды детства и юности одинаковы, по сути, и различны по восприятию. Это субъективно. Жизнь человека можно сравнить с большим мозаичным панно великого художника Судьбы, каждая цветная частичка которого обозначает событие, эпизод, запомнившийся своей особенностью или дорогой для души памятной ценностью. Эта картина обрамлена орнаментом, сотканном воспоминаниями о родных людях, друзьях, занятиях, увлечениях. Пацаны и девчонки того далекого времени были объединены одним целым и важным – постоянным ежедневным трудом для выживания семьи и себя. Они понимали, что для этого необходимо образование и профессия. Все понимали, что труд спасет от голода, когда отец на фронте, продолжающий сражаться, или уже раненый или погибший. А у матерей в это время «жилы» натянуты звенящей струной. Поэтому мало сверстников пошло продолжать учебу в 8-й класс. Семилетка давала в те времена достаточно знаний для девочки или мальчика для быстрого получения профессии станочника на заводе Уралгидромаш, градообразующего предприятия Сысерти. Техникум любого профиля – это уже престижно. Так что моим сверстникам, которые
пошли в 8-й класс дневной школы, крупно повезло. Овладевшие рабочей специальностью в ремесленном училище или ФЗУ, совмещали работу с продолжением учебы в вечерней школе рабочей молодежи. Помните прекрасный фильм «Весна на Заречной улице»? «Дневники» в свободное от учебы время старались где-то подработать, особенно в летнее время, найти занятие. «Срубить халтуру» - как бы сейчас сказали. Зимой рубили дрова в лесу. Летом собирали сочившуюся сосновую живицу, лекарственные травы, на покосах заготавливали сено для буренок-кормилиц на долгую зиму. Мы подрабатывали пастухами, собирали ягоды и грибы, чтобы продать на базаре. Мне давал нередко работу дядя Петя. Приходилось «шкурить» бревна в лесосеках в одиночку, надрываясь. Иногда и с руганью или плачем от своего малосилия ворочать тяжеленные «хлысты» 5-6-метровых сырых лесин. И еще – в доме все держалось на неокрепших моих плечах: корова, огород, порядок в хлеву и в ограде, так как я был старшим в семье. Геннадий с 4-х лет постоянно старался топать рядом со мной. Младшенькая Людочка, тоже требовала заботы и внимания. Тут уж бабушка Антонина все брала на себя. Да, и крестная мать, тетя Паля, не бросала трех своих крестников. Мама же работала без выходных и отпусков, чтобы принести в дом «лишнюю» копейку. Плечи 12-13-летних «работников» гнулись, «пуп» трещал, неокрепшие мускулы твердели, но не рвались. Только иногда можно было заметить слезинки в глазах у матери и бабушки.
Усталость разом пропадала, когда появлялась возможность погонять футбол или покупаться, используя пионерский галстук вместо плавок. А летом! Какое лето без рыбалки на реке, без купания до дрожи и посиневшей кожи. У меня были удочки с лесками, плетенными из волоса, тайком от взрослых надерганного из конского хвоста. После войны у старьевщиков можно уже было купить настоящую жилку (леску). Из Малого пруда забиралась вода для нужд литейного цеха. Из завода же в канал, который потом после плотины соединялся с рекой, вода поступала уж теплой. Такую воду любили плотва, чебак, окунь. Пацаны, ну и я, хороших ельцов мы таскали. И чебак дружно брал. На струю после шлюзов шел пескарь, ерш, окунь. Я уже работником в семье был (в классе 5-6) по метровой длины кукану свежей рыбы приносил матери. У меня от рыбьих плавников обе ладони рук опухли и горели от нарывов. Надо на покосе вкалывать, а я пальцами не могу шевелить. Или уйдешь, бывало, на речку, выберешь тихое местечко, наловишь веселых кузнечиков, и «таскаешь» ельца или плотвичку. В грозу или при слабом теплом дождичке клев еще лучше. Устанешь, упадешь навзничь в густую душистую траву и смотришь в далекое голубое небо. Ни облачка. Иногда бесшумно парящий в синеве коршун надолго остановит свой взгляд на мне, делая небольшие виражи. А мой взгляд мыслью, воображением пытается проникнуть в небесную бесконечность. Стрекочут неугомонные кузнечики, где-то прошуршит травой осторожная мышка, на мой нос пытается сесть любопытная стрекоза, бесшумно мельтешат бабочки-хлопотуньи, жужжат шершни. Весело щебечут птички, попрятавшиеся от жары в ближайшем лесу. Бессовестная кукушка кого-то доверчивого хочет обмануть своим предсказанием. Подает свой голос заводской гудок, объявляя время перерыва. Пацанята, у которых бронь оставила отцов на заводе, с веселыми криками спешат домой. Уже через минуту несутся к проходной с узелками с вареной картошкой, посыпанной молодым укропом, с пучком зеленого лука или с куском рыбного пирога. В другой руке – кринка или запотевшая бутылка с холодным молоком из погреба. Отцы ждут обед! И снова поляна у реки. И покой! Ленивые мысли от дневной жары – беззаботное спокойствие детства. Сейчас бы сказали – связь с информационным полем Земли, с Космическим Разумом Вселенной. А тогда – это детское соприкосновение, совокупление, единение с природой. Где это теперь? Куда ушло?
А еще была страсть – лыжи! Зимой 40-го года мать купила мне лыжи. Настоящие лыжи! А какой от них шел смешанный запах дерева, смолы, краски. Ах, какой запах! Я до сих пор помню первый выход на лыжах в сопровождении громко ликующей ватаги друзей, ожидающей своей очереди прокатиться, который был вершиной моей гордости и счастья, пока я с первой же попытки лихого спуска по крутому склону оврага не расквасил себе нос. «Окропил снег красненьким» так основательно, что красный цвет надолго стал моим знаменем случавшихся неудач. Лыжи стали моей страстью, привязанностью. На долгие годы главным стал спорт: летом – бег, зимой – лыжные гонки. Мне доставляло удовлетворение, удовольствие, чувство самоутверждения от преодоления тяжкого состояния барьера «второго дыхания». Казалось, что уже никогда не заполнятся легкие воздухом, сила не вернется в одеревеневшее тело. Преодолел – победил! Маленькая, но твоя победа! Над соперниками, а главное – над собой, своей слабостью! Я с первым снегом промазывал в бане лыжи, готовясь к первым гонкам, наслаждаясь ядреным приятным запахом сосновой смолы. Лыжи стали для меня спортом, а я – неплохим лыжником. Не раз и не два лыжи приносили меня к финишу чемпионом Сысерти, района, где моими соперниками на лыжне были, в основном, Лева Котов, Виктор Кинев, Юра Потапов, Дмитрий Шибаев. Мы часто были победителями на многочисленных соревнованиях разного уровня в школьные годы. До сих пор я не могу оторваться от экрана телевизора, когда показывают красивую и мужественную борьбу российских лыжников. Зимой одной из забав было построение снежных городков у кого-нибудь в огороде. Фантазия при строительстве крепостных стен, башен, потайных ходов не знала предела. Крепость бдительно охраняли, а то противники в темное время нередко пытались разрушить созданное. А днем – общий штурм «чужой» крепости. Число «воюющих» с обеих сторон доходило до 20-30 человек. Бывало, участники после боя расходились с окровавленными носами и губами, фингалами под глазом. Если в пылу сражения был оторван воротник или карман пальтишки или телогрейки, а то и утеряна шапка, дома ожидался крупный разговор. Поздней осенью, когда еще снег не выпал, забавой было катание на коньках-«снегурочках», примотанных бечевками к подшитым валенкам-пимам по тонкому прозрачному льду малого пруда. Вечером брали с собой деревянную колотушку -«балду». Осторожно катишься около замерзшей осоки с горящим факелом в руке. Высматриваешь щук, притаившихся на дне у корней болотной травы. «Шарахаешь» «балдой» по льду, оглушая добычу, и «жареха» для семейного стола будет обязательно. Такие катания не всегда обходились без происшествий. Лед-то тонкий, а ты разгоняешься и скользишь по прогибающейся ледовой поверхности как можно ближе к краю промоины, с парящей на морозе темной водой. Адреналин в крови бодрит и возбуждает! Вот однажды лед не выдержал моей тяжести, проломился, и я ушел с головой под воду. Испуга не было, произошло все так неожиданно. В этом месте было сильное течение, и темная холодная вода стала затаскивать меня под лед все дальше и дальше от промоины. Я с открытыми глазами головой и руками пытался пробить прозрачный ледяной потолок. Дыхания не хватало, грудь разрывало. В конце концов, мне удалось пробить лунку. Вырвалась сквозь лед моя голова с вытаращенными глазами. Какой-то парень постарше возрастом подполз и ухватил «утопленника» за шапку, благо тесемки ее были завязаны под подбородком. Вытащил, обламывая ледяные края промоины! Я, как мокрая курица, поплелся к бабушке – она жила недалеко за рекой на Поварне. Домой идти побоялся, попало бы от матери. Бабушка - добрая душа. Переодела в сухое, пару раз для порядка «огрев» мокрыми пимами с коньками, напоила чаем с малиной, затолкала на горячую еще печку. Даже керосиновую лампу поставила на предпечек, чтобы читать «Королеву Марго». Я читать начал рано, любил порыться в библиотеке клуба «Медик». Часть книг держал у бабушки, когда ночевал у нее.
Зимой еще было увлечение «гоняться» на коньках по наезженному тракту за автомашинами-газогенераторками. Догонишь на подъеме или повороте такое по-старчески кряхтящее чудо автотехники, цепляешься крючком из толстой проволоки за борт, и едешь, пока ноги не занемеют от дрожания на неровностях и колдобинах тракта. Отцепишься, отдохнут ноги, поджидаешь «попутку» в обратную сторону. Было 2-3 случая, когда, не сумев отцепиться, рука «автогонщика» застревала в петле проволочного крючка, онемевшие от долгой вибрации ноги пацана не выдерживали, и он падал, а оторванная кисть ехала дальше в не отцепленном крючке. Мне раз везло и в детстве, и взрослому. Судьба-а-а! Однажды осенью я попал под тракторные сани. Ребята запрыгнули на них, чтобы прокатиться, или из-за озорства. Но я не удержался на скользкой от глины деревянной перекладине саней, и упал. Все перекладины перекатились через меня, немного прижимая к мокрой земле, переворачивая с боку на бок – высота их от земли была еще достаточной. Прохожие или пацаны и прохожие не закричали «благим матом» трактористу. Он быстро затормозил, и последняя перекладина, почти волочившаяся по поверхности земли с зазором сантиметров 12-15, остановилась почти на мне, вдавив бок и руку в землю. Испугавшийся тракторист еще долго посылал матюги нам в след. Судьба-а-а! Еще раз судьба улыбнулась мне. Город Харцызск. Лето. Поселились мы в 3-х этажном доме всей семьей в одной комнате. Рядом с домом большой овраг по названию Скелевая балка. А в этой чертовой балке!.. Чего только не было. Разбитые наши и немецкие танки, пушки, минометы, покореженные наши ППШ и немецкие МП-40, которые много позже стали называть Шмайссерами. Солдаты не успели все прибрать. Раздолье для пацанов играть в «войну». Видимо здесь проходила линия обороны, и происходили жестокие бои. У каждого пацана в укромном месте хранились винтовка, автомат, пистолет. Военные саперы иногда находили схрон и уничтожали, а ребят отправляли по домам. Да разве уследишь? Однажды 8-9 летние пацаны нашли противотанковую гранату. Любопытно было посмотреть, изучить ее устройство. Юные «знатоки» стали разбирать гранату. В это время бабушка из окна дома крикнула: - То-оля! Домо-ой! Мамалыга остывает! Только я, недовольный зовом, успел добежать до подъезда, как громыхнуло в балке. Пацаны, а их было шестеро и все из нашего дома, навсегда остались в том детстве. Вот так и пролетали быстротечные детские годы. Появлялись какие-то новые дела, увлечения. Иногда они были короткими по времени, или увлекали надолго, как спорт или занятия в драматической студии клуба «Медик», куда мы с Валей пришли после постановки «Молодой гвардии» в школе-семилетке. Там мы сыграли главные роли: я - роль Сергея Тюленина, а она – Любови Громовой. Я был активным участником художественной самодеятельности. Жаль, что петь не умел! Как-то в школьной постановке «Сорочинской ярмарки» по Н.В.Гоголю постановщик учительница литературы Нина Федоровна по ходу пьесы попыталась заставить меня спеть: Солнце низе-енько, вичо-ор близенько-о-о … ». Но баянист в ужасе замазал руками от звуков, напоминающих вопли пацана, прищемившего палец в дверях, рев юродивого, которого грабят на паперти. На этом попытки заняться вокалом закончились. А вот Виктор Вотинов очень душевно исполнял арию Левко к удовольствию зрителей. Но дома ли в лесу я любил подражать модным тогда певцам Александровичу, Глебу Романову, Леониду Утесову, Нечаеву, Клавдии Шульженко. В драмкружке у меня получалось, говорят, неплохо. Поэтому нас с Валей и пригласили в студию профессионального режиссера Виктора Георгиевича Вяткина, школьного друга моего дяди Павлика. Война не пощадила другого их друга Юрия Николаевича Кравченко, вернувшегося с флота тяжело раненым, и долгие годы валявшимся по госпиталям. Он тоже был участником студии. Играли и детские спектакли, и Чехова, и Островского вместе с взрослыми. Я участвовал в многочисленных скетчах, постановках, шефских концертах, на торжественных вечерах. Выступал по сысертскому радио. Меня, как не очень пассивного комсомольца, часто выбирали на районную конференцию ВЛКСМ, просили хорошо поставленным в «Медике» голосом зачитывать с трибуны «форума» очередную «судьбоносную» резолюцию. Коллектив в «Медике» был дружным, Старшие всегда опекали младших «артистов». Я любил ездить с ними с шефскими концертами в санатории, по ближайшим и дальним деревьям Сысертского района. Часто после спектакля и бесплатного ужина, устроенного хозяевами приема, вся труппа к удовольствию их оставалась еще на пару часов и все пели хором или соло задушевные песни. В старшей группе были великолепные певцы и плясуны. В клубе «Медик» каждую субботу устраивались вечера танцев. Я и Валя, Лев Котов со своей подругой Тамарой Бурдиной любили посещать их, несмотря на категоричные запреты школьных учителей. Прекрасные наши девочки Геля Уфимцева, Надя Заспанова, Валя Вишнякова, Ада Погадаева уже в 8-м классе для парней давали уроки танцев. В моде тогда были вальс-бостон, падеспань, падекатр, танго, фокстрот и король танцев – вальс. Наш 8-й «Б» был дружным классом. Все приветливы друг с другом, могли сопереживать однокласснику в беде и горе, посочувствовать, поддержать своего товарища или подругу в трудную минуту. Часто, сделав всю необходимую хозяйственную работу по дому и уроки, собирались по вечерам на школьные вечера танцев, спектакли. И, конечно, в «Цыганах» роль Земфиры играла Валенька Вишнякова, а роль Алеко – Толя Орлов. Ставили на школьной сцене «Аттестат зрелости» и др. После уроков парни на школьном дворе играли в футбол под ободряющие крики девочек. А как они «болели», когда выпускники 1953 года выиграли комбинированную эстафету на первенство сысертского района в группе взрослых. На первом этапе стартовал сильнейший спринтер Лева Котов и с большим отрывом передал эстафету мне. Я под горячую поддержку стоящих на обочине одноклассниц увеличил разрыв. На третьем, самом длинном, этапе успех закрепил Боря Мухлынин. На велосипеде Роман Вахрамеев отнял последнюю надежду у преследователей. Первой к финишу под громкие аплодисменты и восторженные крики тысячной толпы зрителей и районных руководителей принесла Римма Родионова. Это было прощальное слово выпускников 10-х классов 1953 года.
Здравствуйте, братцы. Нам бы вместе опять Новый урок начинать… Долгой была перемена! Всю жизнь в сердцах у меня и у Вали оставались и остаются приятные воспоминания о своих школьных друзья, с которыми пришлось учиться в своей родной школе. Это ГЕНА ВАСИЛЬЕВ. Скромный парень. Со всеми в хороших отношениях. Любил хорошую шутку и песню. Отслужив в армии и окончив Горный институт, нашел свое место талантливого инженера на Качканарском горно-обогатительном комбинате. Жаль, что мы уже много лет не виделись с этим замечательным парнем. Вспоминается рано ушедший из жизни скромняга, милый товарищ ВИКТОР ВОТИНОВ. В редкие отпускные встречи в Сысерти его баритон хорошо сплетался с нежными голосами Тамары Котовой и Любочки Киневой. Трудяга. Отец погиб на фронте. С помощью матери «вытянул» Горный институт. Работал в шахтах Донбасса. Там, в глубоких недрах Земли отдал свое здоровье и жизнь. Не успел найти для себя выхода из темного туннеля. А ЛЕОНИД ЧЕРКАСОВ? Наш Добрыня Никитич! Велик ростом и жизненной хваткой, Пришел из деревни, и вернулся в общий дом, став прославленным механизатором – орденоносцем. ИЛЬЯ ЧУГАНОВ, мой школьный дружок. Был отличником, добрым приятелем, веселым шутником в компании. Как жаль, что после школы он не давал о себе знать, и его следы затерялись в житейском море. Неразлучные подруги АДА ПОГАДАЕВА и НАДЯ ЗАСПАНОВА вместе окончили библиотечный техникум, вместе работали в Арамиле. Скромница ТАМАРА КОСТАРЕВА стала юристом в Казахстане. Наша постоянная староста класса, отличница во всех делах, красавица, всегда безукоризненно одетая, РИТА КИСЕЛЕВА уехала в Двуреченск. Там многие годы работала директором школы. А вот на встречу со школьными друзьями ни разу не явилась. Очень и очень жаль! ГЕЛЯ УФИМЦЕВА стала боевым прорабом-строителем и прекрасной матерью. Воспитала троих детей. АЛЬБИНА КУЛАКОВСКАЯ тоже гордится своими сыновьями, ставшими вслед за отцом мастерами спорта по баскетболу. Милая ФАЯ ЗЫКИНА трагически погибла в студенческом отряде на стройке. ВАЛЯ ЖДАНОВА создала прекрасную семью и живет в Свердловске. АЛЕКСЕЙ БЕЛОУСОВ стал начальником
стройуправления в Свердловске. Там же возглавляла другое строительное управление ВАЛЯ МЕДЯНЦЕВА. Семья Вахрамеевых была эвакуирована из Ленинграда во время войны. Отец Борис Андреевич был ведущим инженером на «Электросиле». В Сысерти на Уралгидромаше стал главным инженером. Часто выезжал в загранкомандировки. Мы с РОМАНОМ ВАХРАМЕЕВЫМ и его сестрой НАТАШЕЙ учились еще с семилетки в одном классе. Их младший брат шел следом. Роман со временем перевелся в Ленинград, где стал управляющим стройтреста. Я его разыскал в Ленинграде, и мы часто встречались у нас в авиагородке, где и познакомились с его невестой Ириной. На 45-летнем юбилее Роман привез ее на встречу выпускников. ЮРИЙ ПОТАПОВ. – Мы учились в параллельных классах. В школьные годы встречались только на лыжных трассах. Он – был разносторонним спортсменом: одним из первых получил первый разряд по лыжам, был успешным боксером. Отслужил «срочную», затем институт. Многие годы успешно трудился на заводе, пройдя все ступени карьерного роста от простого инженера до руководителя крупного завода. Приятно удивил нас своим новым открывшимся талантом литератора. Юрий выслал нам с Валентиной интересный роман с тонким, но достаточно острым, философским смыслом. Поэт. Печатался в Свердловских газетах. Очень трогательно пишет о друзьях, о родной Сысерти: По следам моих друзей. По над речкой быстротечной, У горы крутой и вечной Потеснил леса уральский городок. Нашей юности обитель, Незабывных дней хранитель, И всегда для нас желанный уголок. Сысерть – былинная сторонка, Пристанище и радость для души; Судьбы моей цветная окаемка, Зайду к тебе в предутренней тиши. Я пройду неторопливо Там, где было мне счастливо В годы давние, которых не продлить. Пусть кругом другие лица, - (Столько лет трудилась «жница»), Радость встреч и узнаваний не забыть. Пусть над тихим прудом, - Молчаливым давним другом, Может эхо донесет издалека – Почему неумолимы, Быстротечно торопливы Наши годы, словно речка из пруда? Над садами и домами, Сбереженными веками, Засветится путеводная звезда. Сколько б лет ни пролетело Нашу юность ты согрела В годы давние и это навсегда. Сысерть – былинная сторонка, Пристанище и радость для души; Души моей цветная окаемка, Из памяти исчезнуть не спеши. Его пародии на «певцов и певичек с громкими именами» наполнены не только юмором, но и осуждением, сарказмом: Блестящие Зрелищно, фигуристо, грудисто, Голосисто, женственно, пописто Возбуждают, принимая позы. Предлагаю увеличить дозы. Видимо, «достали» его бездуховность, безыдейность, кретинизм, откровенная пошлость и наглость наших «деятелей» шоу-бизнеса. Горячий патриот Сысерти и России. С ним мы тоже регулярно имеем письменную связь и по телефону. НИКОЛАЙ КОСТАРЕВ, с которым мы вместе занимались художественной самодеятельностью в клубе «Медик», после многолетней работы в геологических экспедициях тяжело болел. Трагически погибла ЛЮДА МЕСИЛОВА. Она была моей дальней родственницей. Вместе занимались в клубе «Медик». Очень жаль ее. Красивая была девушка и замечательный человек. ЛИДА ПЕРМЯКОВА – стала известным инженером на Уралгидромаше. ВАЛЕРИЙ НОСКОВ – ведущим инженером на закрытом ядерном комплексе под Челябинском. С ним мы после школы не встречались. Скромная уральская красавица ВЕРА БОЛДИНА работала начальником «сладкого» шоколадного цеха на кондитерской фабрике в Свердловске. Гостеприимная, добрая душой, приветливая. Таким же был и ее муж Эрик. Он незаметен был в нашем коллективе, но всегда, без лишних слов, готов был придти на помощь. На всех наших встречах его обязанностью было развозить участников по домам. Эрик скоропостижно скончался. Верочка не долго жила одна. Лебеди не выносят одиночества. И через год последовала за своим милым Эриком. С ЮРИЕМ БОКАУШИНЫМ мы знакомы с семилетки. Жили на одной улице Калинина. После десятилетки, поменял фамилию на ВЯЗЕМСКИЙ. Окончил Горный институт и долгие годы работал в экспедициях, затем возглавлял главк в Министерстве геологии. Нашел нас с Валей в Москве в 2003г. Сейчас он на пенсии благоустраивает свою дачу в Подмосковье. Часто разговариваем по телефону. Мы часто вспоминаем добрым словом МАЙЮ КОРЮКОВУ и АНЮ МОСЕВИЧ. Майя Корюкова много лет работала преподавателем. Сейчас живет в Свердловске. С ее братом ВАЛЕРИЕМ КОРЮКОВЫМ мы окончили Бугурусланское летное училище. Был разносторонним спортсменом: лыжником, хоккеистом, футболистом. Работая инструктором в училище, дал путевку в жизнь не одному десятку пилотов. Позже перевелся в Кольцово. Иногда встречались на союзных трассах. Его супруга Вера, проживала на нашей улице. Сейчас они живут в Свердловске. Лето проводят в Сысерти, где имеют свой домик. Валерий Иванович - он патриот Сысерти, пишет замечательные, проникновенные стихи о красотах родных мест. Его гражданская позиция и беспокойство за судьбу России вызывают уважение окружающих: Что сделали с тобой, Великая Россия! Куда завел тебя твой первый Президент? Народу дал он «демократию» такую, Что «разгул» ее мы видим каждый год. И головы подняли аферисты, Мошенники, бандиты, разный сброд. Раздолье подлецам, убийцам, казнокрадам, Подонкам всех мастей и потому Они все лезут в Думу, «власть» повсюду И всем понятно это - почему. Огромная зарплата за безделье, Неприкосновенность, как же без нее. Все это крепкая преграда от народа. Они, как слуги, предали его. Где есть еще страна, что правят очень жестко Несправедливость, деньги и обман. Где нет контроля власти за Законом, Который нарушают здесь и там. Была могуча ты своим единством И называлась кратко – СССР. Но Ельцин до конца добил Россию. С Валерием Ивановичем мы постоянно переписываемся.
Очаровательная РИММА САБУРОВА (теперь – Изосимова) после школы окончила факультет немецкого языка, немного работала в школе, затем 10 лет читала лекции в Лесотехническом университете. Приняла приглашение преподавать немецкий язык в Уральской государственной консерватории. И сейчас в Свердловске до сих пор и живет. Жизнь ее трудная, иногда – сложная, не отняла ее душевности, готовности помочь товарищу, привязанности к старой дружбе, романтичности в мыслях и поступках. Очень любит Сысерть. Натура поэтичная. Присылает нам нередко замечательные стихи. Продолжает работать. Ее задушевная подруга Аня Мосевич преподавала иностранный язык в Минском военном училище. Там и живет, по сей день. По информации Риммы Изосимовой (Сабуровой) Аня все еще продолжает работать.
Мы с ВАЛЕЙ ВИШНЯКОВОЙ (давно уже ОРЛОВОЙ) после школы связали свою судьбу навеки. Она окончила заочно Ленинградский финансово-экономический институт. В Москве работала на ЗИЛе. Затем в радиотехническом институте. На оборонном предприятии (институте) организовала, создала и возглавила экономическую службу. Душевный человек, милая жена и друг, хлебосольная хозяйка, добрая, но строгая мама и … добрейшая бабушка. Мы с ней идем вместе по жизни, постоянно поддерживая друг друга уже более 50-ти лет. Две наши дочери, получив высшее образование, работают. Старшая Надя – заместитель декана института, Алена – литературный корректор в издательстве. Внучка Яна и внуки Андрей и Игорь одолевают науки в институтах. Пытаемся излить свои мысли и чувства на бумаге. Валюша выпустила две душевные, удивительные своей чистотой помыслов, книги. Они написаны с такой пронзительной трогательностью, что даже у мужчин щемит сердце. Читатели очень хвалят и предсказывают, что они будут классикой. Я окончил летное училище. Осваивал летное дело в начале своего пути на Севере. Все Заполярье, далекие острова в «Студеном» море, разведка просторов Ледовитого океана, отказы авиатехники, жестокая непогода только повышали профессионализм пилота и командира. Затем - Ленинград, самолет Ил-18. Академия гражданской авиации. Москва – международные авиалинии. Командир, инструктор, командир авиаэскадрильи флагманского лайнера Ил-62. Побывал более чем в 100 странах с разной военной и политической обстановкой. Десятки раз пересекал Атлантику. Выполнял полеты на разных континентах. В 1988-м по состоянию здоровья вынужден был «списаться» на землю, пробыв в воздухе более 21 тысячи часов.
В последующие годы, будучи на пенсии, в «лихие 90-е» благодаря политике «дерьмовой» демократии новоявленного «мессии» Ельцина вынужден был заниматься занимался разного рода делами. Строил дома, охранял автостоянку, «бомбил» на авто, два раза попадал в неприятные истории с «пассажирами» явно бандитского склада. В 93-м работал главным экспертом на Международной авиационной бирже. В последующие годы создавал и возглавлял летно-технические комплексы новых авиакомпаний. В 95-м перенес тяжеленный инсульт с параличом. Выкарабкался благодаря усилиям врачей в летной больнице, и старанию и поддержке моей дорогой Вали. Продолжил работать в авиакомпаниях консультантом, советником по безопасности полетов. Позже – занялся литературным трудом, печатался в журналах. Нас с Валентиной влекло друг к другу еще со школьной скамьи. Старались всегда быть вместе. Всегда и всюду. В Архангельском аэропорту Кегостров вместе участвовали в коллективе самодеятельности. Иногда приходилось на лошадях зимой разыскивать в темноте какой-нибудь Богом забытый островок, чтобы показать его жителям свое самодеятельное искусство. Валюша выступала даже на сцене Мариинского театра в Ленинграде. Долгие расставания, когда мне приходилось сидеть из-за непогоды в Арктике на заброшенном мысе Косистом, когда ждал эстафету в Магадане или Камчатке только укрепляли нашу дружбу. В международном управлении приходилось по несколько раз в месяц «мотаться» через «лужу», Атлантический океан, из Гаваны в Мадрид, в Конакри. Однажды под чужим именем, кубинцы не успели во время мне оформить «тархету» (эрзац своего загранпаспорта). Это при живом-то Франко! Возил из Гаваны красивых парней умирать в Анголе. Приходилось пережидать на Ямайке разрушающий Кубу циклон, вывозить советских граждан после политического переворота в какой-нибудь «банановой» республике. Очень долгими и тяжкими были разлуки. Зато и радость от долгожданной встречи была праздником, обновлением чувств и взаимопонимания.
!953 год. Конец июня. Природа цветет и манит. Солнце в полдень припекает.
До выпускного вечера осталось четыре дня. Свобода-а!
Учителя торопятся с последними характеристиками. Матери что-то гоношат для праздничного стола. Придумывают, как из ничего сделать приличное случаю угощение. Выпускной вечер бывает один раз!
Время послевоенное – не только излишка, но и необходимого – в обрез. Хлопочут, перешивая из своего довоенного ситчика или штапеля, а то и крепдешина, красивые и «веселенькие» платьица для своих дочек. Сыновья наденут вдруг оказавшиеся в пору рубашки своих не вернувшихся с войны отцов, а брюки – отчистят, отпарят, отгладят. В 53-м радовались малому, не умаляя основного праздника. Это сейчас цена платья для выпускного бала в школе может доходить до 1000-1500 долларов.
Все собрались с утра пораньше на лодочной станции. Девичий говор – веселый гомон. Парни тоже весело шутят, подначивают друг друга. Интуитивно разбились группами по лодкам. Поплыли в дальний заливчик тихого в это утро Большого пруда, где по берегам зеленел в утренней сиреневой дымке лес. У обреза воды в нерешительности стайками остановились голенастые березки в чистеньких от ночного дождя зеленых сарафанчиках. Их зеленые кудряшки ласково перебирал утренний зефир. Ишь, озорник, какой! Черноногая черемуха, сбросившая уже белый свадебный наряд, краснотал из семейства ив умывались в прохладной воде, высматривая веселых окуньков и стайки плотвичек, щекотавших их мокрые ноги. Только кувшинки и лилии спокойно нежились на поверхности своей прозрачной колыбели.
Шутки парней веселили девчат. Они смеялись, иногда бросая свой остренький глаз на кого-то из парней, заставляя того опускать вдруг заблестевшие глаза и тихо улыбаться. Детство позади, экзамены сданы. А впереди – влекущая неизвестность!
На всех лодках девчата нашли общий тон и душевное согласие. Нежные голоса и волнующие слова песни ладно дополняли красоту и спокойствие наступившего утра. Ребята, кто – в задумчивости, кто – от смущения, бросили дружеское зубоскальство, и тихо гребли, стараясь не плескать веслами. Не сговариваясь, направились к Лебяжьей заводи. Лодки, прошуршав днищами по чистому песку, пристали к заводи плеса.
Раскрасневшееся солнце, словно смущаясь своего опоздания, быстро поднималось из-за дальних лесистых горушек, пуская вперед сквозь стройные сосны острые лучики, которые, достигнув водной поверхности, играли тихими «зайчиками» на тихой воде залива.
В дальнем углу пара лебедей, предки которых были поселены на сысертские пруды заводчиком Соломирским в 1840-е годы, повернули гордые головки на точеных шейках и стали с любопытством поглядывать на вновь прибывших.
Девушки и ребята, зачарованные красивой песней, спокойствием природы, ароматами утреннего лесного воздуха, стали выгружаться. Вытаскивали узелки с нехитрой домашней снедью, бидончики с квасом, чайник для костра, небольшие стеганые из цветных лоскутов одеяла, чтобы постелить на землю.
Лева Котов командовал парнями, я с Виктором Киневым выбирал место для костра и дружеского завтрака, - стрелки единственных на всех часов на руке Романа Вахрамеева уже пересекли цифру 7.
Лева разлил в стаканы и кружки «квас»:
- Ну, девочки, с добрым утром!
Но девочки с осторожностью подносили стаканы к своим устам:
- Левушка, это – что? Бражка?
- Обижаете, красивые, - вишневка!
- Нам уже можно - школу окончили!
Весело проходил завтрак. Румянились щечки у девчат, глазки щурились то ли от напахнувшего сизого дымка костра, то ли от попашего в глазки пепла. Да мало ли от чего?
- Юра! Вальс!
- Давно, друзья веселые, простились мы со школою,
Но каждый год мы в свой приходим класс…
Дружно все подхватили мелодию недавно появившегося «Школьного вальса» и начали танцевать.
Все с любовью а, может быть, с дружеской завистью смотрели на танцующие пары Левы Котова и Тамары Бурдиной, Виктора Кинева с Любашей. Мы с Валей тоже с удовольствием танцевали, млея от близости друг друга, от соединения наших аур, от того, что мы понимаем тайные вопросы и ответы друг друга. Сергей Атманских и Римма Родионова, черноокая красавица и Сережа Пермяков сидели в сторонке по разные стороны поляны. О чем-то тихо переговариваясь между собой. Все знали об их трогательной многолетней дружбе
Красивые с точеными станами девушки, спортивные парни с веселыми глазами всем доставляли удовольствие. Тут же под звуки аккордеона Юры Безответных кружились и остальные.
Отплясались, натанцевались, вдоволь накупались в теплой воде.
- По лодкам! – скомандовал Лева Котов.
Погрузились, оттолкнулись. За лодками прощально зашелестел кильватерный след. В дальнем углу Лебяжьего плеса наша пара лебедей грациозно повернула головы в сторону отъезжающих. Лебедушка несколько раз шумно взмахнула, ударяя крыльями по воде, и громко крикнула:
- Клинг – ан!
- Прощайте, лебеди!
Долго еще оглядывались друзья на свою Лебяжью заводь. Сердце-вещун не ошибалось – надолго, если не навсегда, уплывали выпускники из тихой гавани в бурный океан жизни.
Обратное плавание было не спешным, немного – грустным. Особенно пригорюнилась «черная лебедушка». На это обратили внимание глазастые девчата:
- Не заводите , девчоночки, подруженьку-красавицу,
А то цветы весенние все ей достанутся.
И не заметны, рядом с ней, для всех подруг вы станете.
Как утренние звездочки, вы рядом с ней растаете…
Общему настроению соответствовали и другие песни:
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына…
Зачем тебя я, милый мой, узнала,
Зачем ты мне ответил на любовь?
И горюшка тогда бы я не знала,
Не билось бы мое сердечко вновь.
От лодочной станции притихшая и погрустневшая группа молодежи быстро редела, парами или поодиночке отпуская друзей по своим тропинкам-улицам.
Я провожал Валю до ее дома по улице Орджоникидзе, где в угловом доме у старухи Крицкой они квартировали сейчас с мамой. Долго еще не могли расстаться. Гуляли, мечтали. А больше – молчали. Только наши сердца не могли наговориться друг с другом. Женщины, сидящие на завалинках, понимающе провожали нас глазами. Шустрые малыши озоровали, заставляя краснеть:
Тили-тили тесто,
Жених и невеста!
Мы смущенно смеялись, сердечный жар румянил наши щеки, руки крепче сплетались пальцами.
Вечерело. Запищали комары.
- Устала, Вишенка? Не потеряют тебя дома?
- Мама знает, что я с тобой. С тобой – надежно!
- Как хочется никогда не расставаться.
- Так и будет, Толя, - прошептала она.
Когда садишься в дальний поезд
И едешь на год или на три,
О будущем не беспокоясь,
Вещей ненужных не бери
( Константин Симонов)
Вот и настал тот долгожданный, грустный и, одновременно, веселый выпускной вечер. Все окна и двери родной школы распахнуты. Мужчины звенели фронтовыми наградами. Женщины смущались своих чудом сохранившихся украшений.
Наши мамы, как могли, принарядились. Расставляли по длинным столам тарелки с домашними пирогами, пирожками, печеньем. Все, виновники торжества, учителя, матери, заметно волновались, но бодрились.
Парни в округе оборвали все цветы в палисадниках. Смешанная аура праздничного настроения, радости, грусти царила в зале. Некоторые женщины и девушки подозрительно часто прикладывали свои платочки к глазам.
Все прошло красиво, весело, остроумно, душевно. Утомленные праздником мамы давно ушли по домам. Учителя скрывали свою усталость, и были вместе с питомцами. Дешевенький портвейн 777 и домашняя наливочка выпиты, пироги съедены. Музыканты устали, иголка радиолы стала часто заедать
Светает. Все потянулись к лодочной станции. Кое-кто парами, взявшись за руки, продляли свое единение.
Мы с Валей еще долго гуляли по просыпающейся Сысерти. В своей памяти пытаясь сохранить прелесть наших тайных стежек-дорожек. Сохранить навсегда. Мы тогда уже чувствовали, что в одну реку дважды не входят.
Сергей Пермяков, как будто и не устал, румяный, но грустный, шел рядом со своей лебедушкой. Грусть близкого расставания захватила эту пару. Наверное, сердца подсказывали уже сейчас вечную разлуку. Он первым на днях уезжал. Сергею, как отличнику по точным наукам, была предоставлена единственная, очень престижная разнарядка в Ленинградское Высшее военно-морское училище.
Я и Лев после прощальных домашних вечеров с друзьями по единственной разнарядке райвоенкома уехали поступать в Пермь (Молотов) в Морское военно-техническое училище. Верные подруги Валя и Тома проводили нас до Свердловска.
Дмитрий Шибаев уезжал в Челябинское военно-автотранспортное училище. Остальные решили продолжить образование в Свердловске или в области.
Виктор Кинев готовился к отправке в пограничное училище.
На лодочной станции все с грустью смотрели на дальний берег Большого пруда, где был их заветный Лебяжий плес. Все понимали, что разлетались надолго. Может быть, навсегда. Не шутилось, не пелось. Юра Безответный и Илья Чуганов безуспешно пытались развеселить компанию прихваченным с праздничного стола вином.
Мы с Валей еще долго гуляли по просыпающейся Сысерти.
Опустела родная Сысерть. Осиротели родительские дома. Заботы, волнения, скорые проводы захватили всех.
Все выпускники 1953 года, кто удачно, кто – не очень, искали и определяли свое место в жизни. И встали на ноги, все утвердились в жизни.
К осени разлетелась дружная когда-то большая стая «лебедей» из Сысерти, вдруг разом поднявшись на крыло с чистой воды Лебединого плеса.
А вот интересная судьба ВИКТОРА КИНЕВА. В школе был скромным. Со всеми в отношениях дружелюбен. Но по-настоящему дружил только с Левой Котовым. Вместе с ним гонял шайбу на льду, играл в футбол, бегал на лыжах. Учился? Как большинство: успехи в школе и оценки еще не делают погоды. Очень совестливым был, смущался и густо краснел по любому поводу. После военного училища служил начальником погранзаставы в Карпатах. Спорт не бросал, неоднократно становился призером погранвойск по военному многоборью. На заставе начал писать стихи. По Указу Н.С.Хрущева был демобилизован. Вернулся в Сысерть, поступил слесарем на Уралгидромаш. Одновременно стал учиться на вечернем отделении Машиностроительного техникума. В школе по русскому языку и литературе не блистал, а тут открылся талант к поэзии и писательству. В сысертской газете «Маяк» (тогда называлась – «Путь к коммунизму») стали появляться его стихи и очерки. Взяли в газету штатным корреспондентом. Пришлось после техникума учиться на факультете журналистики Уральского университета. Перевели в Свердловск в газету «Уральский рабочий» на должность завотдела партийной жизни. А этот отдел в те времена во всех издательствах был важнейшим. Я однажды записал на магнитофон его остроумный рассказ на уральском сленге «Как мужик соседу корову продавал». Коклюшкину далеко до Виктора по остроумию и юмору. Потом уехал в Краснодар, на родину его лебедушки Любочки Киневой. Работал в «Кубанской правде». Трагичной оказалась судьба этой прекрасной пары. Уехали Киневы в Краснодар. Не по климату оказался для Любаши и роковым этот город. Оказался наш Виктор один. Жестока жизнь, особенно для любящих людей. Быстротечным оказалось счастье для Любаши и Виктора Киневых. А Виктор? А в одиночку гордые лебеди не живут! Недолго пробыл лебедь один. Вскоре тоска по любимой погасила и его жизнь.
Был у нас в школе один замечательный парень. «Был» - как это трудно писать. Чернобров, черноволос, со здоровым румянцем на щеках. Со всеми приветлив, отзывчив, смешлив. И сам любил хорошую шутку. В случае опасности, трудности сжимал пружины своего характера, становясь твердым, непреклонным. Он вместе с Львом Котовым учился с первого класса. Его мать, тетя Тася, как матери тех лет в Сысерти, потеряв мужа на фронте, одна «тянула» троих сыновей, и воспитала из них настоящих людей: старший Борис стал геологом, Сергей окончил военно-морское училище в Ленинграде, став гидростроителем. По его стопам пошел младший – Вадим, тоже выпускник нашей школы. Я подружился с Сергеем в 8-м классе, когда из семилеток района желающие учиться собрались в школе Бажова. СЕРГЕЙ ПЕРМЯКОВ увлекался математикой, физикой и шахматами. Наш директор Дмитрий Петрович Боткин, бывший фронтовик-артиллерист, и Сергей на всех соревнованиях не оставляли надежд ни одному шахматисту района. В 1953 много здоровых выпускников по разнарядкам военкомата ушли в военные училища. Сергею, как отличнику по точным наукам, была предоставлена единственная очень престижная разнарядка в Ленинградское Высшее военно-морское училище. Когда Сергей приезжал в своей морской форме, в Сысерти многие мальчишки замирали от восторга, сожалели от недоступности и недостижимости носить такую форму. Очень она шла Сергею, умел он ее носить. Еще в школе установилось между нами общее чувство уважения друг к другу, и пронесли его через всю жизнь. Была у него в школе девушка. Совместную дружбу они не афишировали. Черноокая красавица, со всеми приветливая. Настоящая гордая черная лебедушка. Отношения их были тайной для всех. Они очень берегли чистоту своих отношений.
Жизнь надолго разлучила школьных друзей. Но постепенно в Свердловске и Сысерти, в Ленинграде образовались небольшие «стайки» из Лебяжьего плеса. В Ленинграде вновь встретились мы, Орловы, Сергей Пермяков и Роман Вахрамеев. Часто все собирались у нас, в авиагородке, или у Пермяковых на улице Чайковского. В числе радостных событий была свадьба Романа и милой девушки по имени Ирина. Мы не знаем ничего, но милая Лебедушка в Сысерти не дождалась Сергея. В Питере он женился на симпатичной, развеселой девушке. Почему не с милой черноокой «лебедушкой»? Каким злым ветром их разнесло в разные стороны? Не знаю – пути Господни неисповедимы. А жаль. Очень-очень жаль! Это такие красивые люди. Люди – птицы! Милая романтичная и мечтательная девушка и умный, внимательный ко всем парень. Что заставило такого верного парня забыть свою подругу с Лебяжьего плеса – загадка. Загадка, сопровождаемая горечью и печалью. Я не хочу называть имя жены Сергея, чтобы случайно не обидеть ее. Это их личное дело. Значит, были у нее свои чары. Сергей, помотав военную лямку по весям и гарнизонам СССР, был возвращен в родное училище на должность начальника учебного цикла. Он на наших глазах вырос в звании от лейтенанта до полковника. Это был уже серьезный и строгий командир. Но для друзей на его лице всегда оставался тот же неповторимый румянец, та же искрящая смешинка в глазах. Жена подарила ему двух сыновей, но не счастье и любовь. Как так это вышло, что судьба не соединила его с красавицей смуглянкой из Сысерти? Один Бог ведает. Но сам Сергей очень переживал. Мы с Валей это видели. Он стал иногда жаловаться на боли в сердце. Стало заметно, что-то его тяготило. Вместо смешинки в глазах часто появлялась грусть. Он никому и никогда не жаловался, никого не подпускал к тайнам своей души. Мы замечали и понимали, что в семье Сережи не все в порядке. Его жена работала в торговле. У нее были свои интересы, увлечения. На сыновей – минимум внимания. И они росли по уличным нормам морали, усваивая все жестокие привычки, что впоследствии стало определяющим в их жизни. Брат жены тоже не улучшал настроение. У него были свои интересы, особенно в отношении гостей. Сергей знал об этом, что его очень тяготило. Молча нес свою беду. Беду, но не вину! Да и работы в училище невпроворот. Что-то исправить в семье он уже не мог. Может, не хотел? Нельзя семью бросать, сыновей надо растить. Но не лежит сердце к созданию, поддержанию хотя бы относительного порядка в семье. Он понимал что тот, кто привык к духу интриг, грубости, обмана, тот не почувствует вкуса чистого животворящего соснового воздуха Лебяжьего плеса, тому чужды искренность и чистота в отношениях людей. «Где же та желанная, черноокая моя, романтичная мечта?! Подняться бы в небо синее, да улететь к ней за тридевять земель, и начать жизнь по-новому!».
Не выдержало сердце дорогого нашего друга. Нашего Сереги. Нашего Сержа. Не прозвучит уже его очередная шутка, не мелькнет ироническая усмешка на губах или смешинка в темных бездонных глазах. Из морга домой его доставляли я, срочно прилетевший из Москвы, Лева Котов, приехавший из Сысерти, Роман Вахрамеев, братья Борис и Вадим. Спокойный, как будто умиротворенный, как человек, честно закончивший свои дела на Земле, лежал он в форме полковника при всех своих наградах Родины. Семья убивалась от горя. Мы, друзья, были безмерно опечалены такой потерей. На тризне помянули его добрым словом и горькой чашей. При предании тела земле в прощальной речи под звуки выстрелов прощального салюта взвода курсантов Лева напророчил: - До свидания, наш дорогой друг! Через год Лев Котов у себя на Уралгидромаше выковал оградку с морскими сюжетами и переслал в Ленинград. Жена с помощью Романа Вахрамеева установила ее на могиле Сергея Пермякова. Памятник жена установила, а вот осиротевшую семью не укрепила и не сберегла. Грустно и горько, когда такие люди, как Сергей Пермяков, рано от нас уходят: не долюбив, не закончив воспитание двух сыновей, не изведав настоящего семейного счастья с любимым человеком, еще раз, не испив с друзьями чашу сладкого вина. Мы помним о тебе, Сереженька!
«Был у меня хороший друг – Куда уж лучше быть, - Да все, бывало, недосуг Нам с ним поговорить. Такой не станет слезы лить, Что не видал давно, При всех не будет целовать, И пить при всех вино. Давай же помянем о нем Теперь с тобой вдвоем, И горькие слова запьем, Как он любил, вином».
Не свил он гнезда гордых птиц: женщина не умела летать, а его сыновья – не хотели. Без вожака быстро рассыпалось семейное гнездо. Птенцы выпали из гнезд, не научившись летать. Больно ударились о твердь земную А девушка с Лебединого плеса? Какие слова найдешь, чтобы выразить горечь от несостоявшейся любви, от внезапного удара судьбы? От того, что твой милый друг встретил другую, с хитрой душой. Она никогда не показывала на людях, как ей горько. Несла свой крест достойно и молча. Друзья сопереживали, уважая ее верность первой весне. Как могла, создала свое гнездо. Вырастила, научила летать и выпустила в полет настоящих птиц. Как живется ей сейчас? Не пускает она никого к своей ране сердечной. Да и время делает свое. Счастья ей и крепкого здоровья, любви ближних, уважения друзей!
Мы с ЛЬВОМ КОТОВЫМ встретились и подружились в 8-м классе. Еще больше нас сблизили совместные занятия спортом: бегом, лыжами, футболом. В Сысерти Лев был известным спортсменом: неутомимым лыжником, выносливым пловцом, стремительным спринтером. Выступал за взрослые команды Уралгидромаша по хоккею и футболу. В классе Леву любили за простоту и легкость характера, за дружеские шутки, за способность понять, принять и помочь товарищу. Мы с Валей и Лева с Тамарой Бурдиной, - «березонькой» ее в шутку звали друзья за стройность и красоту, часто вместе участвовали на вечерах танцев в школе, клубах «Медик» и «Гидромаш». Лев и Тамара были красивой парой. Я и Лев после прощальных домашних вечеров с друзьями по единственной разнарядке райвоенкомата уехали поступать в Пермь (Молотов) в морское военно-техническое училище (МАТУ). Верные подруги Валя и Тома проводили парней до Свердловска. Наши матери тоже дружили, и в конце 70-х жили по соседству друг с другом. Вместе ждали и радовались каждому редкому письмецу от своих сыновей. Мне пришлось уйти из МАТУ, так как я написал в автобиографии, что «отчим без вести погиб на фронте». Мандатная комиссия в 1953-м признавала только слово «пропал». Молодого парня запугали суровой ответственностью, хотя я и до сих пор убежден, что солдат на фронте погибает, а не «пропадает». После окончания летного училища в 1955-м я из отпуска возвращался к месту службы. Поезд шел через Молотов (Пермь). Я дал телеграмму Льву в училище: «Встречай, проездом, мама», чтобы училищное командование отпустило курсанта Котова в увольнение. После пятиминутной встречи мы уже не встречались до 1962 года. Шли годы. По-уставному проходила служба. Авиатехником морской авиации Лев Котов верно служил Родине. Частые переводы в разные гарнизоны по приказу воинского начальства нарушали покой и режим жизни семьи. Особые хлопоты доставались на долю Тамаре: при переездах быстро собрать нехитрый домашний скарб, оградить от всяких напастей своих двух дочерей, свить и украсить свое новое жилье. А Лев рос по службе. Спорт не бросал. Семью любил и берег. Но пришло время принимать решение и круто менять уклад жизни. После демобилизации по Указу вернулись Котовы в Сысерть. А жить-то надо. Начал Лев свою гражданскую жизнь на заводе с почетной должности работяги. Но это не выход. На семейном совете вынесли вердикт: Учиться! Вновь 10-й класс вечерней школы. Затем – Уральский политехнический институт на дневном отделении. Вот жизненный подвиг! Вот воспитанная временем и жизнью способность не сгибаться, не стонать, не отступать. Имея двоих детей пойти на очный инженерный факультет? Ну, знаете! Это не каждый сможет. Для такой головы нужна особенная шапка. Это тяжелый крест и очень крутая Голгофа. Выдержали Котовы! И Тамара, и дети, и обе матери. И сам Лев. Затем работа, работа. Хороший рост по службе: главный инженер электромеханического завода в Сысерти, директор электроизоляционного завода в Бобровке, главный инженер, заместитель директора Уралгидромаш. Неоднократно избирается депутатом районного Совета. Постоянный участник спортивных соревнований. Инициировал и создал группу поддержки по возрождению Симеоно-Аннинского храма, разрушенного коммунистами в 1937 году и устроившим здесь кинотеатр «Авангард». Лев по делам службы часто бывал в Москве и всегда заезжал к нам. Бывала у нас неоднократно и Тамара Котова. Однажды Льва я даже возил в Ленинград «зайцем» на встречу с Сергеем Пермяковым. Вот было-то удивление! Патриотическое чувство к своей «малой» родине, верность принципам школьной дружбы сделали Леву постоянным инициатором и организатором всех встреч выпускников 1953 года школы Бажова. На этих встречах Лев был заводилой и хозяином, умным собеседником, организатором экскурсий по родным местам и дружеского застолья, приготовленного его милой Томочкой – хлебосольной хозяйкой. Разве можно забыть минуты и часы, проведенные с Левушкой и Тамарой Котовыми? Совместные походы на Тальков камень, Бесеновку, ночную рыбалку на Верх-Сысерти…
Хорошо прожили свою совместную жизнь Левушка Котов и его любимая Тамара. Не расставались. Красивой парой совершали свои полеты и ранней весной, знойным летом, осенью и зимой. Вместе, всегда вместе! С первых взмахов неокрепших крыльев они учились быть сильными, не похожими на других. На них засматривались все друзья и товарищи. Тамара всегда, на работе и дома, была ангелом-хранителем домашнего очага и счастья. Быстро окрепла эта пара «лебедей», создала потомство. Позвали Котовы всех, когда-то оставивших Лебединый плес, вернуться к истокам любви и счастья, вспомнить весну и юность, школу и детство. Слетелись друзья со всей страны. Горячей была их встреча и радостной через 30 лет после окончания школы. Сосновый воздух и родниковая вода наполнили сердца встретившихся новыми силами и новыми надеждами. Стала маяком для всех семья Котовых. Каждый входящий встречал в их доме радушие. Хвалил хозяйку за пироги, хозяина – за дружескую чарку и задушевную беседу. Песни давно минувших лет согревали и омолаживали сердца памятью о юности и первой любви.
Но всему приходит конец. Счастье не беспредельно, не вечно, хотя борьба за него – постоянна. Позвали Левушка и Тамара снова всех на 45-летие окончания школы. Собрались друзья, да только не на Лебяжьем плесе и Бесеновке, а в осиротевшем доме Тамары на тризну горькую. Улетела душа нашего Левушки в тайные глубины Космоса. Он, как будто, чувствовал это и незадолго перед смертью успел организовать работы по восстановлению старинного сысертского Храма, разрушенного в свое время неистовыми безбожниками-большевиками. Что такое – жизнь? Благо или бремя? Кто скажет? Каждый ей радуется. Но, бывает, и тяготится, даже клянет. Понятно, если Всевышний дал ее в наказание за грехи чьи-то, тогда конец неизбежен. Ведь, для каждого Голгофа имеет свою вершину. Тогда зачем каждый испытывает, кто чаще, а кто реже, счастье и радость? Жизнь конечна только для тела, для организма, а для души – вечна. И находит свое продолжение в потомстве, делах, книгах. Блажен, кто верит! Так ли это? Тогда почему в горе и беде, несчастьях люди обращаются к Богу, и получают облегчение и надежду? Значит, Высший Разум есть, и надо верить, что «душа тлена избежит». Верю ли я? Хотелось бы. Но из меня под страхом партийных и административных кар столько лет выбивали Веру в Вечное, что я ничего сейчас не понимаю. В моей душе образовался вакуум. А чем его заполнить? Не знаю. Провожала Левушку в последний путь вся Сысерть. Всех задела его смерть, и глубоко опечалила. Вырвался отчаянный крик из сердца «лебедушки» Тамары, поднялся высоко в небо, и оттуда предсмертным ка-мнем упал на землю, дробясь на мелкие частички, заполняя все уголки сердца каждого человека. Осколки отчаяния и горя еще долго отражались от каждого дерева в сосновых и березовых рощах Уральских гор, и пропадали в синеве прудов и озер. Долетели они и до нас. В Москву. Мы с Валей очень переживали эту потерю. Часто вспоминаем Леву Котова и Тамару. «Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает. Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет. Но все, что между нами было, Все, что за вами следом шло, С его останками в могилу Улечься вместе не могло».
Трудно возвращалась к бытию Тамара. Спасибо друзьям, детям, внукам. Сама тяжело и опасно смертельно переболела. Но подняла голову. Не опостылела ей жизнь. Не отступила перед горем. Задумала снова собрать всех на Лебединый плес по случаю 50-летия окончания школы. 50 лет! Этим выполнила последнее желание Льва Николаевича Котова. Кто-то приехал, прилетел. Собравшиеся вспомнили всех ушедших преждевременно поименно. Как жаль, что мы с Валей не смогли. Очень переживали и завидовали им. Послали литературный привет в виде рукописи воспоминаний. В ответ получили от друзей письма и фотографии. Теплеет на душе и силы прибывают, когда тебя не забывают.
Вот и закончились мои воспоминания. Немного грустно. Но мы с Валентиной счастливы, что дружили и дружим уже почти 70 лет со своими милыми земляками, нашими друзьями.
Мы давно уже не видели Тамару Котову. Но не забываем друг друга. Иногда – письма, чаще звонки по телефону. Она, судя по голосу, не поддается возрастной слабости. Старается быть бодрой, помогает своим детям, внукам. Наши общие школьные друзья часто ее навещают, а потом они звонят нам и обо всем рассказывают. Как и прежде ее дом всегда открыт для друзей. Часто они навещают ее без предварительного оповещения, а на столе ждут вкусные пироги.
С Сергеем Атманских не виделись уже три года. Правда его Клара ежегодно приезжает в Москву к дочери и обязательно к нам заходит. Мы в курсе всех уральских новостей. Как вроде бы на родине побываем.
Наши общие школьные друзья часто ее навещают, а потом они звонят нам и обо всем рассказывают. Как и прежде ее дом всегда открыт для друзей. Часто они навещают ее без предварительного оповещения.
Общаемся по телефону с Альбиной Кулаковской, Ю.Вяземским, Романом Вахрамеевым. Всегда оставляют нас счастливыми звонки Риммы Изосимовой. А какие стихи она высылает! Тонкая романтичная натура не пропустит никогда случая, чтобы не поздравить с днем рождения и на дарить ласковыми словами:
«Милая Валя! Это от меня тебе подарок к твоему юбилею. Стихи не очень умелые, но уж какие получились. Римма:
В Сысерти
Моя светлая Юность. Куда ты ушла? В даль какую дорога тебя увела? Может в ближнем леске Ты махнула платком? Может мимо промчалась В такси городском? Я иду и ищу твои чудо-следы, Может где-то найду я приметы твои? Покажись, моя юность, Ведь я без тебя не могу. Покажись через пруд Вон на том берегу. На тебя погляжу И тихонько уйду. Появись, моя юность, Ведь я без тебя не могу!»
Всю жизнь друзья не забывали нас. Иногда у нас за стол в Москве собиралось до 10 одноклассников.
Мои дочери, встречая наших уральских друзей, удивлялись: «Как можно столько лет дружить и радоваться каждой встрече? Мы окончили свою школу-бурсу, и нет большого желания увидеться вновь».
- Милые девочки, у нас другое время было. Жизнь ставила трудно разрешимые задачи. Помощи мы ни от кого не ждали. Друзей уважали, оступившихся не осуждали. Родителей уважали и чтили. Были верны слову и заповедям Бога. Всего добились сами. Поэтому и человеческие чувства естественны и чисты. Поэтому и ценим дружбу.
Напоследок я скажу: счастья вам, друзья наши! Не болейте, чаще встречайтесь друг с другом, не забывайте и нас, Пусть у вас в семьях будет мир. Пусть успех и надежда сопутствует вам всегда!
За помощь в написании этих воспоминаний я благодарен Изосимовой Р.И., Корюкову В.И., Минину А.М.,Потапову Ю.М. за любезно представленные свои заметки, фотографии. Я использовал также стихи замечательного поэта Н.Зиновьева.
Сам себя считаю городским теперь я…. Здесь моя работа, здесь мои друзья, Но все так же ночью снится мне деревня, Отпустить меня не хочет родина моя
Дорогие читатели, земляки! Мы, Орловы, вновь начинаем публиковать на вашем сайте свои рассказы. С нетерпением ждем ваши отзывы. Ваше мнение нам очень дорого.В.С. и А.П.Орловы.
Я давно знаком с Юрием Сергеевичем Грибановым и часто просил рассказать что-нибудь интересное из его богатой событиями летной жизни. Ветеран Аэрофлота, замечательный пилот с большим стажем командной работы, Заслуженный работник транспорта РФ, человек от природы скромный, тактичный однажды пошел навстречу моим настойчивым просьбам и рассказал об истории, происшедшей с одним из командиров кораблей Аэрофлота. Имена участников этого события он просил не называть, но уверил меня в достоверности этого случая. Вот как это было.
В конце сентября 1957 года с бетонки аэродрома Внуково взлетел самолет Ил-14, выполняющий рейс в столицу Албании – Тирану с промежуточными посадками в Киеве, Львове, Будапеште, Белграде. В Москве была пора «золотой осени». Метеопрогноз до Венгрии радовал ожидаемой погодой. Все давало уверенность, что рейс будет выполнен, как всегда, без отклонений. Экипаж возглавлял командир самолета Восьмеркин Борис Иванович, уже год, как летающий в этой должности самостоятельно. Члены экипажа были тоже сравнительно молоды, но успели полетать на международных авиалиниях по 2-3 года. Сам командир успешно осваивал все положенные программы обучения. Звезд с неба не хватал, но, как говорится, подавал хорошие надежды. Вроде бы и летчик не плохой, грамотный, но не любили с ним работать в одном экипаже другие парни. Летать-то можно научиться, а вот думать, владеть своими чувствами, принимать решения, контролировать ситуацию – это наука потруднее. Не нравилось членам экипажа, что он очень уж бывает напряжен в полете, иногда тороплив. Если мало-мальски усложнялись условия полета, от волнения краснел, потел, суетился. А по конкретным показателям не придерешься – все входило в нормативы. Командир авиаэскадрильи чувствовал это, беспокоился и всегда ставил в экипаж надежного и опытного второго пилота: - Что случится – спрос с тебя. Смотри! До Будапешта долетели спокойно. Но вот тут-то возник проблемный «клубок» противоречий и докатился, быстро разматываясь, до летного происшествия. Киреев Герман Маркович – представитель Аэрофлота в Венгрии принес на борт самолета прогноз погоды. Хуже – трудно придумать! В Белграде – холодный атмосферный фронт с ливневыми осадками при грозе, штормовым ветром, низкой облачностью при плохой видимости. На борту были югославские пассажиры и несколько албанцев. А сербы и албанцы такие недруги друг к другу, что стюардессе Лиде приходилось на протяжении всего рейса призывать их к спокойствию, взаимной терпимости, укрощать свои характеры. Киреев в категоричной форме предлагал лететь до Титограда. Белград же прилет запрещал по сложным метеоусловиям и еще по политическим соображениям. В это день там проходила встреча партийных руководителей Югославии – И.Б.Тито и Польши – В.Гомулки. Администрация аэропорта Белград боялась возможных провокаций со стороны албанцев. Восьмеркин возразил: - Подождем до 12.00 нового прогноза. Если погода не улучшится, полетим до Тираны. В Титограде – тоже сомнительный прогноз. А югославских пассажиров высадите и отправьте другим рейсом. - У них билеты на наш самолет. Что мне от Москвы будет, если я передам пассажиров другой авиакомпании? В лучшем случае – отзовут или влепят выговор. На этом и закончится моя карьера. - Герман Маркович, пересекать холодный фронт с грозами над горами неразумно, - поддержал командира второй пилот Груздев. – Надо ждать улучшения погоды. - Уговорили. Вылет переносим на 12.30. Пассажиры останутся в самолете – высаживать не буду. – Нехотя согласился представитель. В 12.30 началось новое «перетягивание каната». Погода в Белграде не улучшилась. Киреев «давил»: - Белград вам прилет запрещает – летите в Титоград. Командир Восьмеркин заколебался: - Ребята, что будем делать? Мы не можем задерживать рейс. Погода в Титограде соответствует моему минимуму. - Борис Иванович, в облаках и фронтальных грозах лететь через горы высотой до 2500 метров? Это неразумно. Болтанка над Динарским нагорьем будет очень сильной, - настаивал Груздев. - Днем полетим. Светло. Увидим «кучевку» - обойдем. Если сейчас не взлетим, в Москве не оправдаться, - заметался Восьмеркин. - Командир, речь идет о безопасности полета! - Знаю. Но не хочу, чтобы меня отстранили от должности из-за задержки рейса. Киреев поддержал командира: - Прогноз погоды в Титограде – летный. Мне же при задержке надо будет размещать пассажиров в отеле, кормить их. Это лишние расходы. - Герман Маркович, это ваши проблемы, - сопротивлялся Груздев. - Все! Летим! – Заметно было, что свою нерешительность, неуверенность Восьмеркин пытался скрыть за показной командирской твердостью, не хотелось терять свой авторитет перед загранпредставителем. - Борис, я настаивал на переносе рейса – ты принял решение. Рискуешь! - Сергей, летчику часто приходится рисковать. Это наша работа, - оправдывался Восьмеркин. - Летим! Бортмеханику заправиться бензином до полного полетного веса с учетом посадки в Тиране.
Взлетели. Погода пока радовала. Борис Иванович с наигранной бодростью пытался шутить. - Какая красота! А ты, Сергей, сомневался. - Борис Иванович, мы летим над равниной. Что будет над горами? После озера Балатон повернули на Суботицу. Пролетаемая местность постепенно вспучивалась буграми, возвышенностями. При первой же радиосвязи Белград предупредил, что аэродром закрыт для всех типов самолетов: - Вам прилет запрещаю. Берите немедленно курс 190 градусов на Тузлу. Далее – следуйте в Титоград. - Вас понял, выполняю. - Камал, как у нас с бензином? – Это вопрос к бортмеханику. - Хватит до Тираны. Через 1.20 полета командир радисту: - Жора, доложи Белграду пролет траверзом 75 километров запалнее. Запроси эшелон 3300 метров. - Белград разрешает занять 3300. Командир, в наушниках сильный треск от близких разрядов. - Слышу, аж в ушах свербит. Стрелка радиокомпаса мечется, как испуганная мышь.
Впереди медленно приближалась зловещая стена кучево-дождевой облачности, отдельные белоснежные шапки которой сверкали на солнце и высоко в небе вытягивали свои «»наковальни по ветру, как гигантские рыбацкие сети. Восьмеркин притих, озабоченный. - Ну-у? - Не нукай, Сергей, сам вижу. Ничего, летим днем, проходы хорошо видно. Обойдем кучевки визуально. Вошли в слоисто-кучевую облачность. Полет пока еще спокойный. Самолет стало слегка потряхивать, словно кто-то легонько прикасался мягкими лапами. Болтанка стала усиливаться. В пилотской кабине нарастает почти физически ощущаемое напряжение. Восьмеркин вызвал стюардессу и приказал, чтобы все пассажиры были пристегнуты привязными ремнями. - Лида, ты уж успокой их. Скажи, что скоро болтанка закончится. Это мы горы пересекаем. На лобовых стеклах испуганно заметалось голубенькое свечение, похожее на язычки пламени – это статическое электричество. В наушниках треск от близких разрядов иголками впивался в барабанные перепонки. Автопилот от перегрузок постоянно «выбивало». Приходилось штурвал крутить вручную. Иногда среди слоистой облачности напряженные глаза успевали выхватить зловещие очертания темной грозовой кучевки. Пытались быстро отвернуть в сторону. Часто задевали крылом край облака, которое рассерженным зверем встряхивало самолет. Так прошло еще 1,30 часа. Руки пилотов от постоянных усилий на штурвал занемели. При отворотах и болтанке едва успевали убрать крен, моментами достигающий 30-35 градусов. - Сергей, занимайся навигацией, веди ориентировку, а я буду крутить штурвал, - предложил Восьмеркин. - Понял! По моим расчетам мы сейчас проходим радиопривод Тузлы, но он отключился. Привод Титограда работает. - Берем курс на Титоград. - Борис, впереди все черным-черно. Предлагаю пройти левее маршрута с курсом 110 градусов. - Хорошо, обходим грозы северо-восточнее. - Жора, доложи Белграду пролет его траверзом южнее 60 километров. - Командир, надо запросить эшелон 3600 метров. Мы летим по самому хребту Динарского нагорья. - Белград разрешает занять 3600 метров! Бортмеханик Камал не выдержал: - Борис Иванович, долго еще мы будем метаться испуганными зайцами? Пассажиры, наверняка, уже в «лежку» лежат. Надо что-то решать. - Поздно уже! В таком «сатанинском вареве» нам не развернуться, - с опозданием понял Восьмеркин. Редко, но в облаках иногда появлялась зона затишья. В душе каждого теплилась надежда: «Все! Кошмар закончился!» Но тут же «неведомый зверь» начинал с новой силой рвать самолет, словно схватив его за хвост, начинал встряхивать перед употреблением. Молнии стремительными кобрами пытались впиться в испуганный летательный аппарат. На лобовых стеклах быстро нарастала ледяная пленка, но тут же смывалась ливневыми потоками. По крыльям и фюзеляжу били срывающиеся с воздушных винтов куски льда. Камал с трудом удерживал постоянными обороты. Моторы то угрожающе ревели, то вдруг замирали уставшими, как бы прося о пощаде. - Командир, Титоград закрыт грозой, прилет нам запрещает! – оторвался от наушников бортрадист - Сергей, где мы летим? - По моим расчетам до болгарской границы осталось 80 километров. Неистовство стихии продолжалось. Самолет метался, ища спасение в разрывах мощных кучевок. - Сергей, берем курс на Тирану! - Уже настроил привод. Берите курс на юг 180 градусов! Ощущение реальности времени пропало. Экипаж изо всех сил продолжал бороться за спасение. Точно выдержать курс было невозможно. Старались только не входить в самый центр облаков, которые огрызались сильным градом или ливневыми потоками. Дверь в кабину распахнулась. Влетела испуганная бортпроводница, явно взволнованная происходящим и чудом добравшаяся до пилотской кабины. - Борис Иванович, многим пассажирам очень плохо. Гигиенических пакетов не хватает. Отдаю последние таблетки валидола и капли валерьянки. Хорошо, среди пассажиров оказался врач – помогает мне. С верхней полки упал саквояж на голову девушки. Лицо ее в крови. Она - в обмороке. Будет этому безумию конец? - Надеемся, Лидочка. Иди к пассажирам, помогай им. Бортмеханик Камал предупреждает: - Борис Иванович, у нас бензина остается на 30 минут полета! - Я же тебе в Будапеште велел заправиться до Тираны! – вскипел Восьмеркин. - Так и было сделано. Но вы уже более 3-х часов «рыщете» в облаках. Никакого запаса не хватит - Сергей, сколько еще лета до Тираны? - Минут 40 осталось. Радиопривода настроены на Тирану и Титоград. - Берем курс чуть левее Тираны – вроде бы облачность посветлее. - Командир, стрелки бензиномера показывают остаток 100 литров! - Борис, надо искать выход! – Вступил Сергей Груздев. - А где этот выход?! – Восьмеркин уже «зациклился» на опасности. Его измученный мозг отказывался искать варианты спасения. - В первый же разрыв в облаках «ныряем» вниз. Надо зацепиться за землю и не терять ее из вида! – Настаивал второй пилот. - А горы? - А что делать? Это – шанс! – уже требовал Груздев. - Командир, загорелись красные лампочки минимального остатка бензина. Этого хватит на 10 минут! – волнуется Камал. Неведомый атмосферный «зверь» продолжал «выбивать пыль» из смертельно измученного самолета. Внезапно в темном чреве «чудовища» вспыхнуло яркое бело-голубое свечение. Самолет, как будто, замер неподвижно. Время остановилось. Жуткая звонкая тишина заложила уши у экипажа. Мысль на всех одна: «Все! Конец!» Голос бортмеханика обреченно спокоен: - Стрелки бензиномера на нуле. И тут же маленький разрыв в облаках. Груздев резко бросает самолет вниз. Камал своевременно прибирает «газы», чтобы не разогнать скорость до максимально опасной. На высоте 900 метров самолет с большим креном вываливается из облаков, и… о Боже! – в большой лощине, окруженной горами, блеснуло громадное зеркало. - Озеро Пресно! – быстро соориентировался Сергей. – Мы на территории Черногории. Садимся! – Уже твердо командовал Груздев. Восьмеркин в нервном ступоре искал слетевшие наушники. Он не в силах был выйти из стрессового состояния, в которое вогнал себя. Не мог помогать Груздеву. - Остановился левый мотор! - Выключить зажигание, зафлюгировать винт!.. Поле ровное, будем садиться с выпущенными шасси, - четко давал указания Сергей. - Остановился и второй мотор. - Выключить зажигание, винт во флюгер!.. Выпустить шасси и закрылки! Приземлились мягко. Измученный самолет Ил-14 устало подпрыгивал на неровностях травяного поля и с замедлением катился к берегу озера. Встревожено вскинулась головами небольшая отара овец, готовая мгновенно сорваться с места. Пожилой чабан с отвисшими усами с недоумением и страхом смотрел на приближающийся самолет, выпавший из взлохмаченных облаков, где все еще слышались раскаты грома, затихающие сердитым эхом в горах. Самолет остановился. Тишина в пилотской кабине. Тишина в пассажирском салоне, вскоре взорвавшаяся криками и шумом. Восьмеркин очнулся: - Вот это да-а-а. Сели! - Это Сергей Груздев сел! Спасибо ему! – зло бросил Камал. Ворвалась счастливая Лида. - Борис Иванович! Пассажиры плачут, смеются, молятся! Какие вы молодцы, мои дорогие! - Спасибо, Лида. Надо по бортовой лестнице высадить пассажиров и отвести подальше от самолета. Жора, Камал, помогите девочке, продолжал руководить Восьмеркин. Осторожно приблизился чабан. Минут через 30 из ближайшего городка на двух «Виллисах» подъехала группа военных и гражданских лиц. Быстро выяснили обстоятельства и предложили помощь. Выставили охрану самолета. Пассажиров и экипаж на автобусе отвезли в маленький отель. В автобусе албанцы и сербы, забыв о старых обидах, горячо обнимали и благодарили экипаж. - Вы, други, братушки русичи, - герои! Всю жизнь будем возносить молитвы Всевышнему за ваше здоровье!
Из отеля Восьмеркин связался с консульствами в Титограде и Тиране. Через два дня на маленьком самолетике- лимузине прилетели командир эскадрильи из Москвы и дипработник СССР. После тщательного осмотра самолета, оценки возможности безопасного взлета и консультации с Москвой прилетевший командир эскадрильи сказал: - Молодцы. Спасли людей, сохранили самолет. У вас обгорели все антенны. Даже не верится, что вы из такого положения вышли. Перелетим в Тирану. Там сделаем ремонт. Причина вашей посадки понятна – не оправдался метеопрогноз. Вечером подъехал заправщик с авиационным бензином. Жители городка с помощью военных скосили траву, убрали камни, выровняли неровности поля. Югославские военные, приехавшие из Титограда, даже шутили: - Мы по всей Черногории искали место для строительства аэродрома, а вы, русские братья, нашли и даже испытали его. Еще через день экипаж вместе с командиром эскадрильи перегнал Ил-14 в Тирану. Оттуда – в Москву. В Москве после бесчисленных комиссий, объяснений, исписанных кип бумаг наступила «пора собирать камни» Все участники разбора полета еще раз убедились, что Судьба и Удача уважают только Разум и Профессионализм.
Дата: Воскресенье, 10.11.2013, 10:19 | Сообщение # 57
!!
Группа: Проверенные
Сообщений: 29
Статус: Оффлайн
Бейрут в огне. Анатолий Орлов Из жизни моего бортрадиста Владлена Петровича Попова
Третий час уж рвутся снаряды в этом, когда-то фешенебельном районе города, где располагаются посольства и консульства многих стран. Где и сейчас продолжают скрываться от частых обстрелов немногочисленные чиновники некоторых миссий. Советские сотрудники не успели отправить своевременно свои семьи на Родину. Давно уже посольство запросило Москву о разрешении эвакуации части сотрудников. Но,… «Москва думает». И сейчас их дети и жены находят спасение в глубоких подвалах громадного жилого дома, в котором еще недавно жили дружной колонией. Сидят без света. Опасность сплотила всех. Женщины позабыли свои старые «кухонные» стычки и, как «фронтовые подруги», помогают мужьям. Взяли на себя все бытовые заботы. В редкие часы затишья успевают обеспечить всех водой и питанием. Однажды вице-консул был на дежурстве в Посольстве. А у него двое детей и больная жена. Конечно, ему помогли в первую очередь. Разрушенный город дымит. Едкий запах от тротила и пожарищ выедает глаза и забивает легкие. И трудно понять, кто против кого воюет. Толи мусульмане утверждают незыблемость своей веры перед христианами, или вечные защитники Ислама шииты, сунниты выясняют свои отношения? Оружие имеют и члены Организации Освобождения Палестины. Страшно при любом обстреле, но жутко, когда на подлете слышится щенячье визжание снарядов и затем обвальный разрыв ракет многозалповой системы «Град». Владлен Петрович Попов прибыл в Бейрут в 1974г. На должность помощника представителя Аэрофлота – до этого он летал радистом на самолете Ил-18 в 63 летном отряде, - и тут же попал в такие сложные условия. Верно говорят, не хочешь утонуть, выплывай сам. Владлену пришлось с первых же дней не только учиться плавать, но и выполнять свою работу по организации и обеспечению рейсов Аэрофлота. Еще труднее стало, когда его назначили представителем Аэрофлота вместо уехавшего В.Гурова. В начале 75-го Бейрут уже пылал и постоянно дымился от разрушительных обстрелов. Стрельба спонтанно возникала вначале из стрелкового оружия. Так же внезапно прекращалась. Нельзя было предугадать район или время начала нового ужаса. Надо было работать. Надо было принимать и выпускать самолеты Ил-18 и Ту-154, выполняющие рейсы Аэрофлота. Каждый самолет привозил диппочту, важные грузы для посольства. Через Бейрут шел большой поток пассажиров из стран Среднего Востока, Африки. Людей дела не пугало состояние войны в этом районе. Ими руководила необходимость быть своевременно в нужной точке, в нужном городе. Студенты-африканцы летели в Москву и обратно. Армяне и турки спешили к своим родственникам. Коммерсантов и бизнесменов двигал интерес проектов. Необходимо было обеспечивать безопасность и обслуживание бортов. Предусмотреть экстренные меры при любой ситуации. Когда деятельность загранпредставителя становится не регламентируемой инструкциями и предписаниями, тогда ему приходится руководствоваться здравым смыслом, нормами человеческой морали, целесообразностью принимаемых решений, силой духа. Однажды в минуту краткого затишья наш самолет взлетел, а Боинг авиакомпании «Мидл Ист Айр» не успел и был подбит на взлете. Летом над морем был сбит венгерский самолет компании «Малев». Советские самолеты летали удачно. Глубоким анализом обстановки выбиралось время прибытия и вылета. Попов продуктивно контактировал с департаментами гражданской авиации Ливана и Сирии, с посольством СССР, с советскими военными советниками. Еще не успела осесть пыль от недавнего взрыва тяжелого снаряда, как зазвонил неугомонный телефон. Из службы движения аэропорта сообщают, что прибывает рейс из Москвы. Надо ехать! Самолет риску подвергать нельзя. В районе аэродрома наступает временное затишье. По каким- то признакам или договоренностям с воюющими сторонами департамент авиации принимает решение на прием и выпуск самолетов. Сборы не долги. Представитель Аэрофлота всегда на службе. Ответный звонок в посольство. Борис Бочаров, советник посла, тоже подтверждает свою готовность. Ему нужно принять на прилетающем самолете диппочту, отправить свои донесения, грузы. - Владлен, я готов. Сегодня поедем на моей автомашине, у меня набралось много грузовых отправлений. Из Сирии, Иордании, Аммана привезли. Наши парни доставляли дипгрузы, попадая не раз под обстрелы. - Хорошо. Мою «Ауди» механик «правит». Вчера от близкого взрыва отбросило на груду развалин. Правое переднее крыло сильно помято и радиатор пробит. - Спускайся к выезду из гаража. Поехали по переулкам, выбирая наименее разрушенные в последнем артобстреле. Снаряды, почему-то, выбирают широкие улицы и основные трассы автодвижения. На аэродроме авиатехники уже подготовили топливозапрвщик, агент коммерческой службы – пассажиров и документы. Приземлившийся Ту-154 обслуживали быстро и четко, как заехавший в технический бокс болид формулы-1 во время автогонок. Опасность всегда вырабатывает рациональность операций. Не прошло и часа, как обстрел близлежащих районов возобновился. Взрывы раздавались, в основном, на северо-востоке от аэродрома. - Это в районе Хадета, - определил Борис. - Да, обстреливают лагеря палестинских беженцев. - Ну, сегодня быстро управились! - И у меня груза нет, только один пакет для посла. - Я все сделал, Борис, в аэропорту. Выезжаем! - А твой инженер? - Он на ночь остается на аэродроме. Решили ехать через Бордж-эль-Браджни. Развалины вокруг когда-то оживленного шоссе и в примыкающих к нему поселках вызывали раздражение и жалость от бессмысленности и жестокости враждующих сторон. При въезде в город пришлось свернуть из-за глубокой воронки на шоссе в ответвление через Бир-Хасан. - Что-то не нравится мне этот объезд, - посетовал шофер Бориса. - Мне не по душе. А что делать? Около большого банковского здания на пустынной улице дорога была перекрыта группой людей с оружием. Остановились, предчувствуя недоброе. - Это не ливанские солдаты. – Сразу же определил Борис. – Хорошо, что я пакет под коврик засунул - Да уж. Кажется попали. Ишь, морды-то у всех прикрыты тряпками. - Да они все шииты, сунниты, палестинцы, как бандиты, скрывают свои рожи. - Это – фалангисты! - Бандиты! Точно – бандиты! – Забеспокоился шофер. - Поздно уже! Подбежавшие с обоих сторон моментально открыли двери авто и грубо выволокли пассажиров на асфальт. Между собой быстро переговаривались по-арабски. Иногда вылетали французские слова. На крики Владлена и Бориса о причине захвата внимания не обращали. Намерения понятны, тем более, что уже горячие руки шарили по карманам. Двое обыскивали автомашину. Когда затаскивали в развалины, Владлен крикнул: - У них советские «калаши»! Это же палестинцы! – Верно, АКМ-мы. Американские М-16 обычно были у фалангистов. Борис, с которого уже содрали куртку и толкнули к остаткам стены, быстро закричал на арабском языке, что они русские, что они же друзья. Короткое замешательство. Стволы автоматов опущены. Быстрые вопросы. Наконец, нападавшие разжали свои руки. - Ви – русико? - Да-да, иес, иес. Уви, уви! – Послышалось подтверждение. - Один из нападавших вдруг заговорил на русском языке: - Вы – свободны. Мы подумали, что вы – американские специалисты, или евреи. Освобожденные таким фантастическим везением ошалело внимали говорившему. Тот засмеялся. - Я учился в Москве. Моя «Альма матер» - университет Патриса Лумумбы. Мы – из Организации Освобождения Палестины. Бойцы ООП быстро сели в свой джип «Лендровер» и быстро укатили, оставив на шоссе удивленных русских, в замешательстве бормотавших в догонку: - Шукран массаляма (спасибо)! Экстремальные условия возникали ежедневно. Но и ежедневно надо было выполнять свои функциональные обязанности. Тяжелое бремя беспокойства за жизнь своих семей сковывало деятельность мужчин Наконец, Москва «решила». Посольство получило долгожданное позволение об эвакуации женщин, детей и сокращении числа сотрудников. Возник вопрос «А как? Каким транспортом?». Быстро обсудив проблему, решили, что самое лучшее и безопасное – это морским кораблем. Вскоре на внешнем рейде порта Сайда стоял советский теплоход. С необходимыми предосторожностями семьи были перевезены в город Сайда. На утлых лодчонках местных жителей, вдруг изъявивших неудержимое желание «заработать» на несчастии других, семьи доставлялись к высоким бортам теплохода. С невероятными трудностями женщины и дети карабкались по штормовым трассам на высоту 5-ти этажного дома. У многих кружились головы, естественный страх высоты сковывал мышцы. Благодаря помощи моряков «посадка» завершилась на глазах переживающих на берегу мужчин… Теплоход благополучно прибыл в Одессу. Опасная работа без выходных, без необходимого отдыха, под артобстрелами и реальными угрозами бандитизма и мародерства продолжалась. В перерывах между приемами рейсовых самолетов Владлену Петровичу приходилось по неотложным делам обеспечения полетов часто ездить в соседнюю Сирию. Дорога шла через пустынные места, преодолевала перевалы, прорезала поселения эмигрантов-армян. Враждующих между собой приверженцев христианства, мусульманства. Население городков явно недружелюбно относилось к одиноко «пролетаемой» мимо автомашине. Особо опасно было ехать в районах расположения лагерей палестинских беженцев. Служебный долг был превыше всего. Месяца через три возникла необходимость побывать в Москве для урегулирования оперативных вопросов и согласования новых контрактов между Департаментом авиации Ливана и Министерством гражданской авиации СССР. И опять в Бейрут. В 1977-м за самоотверженность и находчивость в обеспечении рейсовых полетов Аэрофлота Посол СССР в Ливане Солдатов Александр Михайлович, известный дипломат, бывший проректор МГИМО вручил Владлену Петровичу Попову Орден Почета. Началась другая война, между Сомали и Эфиопией. Попову пришлось обеспечивать полеты самолетов Ан-22. Частые поездки на своем авто через перевал в Дамаск, полеты в Аддис-Абебу стали составной частью напряженного режима работы Владлена Петровича. К 79-му году обстановка в Ливане стала спокойнее. К этому времени город был разрушен и разграблен. Ливанские части разгромили вооруженные лагеря беженцев, Фанатичные приверженцы Организации Освобождения Палестины выгнаны из страны. В 79-м же Попов вернулся на Родину. Долгожданный отпуск. Полеты на Ту-154 в качестве бортрадиста, пока в 1991 году вновь не направили для организации и становления представительства в Шеньян.
Посвящается моим друзьям и коллегам, работающим во многих странах мира. Автор
Работа загранпредставителя Аэрофлота часто ставит неординарные вопросы, ответы на которые должны быть быстрыми и безошибочными, политически выверенными. Вот несколько эпизодов. Чрезвычайных, тревожных и опасных, возникновение которых невозможно предусмотреть инструкциями Чрезвычайное положение Анатолий Орлов
- Куда? – встрепенулась жена, измученная дорожными хлопотами в Москве, а сейчас умиротворенно задремавшая было в откинутом пассажирском кресле под монотонный гул турбин самолета ТУ-154. - Схожу в пилотскую кабину, - Николай Микильченко двадцать лет летал с этими парнями на международных трассах. Их сплотила общая ответственность за безопасность полетов, постоянная готовность к любой внезапно возникшей ситуации. – А ты, Валюша, поспи немного. - Поспишь тут. И куда везешь меня? Зачем нам эта Африка? Разве в Москве плохо жилось? Мысли о новой работе не давали покоя и Николаю, летевшему со своей Валюшей к новому месту службы в Уганду. Николай оставался в пилотской кабине до посадки в Энтеббе. Галя, бортпроводница, вошедшая в кабину подписать грамоты от бога Сварога, покровителя воздушных путешественников, впервые пересекающих экватор, поинтересовалась: - А вашей супруге, Николай Григорьевич, вручить грамоту? - Будь ласка, сделай приятное жене, Галочка. Линия экватора проходила за четыре километра до посадочной полосы по озеру Виктория. Перед посадкой на высоте метров 70 лобовые стекла внезапно обволокло сероватой плотной пленкой. Видимость резко ухудшилась. Это самолет врезался в скопище мошкары, вьющейся над озером. - Ты уж, Григорьич, поберегись тут от всяких мух цеце, малярийных комаров и прочей нечисти. - На земле много еще других опасностей! У трапа Николая Григорьевича встретили первый секретарь посольства Гаранин и представитель Аэрофлота Кадочников: - С прибытием, Николай Григорьевич. Ждем вас уже неделю. - В ЦК партии собеседование затянули. - Сейчас поедем в Кампалу. Садись за руль, - предложил Кадочников, когда на автостоянке подошли к белому Ауди-100. - Виктор Сергеевич, я же не знаю местных дорог, и никогда не ездил по правилам левостороннего движения. - Когда-то надо начинать. Садись! Асфальтовое шоссе, покрутив по холмистым серпантинам среди густой тропической растительности, километров через сорок привело в Кампалу – столицу Республики Уганда. После часового инструктажа по особенностям работы Кадочников пригласил всех за стол – время уже обеденное. Но первый же тост за благополучное прибытие и начало работы был прерван настойчивой трелью телефона: - Кадочников? С вами будет говорить посол. - Да, … да, … нет,… да-да. Понял вас, Петр Яковлевич. Выезжаю! Все будет сделано. – По мере разговора лицо представителя Аэрофлота все больше багровело – видимо, разговор был серьезный. Наконец, с явным облегчением положив трубку и минуту обдумав услышанное, Кадочников сказал: - Поехали в аэропорт. Летевшую из Москвы в Бужумбуру (Бурунди) женскую делегацию представители департамента иностранных дел даже не встретили и не разместили в отеле. Вечером этого же дня была обстоятельная беседа с послом. Морозов Василий Германович ранее работал заместителем министра. Человек высокой культуры, большого политического опыта и глубокого знания политического климата в африканском регионе был направлен в Уганду дорабатывать до пенсии. По натуре своей он был человеком строгим, требовательным, даже властным: - Страна после военного переворота еще не окрепла экономически. Мы помогаем поднять местную промышленность и сельское хозяйство, перевооружить армию. Президенту Иди Амину очень нравится наша военная техника. В представительстве Аэрофлота, - продолжал посол после короткой паузы, - сложилась непростая обстановка. Кадочников не мог найти верный тон в отношениях с персоналом местной администрации, запустил документацию, занялся личным обустройством. Вам, Николай Григорьевич, надлежит в короткий срок навести порядок в офисе и в коммерческой службе. Чаще советуйтесь с посольством. Мы всегда поможем. Кадочников завтра отбывает в Москву. - Вот это да-а-а. Сразу же в галоп. Справлюсь ли? – Предательская мысль подала тонкий голосок в темном уголке сознания. - Надо! Наутро подписав акт приемки дел, и проводив Кадочникова, Николай тут же уволил жуликоватого шофера-индуса, временно сам сев за руль. При встрече с директором департамента воздушного транспорта Уганды попросил порекомендовать новых коммерческих агентов. Жена Валентина Николаевна занялась приведением «бумажного» хозяйства в порядок, печатанием деловых писем, финансовыми вопросами, благо она по образованию и опыту работы – экономист. Постепенно Микильченко работу представительства стал направлять.
07.11.75г. в Посольстве СССР был большой прием по случаю 58-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Были приглашены послы, атташе многих стран Организации Африканского единства, председателем которого при политической поддержке СССР был в свое время избран Иди Амин. Все с нетерпением ждали прибытия Президента. А пока что секретарь посольства Гаранин знакомил Микильченко с некоторыми дипломатами, руководителями транспорта и авиакомпаний. Когда не хватало объема знаний английского языка, Николаю в общении помогала выразительная тактика улыбок, выразительных жестов, доброжелательная улыбка. Обычно взаимопонимание вскоре находилось. Гаранин не только знакомил Микильченко с нужными для работы людьми, но и давал уроки дипломатического этикета: - Держись всегда вежливо, приветливо, уверенно – люди с кислой миной на лице и робкие не воспринимаются. Спиртное – желательно. Но умей употреблять. Что любишь? - Горилку, - пошутил Николай. - Отлично, - не поддержал шутку Гаранин, - тогда пойдет виски. Рекомендую нашу водку, но лучше джин с тоником – появляется разумный кураж, но голова всегда светлая. А теперь иди и общайся самостоятельно. Контакты с шефами авиакомпаний очень в дальнейшем помогали. Даже в трудных ситуациях. Вопреки ожиданиям всех присутствующих маршал Иди Амин не приехал. Советский посол был раздосадован, заметно помрачнел. 8 ноября Морозов поехал в резиденцию Президента, где его ждал и министр иностранных дел Уганды, чтобы согласовать с Послом СССР вопрос о выступлении по национальному радио о признании независимости Анголы, объявленной ее президентом Агостиньо Нето. Что произошло в резиденции Президента Уганды, какой разговор состоялся с его министром, неизвестно. Но, беря во внимание твердый характер посла Морозова, его непреклонность в отстаивании интересов СССР, и болезненную щепетильность в отношении своего самолюбия, можно предполагать, что произошло взаимное неприятие позиций по обсуждаемым вопросам. Свершилось неожиданное. В этот же день Президент Иди Амин объявил о разрыве дипломатических отношений с СССР, об ограничении передвижения советских специалистов радиусом в 45 километров от Кампалы. Посол был объявлен персоной нон-грата и должен был в течение 48 часов покинуть страну пребывания. В посольстве, ГКЭС, в других советских организациях начались спешные работы под руководством эвакуационного комитета. Создалась довольно сложная обстановка. Нужно было уничтожить пуды важных бумаг, не подлежащих вывозу. Срочно подготовить к эвакуации имущество и семьи советских специалистов. Это более 500 человек. В Каире в готовности номер один дежурили два самолета Ил-62. В посольстве, консульстве, торгпредстве день и ночь горел свет, круглосуточно работали буфеты. Микильченко вызвал к себе консул: - Николай Григорьевич, возьмите у бухгалтера любую сумму в любой валюте и обеспечьте срочный вылет семьи нашего посла. Агенты спецслужб Уганды с карабинерами постоянно дежурят у ворот посольства, открыто сопровождают каждого нашего сотрудника. «Обеспечьте вылет посла… - легко сказать. А как? Департаментом транспорта Уганды предложено всем авиакомпаниям в жесткой форме не выдавать билеты на имя Морозова. Где выход?». – подумал Николай. Николай Микильченко на своем Ауди-100 стал объезжать боссов всех авиакомпаний. Хорошо, у него был спецпропуск, подписанный самим Иди Амином несколько дней назад. Президент любил авиацию. Часто привозил своих десятерых детей на аэродром, чтобы показать им самолеты Ту-154, Ан-12, Ан-24, истребители советского производства. В качестве экскурсанта всегда выступал представитель Аэрофлота мистер Николай. Увы! Всюду отказ. Наконец, сумев убедить президента авиакомпании «Ист Африкен Эйрвейс» выдать два служебных билета якобы для рядовых сотрудников Аэрофлота до Франкфурта, Николай Григорьевич поехал к послу. В посольстве все находились в тревожном ожидании. До часа Х оставалось 1,5 часа. Немедля посол и его супруга были доставлены Микильченко на своей автомашине на аэродром Энтеббе и через служебный выход проведены на самолет, вылетающий во Франкфурт. Через час после контрольного срока агенты спецслужб Уганды ворвались в помещение посольства СССР в полной уверенности ареста посла. Но их ждало глубокое разочарование. - Где господин посол? - Господин посол с супругой уже в воздухе. Опасная провокация была сорвана благодаря находчивости и оперативности загранпредставителя Аэрофлота. Прошло еще четверо суток лихорадочных сборов, тягостного ожидания возможных последствий политического конфликта. Но усилиями дипломатов СССР пожар был потушен. Разум победил! Да и как могло быть иначе? Уганда получала от СССР большую техническую помощь, политическую поддержку. В Союзе обучалось более 1000 студентов – угандийцев, в том числе старший сын Иди Амина, в Сасовском летном училище гражданской авиации, который сразу же после окончания учебы в 1978 году получил звание полковника и был назначен командиром истребительного полка на военно-воздушной базе в Гулу, родовой вотчине Иди Амина. За исключительно важные действия в условиях чрезвычайного положения Микильченко Николай Григорьевич был занесен в Красную книгу почета Посольства СССР в Уганде. Июнь, 2003г.
Внимание! На борту – бомба! Анатолий Орлов Экипаж прилетел в Лондон, аэропорт Хитроу. После обязательных таможенных и иммиграционных процедур поехали на длиннющем аэропортовском автобусе в свою гостиницу, арендуемую уже несколько лет в частном доме, расположенном в одном из спальных районов английской столицы. На удивление всего экипажа шофер ловко маневрировал своим громадным «Мастодонтом» среди узеньких улочек городка, ухитряясь не задеть ни одного из палисадников, окружающих красно-кирпичные 2-х этажные домики. Расположились в своих комнатках и готовились ко сну. Вдруг ко мне, а я летел в экипаже в качестве проверяющего, заходит представитель Аэрофлота с озабоченным видом: - Извините, Анатолий Петрович, за беспокойство. Но дело требует принятия дополнительных мер безопасности. Суть такова. Завтра вашим самолетом должен лететь Посол СССР в США Добрынин А.Ф. К нам, в представительство, из Америки прошел анонимный звонок, что на борту самолета находится «бомба» (в 60-е годы так принято было называть любое взрывное устройство). Мы уже сообщили в Москву и службу безопасности аэропорта Хитроу. Что будем делать? - Что ты на ночь глядя приносишь такие новости? Но меры принимать надо. Я предлагаю такой план, а ты вноси коррективы. Одна голова хорошо, но две дело не испортят! Утром рано забирай бортинженера и бортпроводника. Открывайте все лючки, панели для досмотра и поиска посторонних предметов. Постарайся привлечь и работников нашего посольства. Секьюрити аэропорта тоже пусть занимаются поиском взрывчатки. Но вы с них глаз не спускайте! - Согласен! Утром забираю с собой двух членов экипажа. Нам помогут специалисты из посольства. Они в курсе событий. - Тогда, с Богом! Утро вечера мудренее! - Добрынин из Нью-Йорка полетит самолетом другой авиакомпании. - Ночью самолет опечатан и под охраной. Бомбу могут пронести только через зал регистрации. А там вы и секьюрити смотрите в оба. В зале аэропорта вы должны организовать тщательный досмотр пассажиров, ручной клади и багажа. Никакой груз и почту нам не загружать. При посадке все выставить перед самолетом. Каждый пассажир берет свои вещи и проходит в самолет. - Правильно, капитан. Мы больше и не сможем ничего сделать.
Утром секьюрити действительно устроило тщательнейший личный досмотр пассажиров и проверку всего багажа. На самолете были вскрыты все панели, лючки, технические щитки в поисках взрывчатки. Все – чисто. Я подошел к старшему из секьюрити и попросил привлечь к поискам специально натасканную собаку: - Извините, капитан. У нас была всего одна такая собака, но она внезапно заболела. - Ищите сами. У вас опыт есть. - Все будет о кей, капитан! После осмотра самолета пригласили пассажиров на посадку. Их вещи стояли на бетонке перед самолетом. Каждый опознавал и заносил на борт свой чемодан. И вдруг…! Один чемодан лишний! Один из секьюрити моментально сгреб этот чудом – ведь и в зале было проведено двойное опознавание – оказавшийся неопознанным чемодан, бросил его в подкативший бронированный «джип», и они с ревом сирены умчались к специальному бункеру. - Ну, Анатолий Петрович, летите? – спросил представитель. - Мы тоже проверили, что могли. Посол Добрынин А.Ф. летит другим самолетом. Все будет хорошо. В Шереметьево вас встретят, - вступил в разговор работник спецслужбы Посольства. – Счастливого полета! - Спасибо! До свидания. Экипажу – по местам!
Взлетели. Все работает нормально. В пассажирских салонах Ил-62 бортпроводницы стараются повкуснее накормить пассажиров. Набрали заданный эшелон полета. Разговор в пилотской кабине возвращается иногда к острой теме о попытках захвата или взрыва гражданских самолетов. Командир корабля Владимир Иванович Крюковский поведал о случае из своей летной практики. - Летим однажды из Франкфурта в Москву. Перед нашей границей уже Варшава вызывает: - Аэрофлот, я – Варшава. Поступило анонимное сообщение, что у вас на борту заложена бомба. Взрыв произойдет в 13.45. Ваше решение? Ну и новость. С невероятной скоростью в головных «компьютерах» проигрываются тысячи вариантов. А если это провокация? А если это возможная вероятность? Рисковать нельзя. Производить немедленно посадку! На территории Польши ближайший аэродром – Варшава. До него летного времени 43 минуты. А сейчас – 13.18. Ближайший аэродром Рига. Лету до Риги 27 минут. Ну, не хватает времени . В тоже время возникает вопрос, а почему анонимный звонок? Ведь, террористам важно обозначить себя, засветить свою организацию, повысить свой изуверский рейтинг. Думай, «Федя», чеши свою «репу»! А почему Варшава так спокойно информирует? Наверняка, польские службы прокачали этот вопрос. Тупик! Времени нет! Аэродромов, даже военных, ближе нет! Решение – посадка в Риге! - Варшава! Направляюсь в Ригу, Фиксируйте пролет госграницы. Конец связи. До видзеня! - До свидания, Аэрофлот. Успеха вам! - Рига! Я у вас на связи. Экстренное снижение. Освободите маршрут моего захода! Садиться буду с курса. - Все подготовлено! Во сколько предполагаете произвести посадку? - В 13.49! - Не успеваете до возможного времени взрыва. Увеличьте скорость! - Все делаем! Все члены экипажа постоянно поглядывают на бортовые часы. 13.37 – еще 6 километров до полосы. Скорость - предельно допустимая. 13.30 – шасси выпущены, закрылки в посадочном положении. 13.45! – дальний радиопривод, удаление 4 километра, высота 200 метров. Время Х. Все замерли. Только экипаж целеустремлен на посадку. Все замерли. Даже ошалевшая муха, неизвестно откуда взявшаяся, испуганно забилась в уголок резинки-уплотнителя лобового стекла. Божья тварь тоже чувствует опасность. 13.46 – тихо. 13.47 – тихо. 13.49 касание посадочной полосы. На пробеге напряжение достигает апогея. Кажется, что сердце зажато в бронированные стенки. В конце пробега нас ждали пожарные и санитарные автомашины. Ну, если уже рулим, то самое страшное уже ушло. Командир четко выдает команды, которые так же четко выполняются. Эвакуация пассажиров прошла быстро и организованно. Самолет отбуксировали на спецстоянку отстоя для выдерживания возможного времени взрыва. Это, примерно, 2,5 времени полета. Утром после осмотра мы вылетели в Москву. Пассажиров еще раньше отправили другим самолетом. В Москве все обстоятельно доложили. Действия экипажа были признаны правильными. Начальство даже «спасибо» не сказало. Немного обидно. Лишний адреналин и перерасход нервных клеток губит организм. - Правда. Простое «спасибо» душевно поднимает человека, подвигает его к совершению нового добра. А уничижительное молчание унижает и оскорбляет. - Как иногда хорошо, что оказывается неумной провокацией.
В истории гражданской авиации было очень много других случаев: гибель бортмеханика Гуртовых на Ту-154 в Ленинграде, гибель пассажиров при попытке угона самолета семьей Овечкиных, смертельные исходы в Могадишо, Карачи и множество других. В 1986-м экипажи Ил-62 в Шереметьево были информированы, что в Японии готовится провокация с применением взрывного устройства. При подготовке к полетам в Токио все предупреждались с соответствующими рекомендациями. Было получено указание о выполнении литерного рейса из Токио. Из Японии должен был возвращаться в Москву Заместитель Председателя Министров СССР Антонов А.К. Я. как командир авиаэскадрильи, проверял технику пилотирования у командира корабля Евгения Григорьевича Новицкого. При вылете из Нариты (аэропорт Токио) досмотр самолета, пассажиров и багажа был проведен службами аэропорта и членами экипажа с особой тщательностью. Летим. Все спокойно. Прошли Хабаровск. Выходим из зоны контроля. Вдруг по дальней связи Москва сообщает: - Борт 74824, немедленно садитесь в Хабаровске! - Мы прошли от него уже 300 километров. - Немедленно возвращайтесь в Хабаровск! - Причину сообщите, чтобы наметить план действий. - Поступила информация о наличии у вас на борту взрывного устройства. Доложили Антонову А.К.. Его телохранитель бросился было в пилотскую кабину, но властно был остановлен: - Отставить! Экипаж выполняет свое дело. - Хабаровск! Возвращаюсь к вам, экстренно снижаюсь, аварийно сливаю 40 тонн керосина. Обеспечьте внеочередную посадку с курса и встречу на земле! - Мы готовы! Снижайтесь! Экипаж работал спокойно, четко. Опасность всегда мобилизует волю и сознание человека. После посадки быстро эвакуировали пассажиров. Самолет отбуксировали на место осмотра. Всех пассажиров и экипаж тщательно досмотрели. Все чисто. Очередная провокация? Утром пустой самолет мы перегнали в Москву. В Шереметьево доложили о выполнении рейса. Мне и командиру Новицкому было приказано прибыть к Министру гражданской авиации Министр Б.П. Бугаев остался довольным: - Молодцы, что топливо не пожалели. Сколько слили? - 35 тонн. - Ерунда! У нас в стране керосина – залейся. И отпустил по домам. Правда, руки пожал. Вот и вся благодарность. По прошествии некоторого срока стало известно, что при досмотре в Хабаровске было найдено взрывное устройство.
- Все ребята. За разговорами и время прошло. Готовимся к посадке. После посадки подошел работник особого отдела КГБ. Выслушал доклад, одобрил наши действия. А начальство: - Действовали по инструкции! Непонятно – это были экстремальные условия или все развивалось по инструкции?