|
|
Орлов Анатолий Петрович
| |
| otkrey | Дата: Воскресенье, 22.04.2012, 07:38 | Сообщение # 1 |
|
!!!!!!!
Группа: Администраторы
Сообщений: 447
Статус: Оффлайн
| Орлов Анатолий Петрович
 Уважаемые земляки, вышел на ваш сайт и решил поделиться с вами некоторыми моими зарисовками. Мы с женой в 1953-м закончили школу №6 в Сысерти. До сих пор поддерживаем связь с друзьями юности. Выйдя на пенсию, занялись литературным творчеством. Валентина Степановна выпустила две очень трогательные книги, я - 7 книг о своих товарищах ветеранах международной авиации. Мне пришлось побывать более чем в 100 странах. Сейчас живем в Москве.
Экземпляры наших книг есть в СРБ у Пыжьяновой Т.Т. Клуб "открытие" выпустил несколько литературных альманахов с нашими рассказами. Газета "Маяк" в 2011 г. напечатала в нескольких номерах нашу повесть "А потом была война". Некоторые рассказы можно встретить на сайте «Ураловед».
Мои корни происходят из Щелкуна из семьи Палкиных. Дед Василий Иванович Палкин в 1914 служил вместе с Маршалом Малиновским Р.Я. во Франции в Русском экспедиционном корпусе пулеметчиком. Участвовал в подпольной работе вместе с большевиками в Сысертском районе. Был знаком с Я.М. Свердловым. В мирное время был членом Сысертского райкома ВКП(б). Возглавлял местные предприятия в Сысерти.
Началась война, его сын Палкин Петр Васильевич (в конце 30-х был директором неполной средней в Сысерти) после окончания военных курсов одним из первых вступил в бой с фашистами. Прошел всю войну, но 24 апреля 1945 года, будучи командиром танкового полка, погиб под городм Надьканижь в Венгрии. Это известие о гибели любимого сына Василий Иванович получил 8-го мая 1945 года в Берлина, командуя ротой. В 62-м он по приглашению Венгерского правительства посетил памятник своему сыну, что стоял на городской площади перед ратушей.
В Сысертском краеведческом музее раньше хранились их некоторые военные вещи (гимнастерка, полевые сумки, ордена).
Второй мой дядя, уроженец Щелкуна гвардии лейтенант командир разведвзвода Вольхин Павел Егорович (Георгиевич) погиб в 42-м в Воронежской области. Ему установлен памятник. Моя дочь нашла место его гибели. Вот что пишет один из патриотов: «Здравствуйте, Анатолий!
Вам повезло, что всё так удачно сложилось: место захоронения известно-Богучар, Воронежской области. Из документов видно, что прах Вольхина Павла Егоровича был перенесён из с. Старотолучеево (по карте видно, что это село недалеко от Богучар). Памятник прилично содержится.
Всего доброго!»
|
| |
|
|
| Sveta | Дата: Пятница, 04.05.2012, 13:38 | Сообщение # 16 |
|
!!!!!!!!!
Группа: Проверенные
Сообщений: 1049
Статус: Оффлайн
| Quote (otkrey) Не нашелся еще поэт, который в полной мере воспел бы оду славы и уважения женщинам-матерям, пережившим войну, сохранивших здоровье своих детей, выпустившим их из домашнего гнезда подготовленными к жизни. Гимн самоотверженности, верности и большого горя.
Да, мне близка эта фраза. Моя бабушка осталась с четырьмя детьми в 27 лет, получив похоронку на мужа, пережила войну и воспитала детей.
Сообщение отредактировал Sveta - Пятница, 04.05.2012, 18:32 |
| |
|
|
| Вишенка | Дата: Вторник, 22.05.2012, 21:23 | Сообщение # 17 |
|
!
Группа: Проверенные
Сообщений: 6
Статус: Оффлайн
| Будни тревог и ожидания
В избах день и ночь не выключались черные тарелки репродукторов. Люди с надеждой ждали каждой весточки, каждого сообщения.
Между соседками или в очередях за хлебом по карточкам, их снова ввели, или за вдруг пропавшими солью, спичками, мылом ползли слухи:
- А Гришу Вяткина из Пеньковки (улицы почему-то называли по-старинному) отпустили по ранению.
- Вот Дусе-то повезло!
- Привалило счастье!
- А Николая Кичигина из Доменки, говорят, убило. С Веркой-то, женой, соседи уже третий день «отваживаются». Корова не доена. Схожу – чо-нибудь помогу делать, да робятишек покормлю.
- А Ленька Быков из Шиповки, говорят, в плен попал…
- Ой-ой-ой, бабоньки! За что нам такая напасть? Чем мы Бога прогневили?
Много слухов ходило. Люди пытались найти в них искорку надежды. Райкомовское начальство в рот воды набрало. А бабы ихние и вовсе на улицу носа не кажут.
- Да, чо им-то? Всю жратву домой кучер привезет – привыкли мягко спать, много и сладко жрать! Вот щас им жирок-то порастрясет!..
Многие обратились к Богу. В свое время товарищи большевики с изощренной жестокостью рушили и грабили, как басурмане, святые Храмы в Сысерти и соседних селах. Теперь, чтобы окрестить детей, поставить свечку за упокой, приходилось мотаться в Свердловск. Некоторые старушки сумели сохранить старинные иконы, и перед ними денно и нощно горели лампадки. У бабушки Антонины тоже было перед чем на колени встать, и к Всевышнему обратиться с молитвой.
Возник вопрос, как выжить, как прокормиться. Хлеб нормировался карточными нормами: рабочими, на иждивенцев, на детей. В школу ходили с алюминиевыми мисками – ученикам давали горячую баланду на большой перемене. Помню, как стояли и дежурили в хлебных очередях с номерками на ладони. Каждые 1-1,5 часа стихийная пересчетка. Прозеваешь этот момент – потеряешь очередь. Ночные хлебные очереди – обязанность ребятни и стариков, особенно, летом. Энергия детства, неосознанные шалости, ребячье баловство приводило после провокационного крика «Пересчетка!» к столпотворению из-за боязни потерять свое место в очереди. Смешно, но жестоко и не справедливо! Когда очередь подходила, каждый внимательно смотрел на продавца, чтобы на ноже, которым она разрезала буханки, не прилипло крошек. Твоих крошек! Мог возникнуть большой скандал. Хлеба не привозили, бывало, и по три дня. Сразу же возникали слухи о вредительстве.
Хлеб военного времени … Его всегда мало, с обсевками, шелухой, вязкий как глина, но он всегда вкусный! Так как очереди были многодневными, то часто горячий хлеб съедался за один присест. От этого у нетерпеливых случалось несварение, «бетонное» закрепление, заворот кишок.
Поэтому вопрос, как уберечь продуктовые карточки от гадов-карманников, был жизненно важным. От них пострадало очень много людей. Были случаи, что потерявшие хлебные карточки от отчаяния кончали с собой. Но народный суд с ворами был скор и справедлив!
Такую участь пришлось пережить и нашей семье. Мы с матерью 1-го марта 43-го пошли в магазин «отовариваться», как тогда говорили. Вместе с хлебными у нас были и промтоварные карточки. Ситчик и брезентовые ботинки на деревянном «ходу» тоже были дефицитом. И вот в магазине №24 в очереди каким-то подонком мы были обворованы. Лишиться карточек на весь март на всю семью? Старые запасы картошки в голбце (погреб) подходили к концу. До нового урожая еще пять месяцев. Это – медленная нудная смерть!
К великому нашему счастью зять Анастасии Ивановны (сестры бабушки) Жбанков после фронтового ранения был направлен на восстановительные работы в Донбасс. Он взял нас собой. Там на початках кукурузы, собранных по полям, мы и выжили. До чего же хороша горячая мамалыга! А яблоки, а груши? Ягоды черной шелковицы? Необыкновенно вкусны дотоле не виданные фрукты. Мама устроилась работать в колхоз, тетя Паля работала в пошивочной мастерской.
Через год вернулись в Сысерть к «разбитому» корыту – временно расквартированная райсоветом семья переселенцев постаралась порубить на дрова все, что горело. Всем семейством восстановили свой кров и очаг.
Как тягостно время ожидания. Ожидания писем-треугольников и … похоронок. Рок уготовил каждому свое. Свою чашу испить беду, свой крест, свой венец колючий. Притихшую в ожидании Сысерть все чаще беспокоили заполошные, раздирающие душу крики женщин и детей, потерявших своих родных на войне. Время измерялось промежутками между рыданиями в одном конце улицы до многоголосой беды – в другом.
Черный ворон не обошел и наш дом. Пришла похоронка на Павлика, дядю Павла. Что было с бабушкой – не рассказать. Беда одной не приходит! Только успели отреветь, отголосить, только сердце немного отпустило, свет в окошке появился, только успели прочесть несколько «треугольников», как пришло извещение из военкомата, что башенный стрелок Орлов Семен Васильевич вместе с экипажем в одном из боев пропал без вести.
Страшное, унизительное для всех родственников это извещение. Вроде бы не погиб, но нет и в живых. А, может, в плену? Пусть сам «выбирается»! А выберется – есть для таких Колыма!.. Если нигде нет, «родное правительство» искать не будет. Еще чего? Искать солдата! Это не по-ленински помогать пропавшему бойцу. Он воевать должен и погибать! А не «пропадать без вести. Народ, солдат должен быть до визга счастлив, что ему доверили защищать нашу родину. «Нашу!». Дело партии – бросать на смерть своих солдат, а не искать их. Помочь семье? Ишь, чего захотели!
Правда, родной завод «Уралгидромаш» уважал своих рабочих вопреки ЦК и Политбюро. «Скостил» налог молоком, мясом и маслом на корову-кормилицу, яйцами на куриц, освободил от платы за обучение в школе, давал одну пару в год брезентовой обуви на ребенка, одну путевку в детсад. До самой смерти матере-вдове солдата, бывшего своего рабочего, завод каждую зиму поставлял две машины дров. Земной поклон заводу!
Четвертый раз мою маму Нину Егоровну настигало черное горе: раскулачивание и смерть деда и отца, загадочная смерть первого мужа, похоронка на любимого брата Павлика. Только оклемается, только отпустят сердце тики горя и … опять черная беда! Опять несчастье врывается в жизнь много испытавшей молодой женщины с тремя детьми мал-мала меньше.
- Боже! За что же ты наказываешь меня?! Чем я нагрешила? Ты – жесток!
- Нина! Не гневи Бога! Не он наказывает – судьба вершит зло! – бабушка плача падает на колени перед образами и истово молится.
- Судьба, судьба! Какие смертельные дороги ты выбираешь для меня! Где справедливость? Где твои перекрестки, чтобы я сама выбирала свою дорогу, ... – рыдала мама.
- Молчишь, судьба окаянная? А ты, Боже? Что присмирел? За что наказываешь»
- Нина! Прекрати! Бог не бросит тебя в беде!
- Но как жить? Где найти силы? Я, ведь, еще молодая! Я, ведь, еще не успела любить. Очень короткой была моя любовь!
Люди, берегите свою любовь!!! Люди, дорожите своими любимыми!
«А жить надо! Анатолий уже большой, 9-й год идет. Гене – третий, Людочке – скоро годик. Надо жить ради них, воспитывать их, сохранить»!
С завода пришел старый мастер Никандрыч:
- Егоровна, знаем твое горе. Жалко Семена! Сейчас литейка почти не работает – нет чугуна. Мы вытачиваем гильзы снарядов и мин, снаряжаем их взрывчаткой. Как только раздуем печь вагранки, придешь к нам. А пока - будем помогать.
Каждый день работа. Работа для всех. Работа на Победу. Работа для Родины. Работа для семьи и дома.
Женщины заменили мужиков на заводе, в лесу на заготовке дров. В школе 5-е классы опустели: пацаны и девчонки шли в ремесленное, или сразу на завод, помогать матерям. Куда-то пропали женихи и невесты, прекратились веселые посиделки и завалинки с веселыми частушками и дробью каблуков под гармошки. Наша, почти безграмотная, тетя Паля каждую ночь с керосиновым шахтерским фонарем ходила на завод начинять мины и снаряды взрывчаткой.
Пацаны-мелюзга занимались рыбной ловлей. В лесу раскапывали желтые клубни саранки (лесной цветок типа орхидеи), чтобы матери испекли оладьи и этой противной горечью набить пустые, вечно урчащие от голода, желудки. Летом собирали дикий щавель, грибы, ягоды. Земляника на рынке шла по 50 копеек за стакан. За лето можно было собрать на рубашку или штаны. А буханка хлеба пополам с мякиной с рук из-под полы стоила 600 рублей.
Осенью и весной перекапывали картофельные грядки. Находили случайно оставшийся в земле картофель. Какие же вкусные оладьи из картофельных очисток! А весной из перемерзшего и гнилого картофеля матери делали крахмал для киселя. Хорошо, что мать и бабушка держали корову, благодаря которой нам удалось всем выжить. Правда, из пацанов моего времени мало выросло рослых атлетов – не те витамины были. И обидно становится сейчас смотреть на некоторых родителей, которые из-за мнимого страха возможной полноты своих детей, лишают растущий и развивающийся организм мяса, витаминов, замедляя развитие физическое и умственное. То-то военкомы во время каждого военного призыва сетуют на дистрофическое сложение призывников. А, ведь, сейчас витаминов – ешь, не хочу. Авитаминоз, куриная слепота, быстрая утомляемость, хилые мышцы в ХХ1 веке? Нонсенс!
Ненасытная печь, подгоняемая крепким декабрьским морозом, требовала постоянно дров, чтобы дать избе тепло.
- Сынок, вставай, - еще затемно разбудила меня мать, - поедем за дровами. Оденься потеплее. Вишь, как за ночь стекла обмерзли. От мороза даже углы избы трещат.
Я встал без промедления – привык к ранним подъемам. Мама собрала узелок с двумя вареными картошинами и луковицей. Бабушка хлопотала у печи, готовя теплое пойло для коровы. На залавке слабеньким огоньком светилась керосиновая лампа – электричества тогда еще не было.
Я выпил кружку горячего морковного чая и вышел в темноту ограды. Морозный воздух перехватил дыхание. К стоящим у сарая саням я привязал длинную крепкую веревку и топор. Мать вышла на крыльцо:
- Готов?
- Поехали.
Миновали три улицы. Вышли на лед Большого пруда. Минут за 40 пересекли его по едва заметному следу от дровней – видимо кто-то вчера вез сено на лошади. Вышли на Пановский берег. По припорошенной узкой тропе около часа углублялись в лес, иногда переваливая через невысокие увалы. В лесу мороз уже не так сильно щипал щеки и нос. Рассвело. Сквозь неплотную облачность солнце выкатилось огромным багряно-красным шаром. Неприветливое солнце. Такое не греет.
- Днем запуржит. Вон облака как низко плывут.
- Мама, далеко еще? – я всю дорогу волок сани, не давая матери помогать. Тропинка давно уже потерялась, и мы брели по целине. Я вспотел. Вся шапка от горячего дыхания покрылась инеем. Сани скользили хорошо. Подкованные железом полозья только поскрипывали на рассыпчатом снеге.
- Не много осталось идти, сынок. Скоро отдохнем.
- А чьи это дрова?
- Не бойся – наши. Году в 39-м мы с литейщиками выжигали здесь в куренях древесный уголь. Все заготовленные поленья не успели сжечь. Может, никто не увез остатки дров на наше счастье? Тогда нам повезло. Иначе сучья искать под снегом и рубить придется. Правда, местечко-то укромное. Не каждый найдет.
Вскоре вышли на место. Прошло уже года 3-4, но мать точно вывела по глубокому снегу к остаткам поленницы. Концы толстых поленьев торчали из-под снега.
- Ну, вот, Толя, наших дров надолго хватит, только, как возить будем? На лошади здесь не подберешься, снегу много. На санях придется.
- Вывезем, мама.
Не отдыхая, быстро разгребли снег. С большим трудом тяжелые и толстые 1,5-метровые березовые поленья уложили на сани. Я хотел еще 10-е бревешко положить, но мама заворчала:
- Хватит-хватит! Нам, ведь, далеко по глубокому снегу тащить сани, пока не выйдем на дорогу. Сейчас подкрепимся немного, что нам бабушка положила, передохнем малость. Путь тяжелым будет.
Я обвязал веревкой дрова, крепко стянул деревянной закруткой.
- Смотри-ка, снежок стал сыпать. Не тяжело? Ты многовато уложил.
- Нормально, мама. Сила есть!
- Сила! Тебе, ведь, только девять, - и мать заплакала.
- Мама, не плачь. Справимся!
- Рано тебе такой воз тянуть. Был бы жив отец … - молча посидели.
Я затянул потуже ремень, накинул поводья на плечи. Мама взяла длинную палку, чтобы сзади толкать тяжелые сани.
Подниматься на склоны увалов было тяжеловато: сани тянули назад, глубокий снег затруднял движение. Приходилось иногда даже протаптывать дорожку. От прилагаемых усилий темнело в глазах. Капельки пота из-под шапки стекали по шее и неприятно на морозе холодили. Правда, при такой работе и мороз не ощущается. На спусках приходилось бежать, чтобы тяжелые сани не отдавили пятки, а мать становилась на концы полозьев и катилась, немного отдыхая. Часа через полтора с короткими передышками вышли на проторенную санями дорогу через Большой пруд.
Уставшие, промокшие от пота уже в наступившей темноте подвезли сани к воротам. В ограду сани завезти помогла бабушка. Развязать воз сил не было:
- Завтра-завтра!
Едва разделись. Натянули сухое белье. На столе ждали горячие капустные щи, горячая картошка в мундире, по стакану молока. Геннадий и маленькая Люда не могли нарадоваться возвращению мамы и своего братца.
- На полторы недели нам дровец хватит. Еще бы их распилить и расколоть.
- Сделаю, - пообещал я.
- Да, внучек, кроме тебя не кому.
В начале 42-го появились первые эвакуированные. В основном, это были классные мастера и инженеры с Ленинградской «Электросилы» для нашего завода. Создавались первые ремесленное училище и ФЗУ. Там регулярно кормили, бесплатно одевали и давали рабочую специальность.
Событием стало появление солдат-инвалидов. Молодые парни – кто слепой, кто без рук, без ног на тарахтящей доске на колесах – подшипниках. У всех звенели на груди ордена и медали, вызывая у пацанов нескрываемый восторг. И поселили их, ну надо же было придумать какой-то «чуткой партейной душонке», в заброшенном, кое-как утепленном бараке, на кладбище. Вот забота партии и правительства о защитниках Родины! Не лучше и сейчас отношение к «афганцам» и участникам чеченской войны. Хотя в окрестностях Сысерти располагалось несколько костно-туберкулезных санаториев – воздух сосновый уж больно лечебный. Но тяжело раненому воину жить в общаге, распложенной на погосте? Варварское издевательство местных властей. Нам часто приходилось участвовать в пионерских концертах для них. Раненые не скрывали слез, обнимая «артистов»: вспоминались, видимо, свои дети где-то далеко от этих мест. Доведется ли увидеть свои семьи?
Солдаты ежедневно собирались на базарной площади – местном «Бродвее». Где-то доставали дорогущую водку, местную брагу. Сердобольные женщины давали им стакан молока, вареную картофелину, огурец или капусту квашеную, незаметно смахивая слезу – может и их мужиков кто-то пожалеет.
К вечеру горько-веселая, хмельно пошатывающаяся, поддерживающая друг друга, военная братва тянулась в сторону кладбища. Мы их угощали ягодами, овощами, а то и втихаря «стыренным» самосадом, который матери продолжали выращивать и высушивать на чердаке, надеясь на возвращение мужей.
А потом куда-то увезли инвалидов. Конечно же, не в санаторий на реабилитацию. А куда?
Медленно тянулись годы войны. Рано закончилось, не успев начаться, детство моих ровесников… Рано взрослели маленькие помощники в семьях фронтовиков. Все время от темна до темна было занято: школа, домашнее хозяйство (дрова, уборка навоза, снега). Летом – работа в огороде, заготовка сена для коровы, сбор ягод и грибов часто вместе с бабушкой. Геннадий с 4-х лет постоянно старался топать рядом со мной. Младшенькая, Людочка, тоже требовала заботы и внимания. Тут уж бабушка Антонина все брала на себя. Да, и крестная мать тетя Паля не бросала трех своих крестников.
За домашними делами мои сверстники не забывали и тряпичный мяч погонять в футбольные ворота, и поплавать до посинения в плавках из пионерского галстука, за что в школе получали нагоняи за неуважение к красному цвету. Закалялись здорово: всегда без рубашек, до первого снега ходили босиком. Ноги по цвету и твердости достигали кондиции гусиных лап. Семьям фронтовиков завод выдавал на год по одной паре брезентовых (из немецких трофейных ранцев) ботинок на деревянном ходу. Их надевали только по праздникам. Зимой – подшитые, еще довоенные, валенки – пимы. Приходилось рвать жилы, когда помогали старикам и матерям заготавливать дрова для школы, рубить лес и для собственных нужд. А бревна пацану ворочать и шкурить – пуп трещит!
Но – жили, учились, работали, футбол гоняли.
|
| |
|
|
| Sveta | Дата: Четверг, 24.05.2012, 14:20 | Сообщение # 18 |
|
!!!!!!!!!
Группа: Проверенные
Сообщений: 1049
Статус: Оффлайн
| Стихотворение неизвестного автора хочется процитировать, прочитав вашу повесть"История семьи Палкиных"
ЗЕМНОЙ ПОКЛОН
Ушла война. Осталась память.
И опаленные сердца.
И похоронок злая наледь,
И чьи–то дети без отца…
И мать – старушка ждать устала
пропавших без вести сынов…
И скорбь морщины протоптала
На лицах поседевших вдов…
Ушли сраженья, канув в Лету.
Потерь не знавшим не понять,
Что кто–то письма шлет по свету,
Родных, надеясь отыскать.
И в безысходном горе где– то
Заплачет траурная медь.
И заберет в себя планета
От старых ран принявших смерть.
И где-то там, за перелеском,
Свой долг исполнивший уже,
Заснул солдат под обелиском
В своем последнем блиндаже.
А сколько рядом их со мною
Таких родных, живых солдат!
Виски окрашены войною,
И полный перечень наград.
За ваше мужество в бою,
За вашу боль, за ваши раны,
За жизнь счастливую мою –
Земной поклон вам, ветераны!
Сообщение отредактировал Sveta - Четверг, 24.05.2012, 14:21 |
| |
|
|
| Вишенка | Дата: Пятница, 25.05.2012, 11:05 | Сообщение # 19 |
|
!
Группа: Проверенные
Сообщений: 6
Статус: Оффлайн
| Победа-а-а!
Наконец-то пришел святой день Победы! У меня из праздников детства вспоминаются только Первомай и 9-го мая. В эти дни всегда солнце, везде кумач флагов и лозунгов, всегда чистая молодая зелень листочков березы и первые робкие запахи черемухи. В руках принаряженных девушек букетики подснежников. Молоденькие кавалеры рано поутру сбегали в лес и смущенно преподнесли первые весной цветы своим зазнобушкам.
И тот день 9-го мая 45-го был солнечным. Мать вбежала в избу:
- Деточки мои родненькие! Мама! – это к бабушке. - Война закончилась! Радио объявило! Вставайте! – и во весь голос зарыдала.
Бабушка с причитаниями упала на колени перед иконой. Я быстро спрыгнул с печки, где спал, и бросился на улицу. На площади между памятником единственному «непьющему» мужику в Сысерти и Храмом Симеона и Анны, разрушенного и разграбленного большевиками, и в насмешку превращенного в кинотеатр «Авангард», собирался народ. Райкомовцы со складов притащили пропыленные и мятые флаги, транспаранты. Бережно раздали активистам чистые, в застекленных рамах портреты «Отца всех народов, дорогого Сталина». Этот день стал святым для всех людей и для меня.
Стали возвращаться солдаты. Мало их вернулось! Очень мало. Еще меньше – целых и невредимых. Гроздья звенящих на груди орденов и медалей пришедших с войны – умели драться уральцы, - не заменили им потерянного здоровья. Помнится, как пацаны-несмышленыши, прокрутив гвоздем отверстия в «пятаках», пришивали их к раскрашенным колодкам из картона и прикрепляли на грудь. Хоть в играх хотели быть похожими на своих отцов. Наивно, грустно, но не смешно.
Над Сысертью вновь нависли звуки многоголосой оратории плача, радостных или горьких рыданий и криков. Надрывно орали «хромки» и «тальянки», появившиеся вдруг неизвестно откуда. К ним несмело еще присоединялись чужие, трофейные аккордеоны. Плач и слезы, взрывы лихости и веселья от радости, от безысходности и невозвратимости дорогих потерь.
Вернувшиеся солдаты заходили в семьи погибших друзей, товарищей по работе, соседей, немного стесняясь своих наград, и, смущаясь, что вот мы вернулись живыми, обнимали родных погибших на войне и приглашали испить «горькую» к себе домой. Судьба!
Добрые души
Если в этом небольшом экскурсе в тяжелую историю нашей семьи не рассказать еще о нескольких личностях, моих родственниках, то рассказ будет неполным. Несправедливым.
Вместе со всем семейством Палкиных прошла тяжелый путь к «светлому будущему» и моя крестная мать. Это Пелагея Егоровна Вольхина, дочь бабушки Антонины, сестра матери. Для нас, троих детей, тетя Паля – добрая «крестная», «кресна», «кока», как часто ее звали и я, и Геннадий, и Людмила. Это, действительно, была для нас вторая мать, которая и покормит, и обновку сошьет из каких-нибудь отрезков, и просто душевным словом обогреет. Пройдут годы, и такой же доброй она останется для детей своих племянников и племянницы.
Тревоги и тяготы Японской, 1-й мировой, Гражданской, Отечественной войн, раскулачивание, коллективизация смерть деда и отца, материальная неизвестность завтрашнего дня, постоянные тревоги за родных и близких тяжелым катком прошлись по ней. Это заставило быстро осваивать дело швеи, портнихи, что и выручало всегда. Только вот учеба прошла мимо – не до школы было!
Все годы, всю жизнь по завету отца они, бабушка, тетя Паля и мать, держались вместе.
Муж, Николай Андреевич Тимофеев, с которым Пелагея Егоровна в 30-е годы соединила судьбу, погиб на фронте. Я смутно помню его. Очень энергичный, деятельный человек. Ходил всегда в суконной гимнастерке с широким командирским ремнем, в начищенных сапогах. Это была форма начальников местного пошиба. Подражали вождю «всех народов». По-моему они жили не очень дружно. Дом их находился рядом с райсоветом улице Красноармейская.
После войны, в 1946-м она встретила Иванова Петра Гавриловича, прошедшего войну рядовым солдатом, многократно раненого, но работящего и тоже доброго характером. Две «доброты», два одиночества нашли друг друга и зажгли общий костер.
Пелагея Егоровна держала в чистоте и порядке свой дом. Обед всегда был горячим, печь натоплена, пироги вкусными, баня наготове. Когда наломавшись в непосильном труде на валке леса дядя Петя возвращался, то сама уютная обстановка в квартире, чистота на кухне, доброта жены умиротворяли его, быстро восстанавливали силы. А работать он умел, тем более что природа наградила его незаурядной физической силой и крепостью тела.
Петр Гаврилович родился и вырос в Ленинграде. Отец, мастер на знаменитом Путиловском заводе, и мать – домохозяйка сумели воспитать и поставить на ноги пятерых сыновей и двух дочерей. Жили они на проспекте Стачек в большой 5-ти комнатной квартире. В 1941-м Петр был уже крепким молодым мужчиной. Имел специальность. Остальные братья работали тоже на Путиловском заводе.
Вот тут и война приспела, разом бросив благополучную семью в поток трагедий и смертей. В первые же дни братья надели солдатские шинели и вскоре сгорели в огне боев. Дочь Мария Гавриловна по призыву была направлена медсестрой в военный госпиталь. Вторая – Антонина медсестрой в маршевый батальон ополчения. Отец и мать остались работать в блокадном Ленинграде на Путиловском заводе.
Война, ранения, госпитали порвали все связывающие узы большой рабочей семьи. В тяжелых боях под Вязьмой артиллерист Петр Иванов получил сквозное ранение грудной клетки. Раскаленный осколок немецкого снаряда прошил богатырскую грудь в миллиметрах от сердца. Скитание по госпиталям.
Снова фронт. За силушку определили 2-м номером в дивизион батальонных 82-х миллиметровых минометов. Он обязан был на своем «горбу» таскать тяжеленную плиту-опору. Вновь фашистские пули застряли в теле солдата. Госпиталь – фронт. Теперь – в полковой разведке. Рожденный ходить, научился скрытно ползать. Друзья просили: «Петро, будь поосторожнее с Фрицем, не придуши его ненароком». Участвовал в освобождении Вены, Бухареста, Будапешта. Получил 27 благодарностей от Верховного Главнокомандующего товарища Сталина. Главной своей наградой считает медаль «За отвагу». Дважды он ее получил на фронте, и дважды она его нашла в 60-е уже дома.
Окончание войны застало дядю Петю в Будапеште. Прошли первые радостные дни Победы с хмельным добрым мадьярским вином столетней давности. Куда ехать? С семьей связи нет. Друг по разведке Степан: «Петро, ты один на белом свете. Айда со мной в Сысерть. Там определишься».
Вот и определился Петр Гаврилович Иванов в Сысерти, встретив свою Пелагею. Дети Нины Егоровны стали для него родными. Мы, я, Генаша, Люда, тоже полюбили дядю Петю. Его запомнили и мои дочери Надя и Алена, которых он частенько баловал каким-нибудь лакомством, или, как Надю, брал с собой на рыбалку. А рыбак-то он был заядлый! Больше всего ему довелось повозиться с сыновьями Людмилы Олегом и Мишей.
Дядя Петя и тетя Паля иногда приезжали к нам. Они гостили у нас в Архангельске, Ленинграде, Москве. Мы с Валей в свои отпуска обязательно навещали эту добрую, гостеприимную супружескую пару. Любили их, как отца и мать.
Многолетние настойчивые поиски своих родных закончились, наконец-то, для Петра Гавриловича получением официальных известий. Тяжелых и горьких, но с ложкой меда. Все братья погибли на фронте, а отец и мать покоятся на Пискаревском мемориальном кладбище. Сестры Мария и Антонина живы.
Война, горечь утрат, послевоенная разруха, неустроенность в личной жизни сломали Антонину Гавриловну, несмотря на все попытки Петра Гавриловича и тети Пали помочь ей. Жернова жизни безжалостны.
По-другому сложилась судьба Марии Гавриловны. После войны она вернулась в родной дом, в свою большую квартиру, где городские власти выделили ей 10-метровую «боковушку» с одним окном. Сюда вернулся ее муж, покалеченный войной. Стал работать на Путиловском заводе. Здесь, в этой «келье», родились, жили, окончили школу и техникум их сын и дочь.
Дядя Петя прилетел в Ленинград. Мы, я и Валя, с ним поехали на проспект Стачек. Тяжелой была встреча. Слезы радости от встречи, слезы горя от потерь своих родных перемешались, не останавливаемые даже крепкой водкой. Хмель не брал! Мария Гавриловна на братьев получила «похоронки». Отец и мать в блокаду умерли у нее на руках. Мария сама на детских саночках отвезла их по одному на кладбище.
Дядя Петя утирал слезы:
- Что же ты, Маша, не могла помочь маме и папе? Ведь, ты в блокаду работала в военном госпитале?
- Петя, даже моя солдатская пайка хлеба и картофельные очистки с госпитальной кухни не спасли их. Не осуждай, мой дорогой брат!
- Верю тебе, Мария.
Мы с Валей всегда любили слушать интересные рассказы дяди Пети о довоенном времени. Он знал множество историй, притчей. Особенно артистично исполнял своим хрипловатым голосом приблатненные песни питерской воровской шпаны 20-30-х годов. Знал не один десяток карточных игр: «бура», «шуба», «66», «21» и др. Мы с дядей Петей были любителями пива. За кружкой пенного напитка было приятно слушать увлекательные рассказы старого «питерца». А когда хорошее настроение просило и хорошую песню, тут же для записи включался магнитофон «Яуза». Вечер старых романсов, жалостных воровских песен начинался всегда с марша:
Мы, красная кавалерия, и все про нас
Былинники речистые ведут рассказ!..
Тетя Паля в такие дни была очень довольна и счастлива от присутствия любимых племянников, и спешила подложить в тарелку горячие пончики, пирожки. Стряпать-то она умела!
Жаль, что старинные, забытые уже, слова песен, танго были записаны на бабинные кассеты, а сейчас переписать их на аудиодиски – проблема.
Вот, о войне Петр Гаврилович не любил вспоминать, даже не смотря на то, что ночные кошмары фронтового бытия часто не давали ему спать. Только иногда двумя-тремя словами рисовал какой-нибудь военный эпизод.
На заводе Уралхиммаш, где последние годы дядя Петя работал бригадиром стропалей, его уважали. Всегда приглашали на торжественные собрания, просили надеть все ордена. На день Победы дарили дежурные подарки.
Уже, будучи на пенсии, он часто выступал в школах с военными воспоминаниями. Детишки любили его слушать. После внезапной смерти от инфаркта тетя Паля передала все награды в музей боевой славы в одну из школ Химмаша. Очень жаль, что мне не осталось ни одной боевой награды.
Оба эти, добрые и щедрые душой люди, в любви и согласии прожили совместную жизнь, сколько судьба отпустила. Они привыкли быть вместе, и, после кончины незабвенного Петра Гавриловича, тетя Паля в тяжелых физических и моральных испытаниях не долго выдержала.
Лежат они теперь вместе, рядышком, в одной могилке на Нижнеисетском кладбище. Вновь их души, умиротворенные небесным покоем, воссоединились. Навечно.
Бабушка Антонина Ивановна Вольхина (Палкина)
О своей бабушке и ее семье я пишу на протяжении всего моего повествования. Для характеристики доброго человека всегда не хватает слов. Это же относится и к нашей бабушке.
- А? Чо? – я спросонья таращил глаза, не понимая еще, почему бабушка будит меня в такую рань.
- Вставай, вставай, Толик. Ты забыл? Я еще третьеводни (позавчера) обещала сводить тебя на кордоны.
До моего сознания, наконец-то, дошло в чем дело. Действительно, я давно просил бабушку сводить меня на кордон, где в горных речушках можно посмотреть, как блестят в чистой воде крупинки золота. Да и черники и костяники набрать на зиму. Пещеры с красивыми камнями мне снились по ночам. Я с 5-го класса собирал разные минералы и мечтал в дальнейшем учиться на геолога. Но сейчас сладкие ночные грезы цеплялись за просыпающееся сознание. Я сладко потягивался, наливаясь силой для предстоящего похода.
- Ну, какого чомора ты тянешься? Вставай, Толик, да потише, а то Генаша проснется. Он же за тобой, как нитка за иголкой. – по-доброму ворчала бабушка.
- Все! Я готов, бабушка.
Тихо одевшись, мы подхватили свои котомки и корзины, приготовленные с вечера, и вышли за ограду.
- Бабушка, не рано вышли? Темно, и туман…
- Пойдем, внучек, дорога долгая, а первый шаг надо всегда делать смело. Как котомку-то закрепил? Привыкай делать все ладом.
Прошли по спящей еще Сысерти, и вскоре вышли на Верх-Сысертский тракт. Вспотевший за августовскую ночь месяц под первыми лучами солнца убегал с небосвода. Природа, лес просыпались. Туман рассеялся, только в лесу пытался уцепиться за сосны. В воздухе поплыли паутинки, посверкивая алмазиками капелек росы.
- Погода будет сегодня хорошая.
- Денек разгуляется нам на радость.
Старые сосны, обступившие тракт, нехотя поскрипывали, утомившись считать свои года. В лесной чаще стали попискивать первые пичужки. Иногда из лесной чащи раздавались какие-то насмешливые, не созвучные с тишиной и тонкими голосами ранних птиц.
- Кто это?
- Сова хохочет. Ишь, как девка на посиделках. Радуется, что скоро спать.
- Почему – спать?
- Эта птица – ведьма ночная. Ночью, Как тать, в темноте охотится, а днем поспать любит.
- Бабушка, ты летось (прошлым летом) обещала показать красивые пещеры.
- Покажу-покажу. Вот только пройдем Марков Камень. За Березовым увалом горушки повыше пойдут до самых Храпов. Там и пещер много. Старые мастера-огранщики себе камни на поделки в них добывали.
- Ты откуда о них знаешь?
- В этих местах твой дед Егор золотишко мыл, да камешки баские (красивые) искал. Мне дарил. Любил он подарки делать. А тятя мой, как вернулся мой Егор в 1904-м искалеченный японцами, в благодарность Всевышнему в Сысертском Храме Симеона и Анны свечку пудовую поставил, а архимадриду каменьев разных, отделанных мастерами горными, изрядно отвалил. В этих местах добывал.
Когда я уже еле-еле тащился за бодро шагавшей бабушкой, решили сделать привал.
- Щас отдохнем, перекусим. Время у нас до темноты еще есть. Мы седни (сегодня) с тобой шибко бодро шли. Во-он Марков Камень видать. Там живет щелкунская Глаша с мужем-лесником. На обратном пути у них заночуем. С тяжелыми корзинами за день до Сысерти не дойти - ныне ягод дивно (много) уродилось. Сейчас сходим вон к тем каменным отвалам. Там пещерка есть очень красивая. Если память не изменила мне, найдем.
Часа два мы с бабушкой бродили по каменным откосам. Нашли потайной вход в пещеру, заваленный старым лапником и хворостом. Я не мог поверить глазам своим, что такую красотищу могут иметь камни. Вскоре я набил все карманы красивыми находками так, что ремень не держал штаны. Несколько раз больно запнулся:
- Не жадничай. Всего не унесешь. Я тебе покажу еще несколько пещер заветных. Плохо, что щас не найти мастера-огранщика. Без отделки камень, что невеста без фаты. Да и тайком надо все делать – в каталажку загремишь. Ныне запрещено камни или золото искать. Своих внуков сюда приведешь. Ты в другом времени будешь жить.
- Уже вечереет. Надо успеть засветло дойти до Храповского кордона. Там поживем денька два-три.
Общение с внуками доставляло бабушке истинное удовольствие. Ее сердце оттаивало, глядя на бесхитростное поведение детей, и их «сурьезные» суждения на жизненные темы. Так как я был старшим в семье, то больше внимания уделялось мне.
Водила за клюквой на болота. На Терсутском болоте показала рыбу без глаз. Видимо существование многих поколений рыбы в темноте вынудило организм мутировать, и орган зрения уже был не нужен. Рассказывала истории возникновения лесных кордонов в ближних и дальних окрестностях Сысерти. На многих из них проживали ее давние знакомые. Показывала горные выработки, заброшенные рудники, шурфы. Интересны были байки и притчи из жизни башкир в поселении на озере Иткуль, татар в деревнях на озерах Куяш, Урукуль, Караболка. Я в своем рассказе «Сысертский сказ» привел реальность, действительность событий, придав ему только литературный окрас
В жизни каждого из нас, кроме отца и матери, встречается еще один человек, которому принадлежит твое сердце, в памяти о котором остается только чувство благодарности за безграничную доброту, душевность, взаимопонимание, готовность помочь в любой момент, посочувствовать.
Таким человеком для меня, Геннадия и Людмилы была наша Бабушка. Вечная труженица, страдалица, вынесшая на своих плечах все горе от потери близких людей, несправедливость и жестокость властей, но сохранившая при этом ласковость к внукам, отзывчивость на чужие беды и надежду на лучшую жизнь.
Я до сих пор не могу понять, почему сыновья или дочери иногда ревнуют своих детей к бабушкам. Бабушка не мать, бабушка – мама матерей. У бабушки материнская любовь подкрепляется жизненным опытом, мудростью. Бабушка – кладезь народности, справедливого отношения к другим людям.
Бабушка многое дала мне. Учила первым трудным шагам, умению падать и подниматься, не теряться в беде и горе:
- Не бойся боли и ушибов. Бойся злых языков. И помни: если в 20 лет ума нет, его и не будет; если в 30 лет ни семьи, ни специальности нет, жизнь прожита бесполезно; если в 40 лет денег нет, их и не будет, в лотерею не выиграешь!
Золотые слова – программа жизни.
Как плохо детям расти без хороших отца и матери, такое же несчастье не иметь добрую бабушку. Она дает то остальное, что мать за жизненной суетой не успела привить своим детям. К старости накапливается человеколюбие, доброта, мудрость, совестливость, и это все отдается внукам. Старые люди отбрасывают бесполезные споры, умеют прощать незаслуженные обиды. Христианская мораль сердечности превалирует в отношениях с окружающими.
Так что требовательность, твердость и опека отца, забота и ласка матери, иногда не понятые детьми, скрашивается и сдабривается сердечностью и мудрости бабушки. Создается необходимый и проверенный веками семейный уклад и прочный жизненный сплав трех поколений. Жаль, что патриархальнось забыта, старики живут отдельно от детей, или их сплавили в богадельню, грубо забыв их значимость. Нарушена преемственность основ жизни.
Ночи длиннее – календари короче
Нина Егоровна до конца своей жизни не верила извещению из военкомата о том, что Семен Васильевич пропал без вести, полученное в 1944 году: «Может, он в плен попал? Может, где-нибудь в госпитале лежит? Пусть бы вернулся, хоть, калекой. Приняла бы его, выходила бы. Он нужен мне и детям!».
Каждый год в огороде сажала табак. Сушила его на чердаке, где я его потихоньку покуривал. Верила до конца дней своих, что вернется Семен. Не такой у него характер был, чтобы пропасть без вести. Ждала и верила! Не может быть победа полной без башенного стрелка танка Т-34 Орлова Семена Васильевича.
Но Родина потеряла его на фронтовых дорогах. А поискать? У партии большевиков есть более важные заботы, чем поиск какого-то танкиста. Партия и «родное» правительство вычеркнули из своей памяти миллионы своих граждан, как «отработанный материал».
В 2007 году была годовщина сражений под Ржевом и Вязьмой. Снова трансляция на всех каналах ТВ «показушного» перезахоронения останков тысяч найденных погибших солдат. Это через 62 года после Победы? Отвратительное лицемерие! А где же эти годы правительство было? Святое дело поиска останков воинов раньше было брошено на пионеров-следопытов, комсомольцев из отрядов «Поиск», а сейчас – на «черных копателей». Только патриотически настроенная молодежь еще продолжает святое дело. Нынче же летом прошла информация в СМИ, что один «поисковик» хранил у себя в сарае около 40 останков солдат, так как власти и военкоматы на это не реагировали. После шума в прессе вынуждены были организовать перезахоронение воинов. Военный оркестр, знамена, сотни сочувствующих и искренне переживающих граждан, и лицемерно скорбные лица официальных «слуг народа».
Нина Егоровна не знала, что еще в 1948 году свекровь ее получила похоронное извещение о гибели Орлова Семена. Но вместе с золовкой Еленой они скрывали от матери этот документ. Почему? Ответ есть!
В 50-52-х годах, когда Вишняковы (семья моей Валентины Степановны) жили в соседнем с нами доме, Нина Егоровна и Любовь Григорьевна подружились. Подружила наших матерей одинаково тяжелая судьба, сполна испитая ими горькая чаша разлуки с любимыми. Ежедневная борьба за хлеб насущный, за элементарное выживание их семей сблизила двух женщин. Подружила их и ответственность за здоровье детей, за создание, хоть, маленького относительного благополучия.
Изредка, особенно летом, когда их дети были далеко, садились они вдвоем за вдовьим столом, выставив графинчик сладкой бражки-вишневки, вели свои неспешные грустные разговоры. Выливали свою тоску-кручинушку в задушевных песнях:
Мой костер в тумане све-етит,
Искры гаснут на ветру…
Ты гори, гори, моя лучинушка,
Догорю с тобой и я-я-я…
За рекой черемуха колышится,
Распуская лепестки свои.
За рекой знакомый голос слышится,
Да поют всю ночку со-оловьи-и…
В тихий летний вечер, когда с близких пруда и леса наползающий туман заволакивает пронзительной тишиной улицу Калинина, эти две судьбы-судьбинушки, соединившись в нехитром задушевном мотиве, становились горьким очарованием наступающего вечера природы. Их песня трогала за сердце, тихонько перебирая тайные струны, и невольно сопровождалась тихой горькой слезинушкой.
Шли годы. Дети росли. Я уехал учиться в Бугуруслан. Мама уже перестала высаживать табак в огороде. Постоянно ждала от меня вестей из училища. Каждая моя краткосрочная побывка дома была радостью для материнского сердца.
В 1955-м наши матери устроили для нас скромную, но веселую свадьбу. Мы были безмерно счастливы. Мы любили друг друга. Мы были преданны друг другу. А через неделю мы молодоженами покинули материнские дома уже навсегда. Как в песне: я уехал в Ленинград, Валя – в лесной поселок на севере Пермской области. Правда, через полгода воссоединение произошло.
Долгие ожидания писем от меня вносило чувство обиды в чуткое сердце матери. Она разумом понимала, что у меня уже своя семья. Но все-таки в глубине шевелилась ревность: «Растила, ночей не спала, а Валя его забрала». Валя понимала это, и старалась лишний раз теплое письмо написать, собрать посылочку, выслать денег от моего имени, пригласить в гости. В отпуск Валя меня отправляла вместе с Надей или Аленой – сама уже заочно училась в институте. Видимо, понимала, что материнская ревность – участь всех женщин, когда сыновья вырастают и создают свои семьи. Может быть, прав Алан Маршалл, написав: «Никогда человеку не удается найти себе жену, которая была бы так хороша, как его мать». Только, одни матери умеют подавить в себе чувство ревности, другие – нет. Не надо их за это осуждать! Надо всем сыновьям и дочерям ценить и уважать материнскую любовь. Не обделять матерей своим вниманием. Уметь понимать их!
После окончания радиотехникума уехал в Архангельск Геннадий. Нина Егоровна часто думала о младшем сыне:
- «Добрый, заботливый, безотказный в любом деле, Генаша с детства во всем тянулся за старшим Анатолием. Как ниточка за иголкой. «Гонял» на велосипеде. Стал чемпионом Сысерти по лыжам. Решил поступать в летное училище. Но здоровье подвело. Как, бедняжка, он переживал!
В раннем детстве с Геннадием случилось несчастье. На нервной почве возникла кожная болезнь, которая ежедневно, ежечасно подтачивала его нервы, его силы, его организм. Природная застенчивость, предупредительность переродились в стеснительность, молчаливость. Только с родными и близкими он раскрепощался, от доброго слова расцветал. Все родственники любили Генашу, особенно, дети».
Из Архангельска, где Геннадий жил вместе с нами, по совету врачей перевелся в Геленджик. Женился. Я и Людмила с Рудольфом прилетали на свадьбу. Его жена Лера всегда ласково относилась к своей свекрови. Сваты Дмитрий Петрович и Елизавета Герасимовна с удовольствие приглашали Нину Егоровну в гости. Матери нравилось в Геленджике. В конце сентября – теплое море, спелое разнообразие фруктов, бархатное солнце, приветливые сваты. Внучка Аленушка любила гулять с бабушкой Ниной. Геннадий души не чаял в своей доченьке.
«Все бы хорошо, если б не эта чертова болезнь, – думалось матери. – Переживает сыночек, мается, и мне не спокойно. А руки у него золотые. Во-он какой дом мне построил. Правда, загонял нас с Людмилой до седьмого пота. Но построил дом. Сам. Мы у него в подсобных рабочих были. И у себя, в Геленджике, дачный участок освоил. Ведь, горы и камень. Землю поднимал из долины в мешках. Всем соседям телевизоры чинит. Никому отказа нет. И семья хорошая. Отдыхаю всей душой у них. Дай им Бог здоровья! Вот, если бы не болезнь. Исстрадалась я, виноватой всю жизнь себя чувствую, что не сумела сберечь сыночка.
- Вот, у Людмилы, слава Богу, все хорошо идет. Муж Рудольф - работящий. Сыновья – ласковые. В доме – порядок. Бьется она, правда, изо всех сил. Но семья хорошая получается. Люда характером вся в меня, – Нина Егоровна довольно улыбнулась, вспоминая непоседливых внуков Олега и Мишутку. – Миша, как Анатолий и Генаша, тоже спортом занимается. В хоккее получил столько ран, ушибов, синяков, как в хорошей драке».
Людмила, действительно, многое взяла от мамы Нины Егоровны: способность использовать любую сложившуюся ситуацию себе на пользу, на благо семьи, не опускать руки в беде, находить полезное там, где оно скрыто для других, работать до седьмого пота.
Надо признать, что фактически глава семейства – это женщина. Мать, жена. Она подает пример в труде и заботах о благе своей семьи. Она делает все для того, чтобы домашний очаг, домашняя обстановка, взаимоотношения были привлекательны. И все члены семьи тянулись к своему очагу, к матери: и дети, и муж, и родители, и друзья. Мать, жена воспитывает в детях и муже те черты человеческого общения, которые укрепляют семью. Отец – добытчик. Мужчина – муж и чин. Мать и жена – главный воспитатель детей и мужа. Только она умеет тактично показать неправоту мужа и детей, не обижая их своими нотациями, укорами. Только она закладывает фундамент семейного счастья. Только умная мать может наказать ребенка, как шалуна, не лишая его радости игр и занятий футболом, рисованием, велосипедом, компьютером на долгие недели. Это зэка, преступника наказывают на долгие годы. Слишком длительная обида за несправедливое наказание может привести ребенка к отчуждению от родителей. Восстановить теплые, доброжелательные отношения с родителями будет все труднее, и ребенок потянется к уличной компании, где его примут и посочувствуют. Дети должны знать, что мать и отец их любят.
Вот этими качествами и обладает Людмила, по праву моральных генов унаследовав их от своей мамы.
Она жила в селе Большой Исток, но свою маму не забывала. Часто с Рудольфом, с Олегом и Мишуткой приезжала. Это был праздник для уставшего материнского сердца.
Старые беды, обиды, горести подточили здоровье. Инфаркт! Я срочно привез из Японии хорошее лекарство. Людмила с семьей были рядом с Ниной Егоровной. Геннадий приехал в отпуск. За ним – и я. Маме стало легче и спокойнее.
Мать иногда, когда позволяло здоровье, ездила к нам. Любила поговорить с внучками. Только все чаще и чаще ее сердце терзало чувство одиночества. Бессонными ночами ее губы беззвучно шептали не имя далекого мужа, а имена сыновей:
- Сыночки! Толик, Генаша! Хоть на минуточку прилетите к своей маме! Дайте мне на вас взглянуть! Поговорите со мной.
- Сынки! Я – одна. Мне тоскливо и холодно.
Тихо в доме. Темно…
Слезинки скатываются из широко открытых глаз. Ресницы не задерживают их.
- Люда, Людочка, а ты где? Прибеги к своей маме. Прижмись ко мне, как в детстве. Дай я тебя поцелую, кровиночка моя.
Тихо в доме. Жестокое молчание.
- Дети мои, слышите, как слабо уже стучит мое сердце? Оно всю энергию отдало вам. Услышьте меня. Я пойму. Я почувствую душой. Вспомните свою маму…. Вот я что-то слышу. Это вы думаете обо мне. Поддерживаете меня. Вы не забыли меня. Спасибо. Я люблю вас. Мне стало легче…. Я немного согрелась… Я лю… блю… вас…
Тихо в доме. Бесстыдно громко тикают «ходики» - у них нет сердца.
В далекой стране у меня вдруг сильно кольнуло в груди. Я услышал маму. От страшной тоски защипало в глазах. Мне стало больно и мучительно стыдно, что мало уделял внимания своей матери. Горько и обидно за свои редкие письма, нечастые отпуска…
Над Геленджиком тяжело зависла жаркая южная ночь. Геннадий застонал во сне. Лера прикоснулась рукой:
- Ты что, Генаша?
- Маму услышал. Зовет меня!
- Утром позвоним. Я ей вчера письмо отправили…
В Большом Истоке тоже была ночь. Людмила вдруг резко поднялась в постели:
- Рудик! Вставай – едем в Сысерть. Маме плохо!
- Люда, скоро утро. Ты же только сегодня была у нее. Все было нормально.
- А сейчас маме плохо!
Нина Егоровна еще раз успела прошептать:
- Дети мои, я не увижу уже вас. Как же тяжко быть одной. Хоть в мыслях своих прилетите ко мне. Ну, что вам стоит вспомнить еще раз обо мне.
И мы прилетели в ее затуманившееся сознание. Сердце все больше и больше уставало от тиканья часов. Руки и ноги приковало к постели. Головой уже не хотелось двигать, чтобы не вспугнуть видение своих сыновей и милой доченьки.
- Сыночки, Людочка. спасибо. Мне хорошо… Мне те… те… пло… Сы…
«Ходики» тикали.
Слезинки остановились на щеках, замерев в морщинках материнского лица.
Сердце устало. Только в глазах матери все еще стояли лица ее детей.
Люди! Дети! Внуки! Будьте внимательными и добрыми со своими мамами! Они нуждаются в вашей чуткости.
2003г
|
| |
|
|
| otkrey | Дата: Четверг, 14.06.2012, 10:46 | Сообщение # 20 |
|
!!!!!!!
Группа: Администраторы
Сообщений: 447
Статус: Оффлайн
| Сысертский сказ
Анатолий Орлов
На большой лесной поляне, покрытой разноцветьем трав, в первозданном беспорядке были раскиданы громадные камни-валуны. По давности лет они были покрыты темно-зеленым мхом и уже глубоко вросли в землю. Создавалось впечатление, что какой-то сказочный богатырь, а может быть, по местным преданиям Великий Полоз собирал камни для большой стройки, да другие неотложные заботы отвлекли его.
Поляну окружал высокий густой лес. Кое-где по опушке в нерешительности остановились небольшие стайки березок, словно опасаясь шагнуть в хвойное царство. Сквозь густой ковер травы пробивались кустики поздней земляники с заманчиво алеющими ягодками-бусинками на тонких ножках-веточках.
Чуть в стороне, в тени леса, стоял дом-пятистенник лесника. Кордон, как называли старожилы Сысерти такие одинокие дома лесников в глухих местах уральской тайги.
На большом крыльце суетилась хозяйка, гремя ведром и подойником – готовилась к вечерней дойке. Из хлева слышалось нетерпеливое мычание коровы. Перед домом белая пушистая собака лайка, высоко подпрыгивала, затем весело ныряла носом в траву – мышковала.
На поляне возле груды камней горел костер. Пламя, устав от веселой огненной пляски, постепенно успокаивалось. Только иногда, словно вспомнив забытое коленце, с негромким треском вспыхивала одинокая хворостинка. Яркие язычки пламени, пробившиеся сквозь оседающий пепел, трепетно обнимали ветку.
День подходил к концу. Только через кроны высоких елей и сосен пробивались лучи заходящего солнца, окрашивая лес, поляну и все окружающее теплыми светло-оранжевыми пятнами. Юркие ящерицы на замшелых камнях, прищурив от удовольствия глазки-искорки, грелись в последних лучах ласкового солнца, вбирая в себя тепло для предстоящей прохладной ночи.
Комары сбивались в хороводы, начиная свою ночную песню. В подвешенном над костерком закипал чай.
- Внучек, тебя еще не заели комары? – спросила бабушка, снимая котелок, из которого исходил душистый запах заваренных лесных трав.
- Комары дыма боятся, и мне тепло, бабушка. Костер хорошо греет.
- Это они еще не нашли тебя. Набрось на себя какую-нибудь лопатинку, теплее будет, а то от леса потянуло прохладой, - сказала бабушка и поставила котелок к камню, у которого на чистом платке лежали душистый каравай домашней выпечки, пучки зеленого лука и укропа, несколько огурчиков и на обрывке бумаги – соль, рядом – кусочки сахара-рафинада.
Мальчишка, крепенький для своих 12 лет, лежал на подстеленной вельветовой курточке, прислонившись светловолосой головой к нагретому за день августовским солнцем камню. У костра хлопотала его бабушка. Несмотря на возраст, она сохранила еще бодрость в движениях, стройность фигуры. Но пролетевшие быстрокрылой птицей годы оставили память на ее привлекательном лице, соткав тонкую паутинку из штрихов-морщинок.
- Ох-хо-хо-о, ноженьки мои бедные! – Пожаловалась она, усаживаясь на брошенную мешковину, и стала разливать по кружкам душистый чай. – Ты не устал? Уста-ал, ишь, как тебя разморило у костра. Эко сколько ты сегодня деревьев облазил, нагибая мне ветки с черемухой.
Бабушка и внук пришли вчера из своего городка с чудным названием Сысерть, отшагав за день по лесным тропам, этак, верст 30. Остановились на этом кордоне, где у бабушки оказались знакомые по ее родному селу Щелкун. Хозяин дома Дмитрий и его жена Евдокия очень обрадовались приходу неожиданных гостей и вечером допоздна засиделись за самоваром, вспоминая общих знакомых и родственников. Долгий разговор иногда сопровождался смехом, а то и грустным молчанием.
А утром рано гости ушли в лес на маленькую говорливую речонку, несущую с невысоких горушек чистую и прозрачную воду. По берегам речки, словно прислушиваясь к ее торопливому говорку, склонилось множество деревьев, наполняя воздух ядреным запахом черемухи. Крупные гроздья черных ягод, вобравшие в себя ароматы лесных трав, напоенных чистой водой и согретых теплом нежаркого уральского солнца, пригибали к самой воде тонкие ветви деревьев. Холодной и долгой зимой бабушка и мать из высушенных и затем растолченных в чугунной ступе ягод будут печь душистые, ароматные, вкусные пирожки.
- Много набрали ягод. На всю зиму обеспечены. Ты любишь пирожки с черемухой?
- Еще бы! – внук довольно посмотрел на две большие корзины с ягодами и потянулся к кружке с дымящимся чаем.
- Глянь-ко, у тебя под рукой какие ягодки. Так и просятся в чай, - и верно, из-под курточки, чуть примятая, тянулась к последним лучикам солнца веточка с красными ягодками последней земляники.
Неожиданно над притихшим уже лесом раздался какой-то странный гортанный звук. Внук вздрогнул, поднял голову и увидел, как над поляной широко раскинув крылья, плавно парила в воздухе большая птица. Внимательно оглядев сидящих у костра людей, взмахнув пару раз крыльями, бесшумно, словно плывя в спокойном воздухе, она направилась в сторону видневшейся вдалеке освещенной солнцем скалистой вершине горы.
- Бабушка, кто это?
- Это орел, внучек. Птица гордая. Живет во-он на той горе со своей подругой уже много лет. Поэтому тот кордон и называется Орлиным. Вишь, как внимательно оглядел нас, признал за друзей и полетел к своему гнезду.
- Бабушка, что такое – кордон?
- Кордон? Это, дружок, в старые далекие времена для защиты своих поселений от набегов диких племен, населявших когда-то Урал- камень, русские люди строили в лесу небольшие укрепления – сторожевые заставы. Жили на них, сменяя друг друга, молодые храбрецы. Завидев чужих в тайге, они смело вступали в бой на своих крепких красных конях. Зажигали сигнальные костры, посылали гонцов по тайным тропам в ближайшие селения, чтобы предупредить о приближении врага.
- А что это за племена были?
- Это были татары из ханства Сибирского, пермяки и коми – лесные люди. Появлялись в этих местах югры, ханты, манси, остяки, вогулы. Для защиты от лесных пришельцев, разорявших русские поселения, угонявших в полон русских мужиков и баб, строились тайные кордоны.
Позже, когда стали лить чугун из железной руды, жили на них отбывая каторгу заводскую, артели мужиков, заготавливая древесный уголь для литейки. А еще позже стали работать целыми семьями. В молодости и дед твой выжигал уголь в куренях, а я ему еду таскала из Щелкуна. Молодая была – и 20-30 верст не расстояние.
- Одна ходила?
- Одна.
- А как же волки, медведи? Не боялась их?
- Летом они людей не трогают, - она улыбнулась. – Вот будет тебе 18 годков и повстречаешь красну девицу, будет тебе не ведом ни страх, ни усталость.
- Ну, бабушка, скажешь тоже!
- Не смущайся, внучек. Любовь – это награда от Бога, и не каждому дано любить и быть любимым. Слушай дальше…В свое время на кордонах скрывались работные люди от жестокости и несправедливости заводских приказчиков. И наши сродственники литейщики, рудознатцы, золотоискатели здесь живали. А сейчас на кордонах обосновались лесники с семьями. Частенько от непогоды находят тепло и кров охотники да ягодники, как мы с тобой. Иногда забредают усталые одиночки-старатели, ищущие свое счастье-фарт на горных речушках, вот как эта Шумиха. Хочешь, завтра покажу, как промывают песок и отыскивают крупинки золота?
- И наш Сысертский завод тоже принадлежал Демидовым?
- Турчаниновым и Соломирским. А ты откуда знаешь?
- Так, бабушка, в книжках читал, что царь Петр 1 повелел мастеру Демидову из Тулы разыскать на Урал-Камне железную руду, поставить на плотинах заводы и ковать оружие.
- Ишь ты, все знаешь, книгочей. А вот мне не пришлось учиться. Только вот расписываться и умею, - бабушка погрустнела. Незаметно уголком головного платка смахнула набежавшую слезинку и задумчиво понесла ко рту кусочек сахара. – А я так мечтала ходить в школу.
- Бабушка, успокойся. Ты же все-все знаешь, все умеешь делать. Я очень люблю тебя. Ты долго будешь жить, и я с тобой вместе. Буду тебе во всем помогать.
- Ну спасибо, дорогой внучек, за доброе слово.
- Бабушка, а много кордонов вокруг нашей Сысерти?
- Вот считай: Храпы, что на Храповском камне…
- Откуда такое название?
- Старые рудознатцы и старатели рассказывают, что это Великий Полоз под землей ворочается. Он в подземной тишине обходит свое царство, порядок наводит. Где горы передвинет маленько, или старые осыплет. Если порядок в подземном царстве, ему по нраву. То золотом или камушками драгоценными поиграет, да и разбросает их по откосам, или в песок горных речушек – пусть бедные люди порадуются находкам дорогим и на добрые дела используют. После трудов праведных нужен отдых. Не тревожь его! Но солнце нагреет камни, а они бока Хозяину припекают. Это беспокоит Полоза, и он начинает сердиться: ворчать, покряхтывать, как будто – храпеть. Отсюда и название – Храпы. Есть еще Марков камень – по имени рудознатца Маркова. Или: Белые глины, Тальков камень, где на месте добычи талька, мягкого камня разных цветов: белого, голубовато-зеленого, светло-зеленого, желтого, сейчас образовалось озеро с холодной ключевой водой. Говорят, что когда-то Великий Полоз похитил Радугу. Но она очень любила Солнце, и ей удалось вырваться к нему виде разноцветного талька. Есть еще Березов Увал, - бабушка показала рукой на еще видневшуюся гряду невысоких горушек, на склонах которых росло множество березок, выделяющихся на фоне темно-зеленого леса своей белизной.
- Вишь, словно стайки девушек столпились тайнами сердечными поделиться, - бабушка, полюбовавшись березками, улыбнулась и замолчала, вспомнив свою далекую юность и подружек своих деревенских, задушевных.
Лучи солнца освещали уже только вершины горушек и кроны самых высоких деревьев, притихших к вечеру. Только иногда ветерок-шептун, быстро прошелестев в ветвях, испуганно затихал в чащобе. Песни комаров, клубящихся над поляной, становились все звонче, а их укусы – все больнее.
Уже стемнело. Два окна дома лесника засветились от зажженной керосиновой лампы. Бабушка и внук у костра тихо беседовали.
- Ивановна! – закричала вышедшая на крыльцо хозяйка, - хватит комаров кормить! Самовар вскипел, и пироги остывают рыбные и с черникой – не забыла, какие ты любишь. Внука молоко парное ждет. Устали, за день-то умаялись, поди? Пора и отдохнуть!
- Завтра опять пойдем за черемухой?
- Нет, внучек. Завтра, если хочешь, я покажу тебе что-то интересное.
- Хочу-хочу!
На крыльце появился лесник Дмитрий:
- Полуночники! Не наговорились за день-то?
Бабушка и внук пошли к дому лесника. Вдруг бабушка остановилась и внимательно посмотрела на внука:
- Ладно, внучек. Открою я тебе завтра тайну, о которой никто не знает. Хранила ее много лет. Унести в могилу ее не могу. Передать, кроме тебя, некому. Сынок мой Павлик, твой дядя, погиб на войне. Василий, мой брат, старше меня. Остался один ты, кому я могу передать заветное наших предков. Ты возьмешь на себя тяжелый и опасный груз. Если не выдержишь, беда большая будет для тебя и твоих детей. Если трудно в жизни будет, этим ты можешь воспользоваться. Но осторожно! Люди очень жадны. В жадности своей становятся опасными. И ты поступишь по совести, когда придет время передать эту тайну.
Они поднялись по ступенькам крыльца.
Утром, попив чайку вместе с хозяевами, бабушка спросила лесника:
- Дмитрий, у тебя не завалялся какой-нибудь лоток?
- Что, Ивановна, хочешь золотишка намыть? – засмеялся хозяин.
- Внуку хочу показать, как это делается. Обещала.
- Есть лоток. Кто-то из старателей оставил.
Взяв небольшой деревянный лоток, веревку, спичек, топорик, бабушка и внук отправились в сторону увала. Тропинки не было. Идти было трудно. Тяжелые разлапистые ветви старых елей цеплялись за одежду, пытаясь задержать их. Ноги путались в старом валежнике. Комары в лесу обезумели, «лосиные клещи» забивались в волосы, противно ползали по лицу, лезли в глаза, уши, прилипали к потному телу. Когда солнце было уже высоко, бабушка и внук, цепляясь за оголенные корни деревьев, ветки прибрежных кустов, спустились к быстрой речке-говорунье. Выбрали местечко на чистом песке, с облегчением сбросили свою нетяжелую поклажу.
- Вот здесь остановимся. Место не тронутое.
После короткого отдыха приступили к работе. Бабушка набросала речного песка на лоток. Осторожно подставила его под речную струю. Легонько потряхивая, сбрасывала в воду все лишнее: камушки, комочки земли, глины, пока в одном уголке лотка не осталась небольшая россыпь чистого мелкого песка.
- А теперь смотри, - она подставила лоток под солнечные лучи, пробившиеся сквозь густые заросли.
- Бабушка, блестит-то как! Золото? – Она довольно засмеялась.
- Его так мало, что нам надо целый день робить, чтобы на кольцо, хотя бы, намыть. Потом его надо кислотой протравить, в тигельке расплавить и вылить в формочку. Я покажу. Повзрослеешь, придешь сюда один. Сам намоешь и сделаешь кольцо на счастье своей подруге. Запомнил место-то?
- Бабушка, а можно продать его?
- Можно. В Свердловске или у нас в Сысерти есть контора «Уралзолото». Примут там. Да только покажешь им, затаскают тебя: «Где взял? Зачем намыл? Почему нас не спросил?». Сейчас старательство запрещено. Ну, отдохнул? Пойдем дальше.
Они пошли вверх по течению речонки. Наконец она привела их к высоким выходам горной породы и ручейком скрылась под камнями. Бабушка остановилась, стала внимательно оглядывать многочисленные расщелины в скалах:
- Давно здесь не была, более сорока лет, как дедушка водил меня сюда.
Наконец вспомнив, узнав только по ей ведомым приметам заветное место, она стала подниматься по каменной осыпи к скалистому склону. Возле одной из расщелин остановилась:
- Ну, внучек, привяжи бересту к палке, сделай факел.
Бабушка и внук осторожно вошли внутрь каменного коридора, который иногда так сужался, что приходилось с трудом протискиваться.
- Бабушка, мы не застрянем? Что-то страшновато.
- Не бойся, внучек, я вспомнила дорогу. За сорок лет проход еще уже стал.
Наверху стены сомкнулись. Тихо. Только ящерицы шуршат песком. Стало темно.
- Вот теперь зажигай бересту.
Затрещала береста, скручиваемая жадным огнем, роняла на камни свои черные слезы. Факел нещадно чадил густым дымом. Под ногами хрустели маленькие камни. Когда мальчишка стал спотыкаться от усталости, рубашонка его под курточкой взмокла, расщелина внезапно раздвинула свои стены. Они очутились в большой пещере. Откуда-то сверху пробивался дневной свет, освещая открывшуюся перед ними необыкновенную красоту. Редкие тяжелые капли воды падали с потолка в озерко темного зеркала, нарушая подземную тишину. Блики от всплесков капель еще долго отражались «зайчиками» на блестящих стенах подземного дворца. Внук был поражен и молчал. Наконец прошептал:
- Бабушка, что это? Неужели сказ о Хозяйке Медной Горы – это правда? Или я сплю?
- Нет, внучек. Это ты видишь наяву. Я тоже тогда даже сон потеряла. А вот теперь и ты увидел. Вот это место мне завещал дед.
Слов не было. Сознание, разум были пленены необыкновенностью увиденного. Стояли молча, словно давая время своей памяти, чтобы навсегда запечатлеть это. Смотрели, смотрели,…
Цвета необъятного неба, сверкающего на солнце снега, родных березок, зеленой хвои, бордовых капель поздней рябины отражались на стенах этого горного храма. Казалось, что мать-природа схоронилась под землей от жадного глаза человека. Или, может быть, эта каменная красота расцветает только для людей, способных на доброе?
Зелень малахита от ярко-зеленой, голубоватой до темной напоминала хвойный лес в разные времена года. Крупные вкрапины розоватого и красного орлеца, иногда – бордового с черным отливом, делали теплым зеленый камень. Пестро-цветная яшма своими пейзажными рисунками повторяла оставшуюся наверху панораму местности. Друзы кристаллов горного хрусталя притулились небольшими кучками к стенам пещеры, словно деревенские парни в ожидании своих подруг.
Еще больше оживляли застывшую картину прожилки халцедона, красно-бурого сердолика, голубовато- серого сапфира, луково-зеленого или воскового агата и оникса. Светло-красный александрит и бордово-винный рубин смотрелись ягодками калины.
Столько было разнообразных цветных камней, что внуку было трудно их запомнить. Острый глаз парнишки заметил тускло-желтое поблескивание у одной из стен.
- Это золото?
- Да. Самородки… Пора нам возвращаться.
- Можно, я возьму что-нибудь себе?
- Можно. Возьми вон турмалин, ишь, как призывно сверкает! А вон и моховой агат, и яшма больно уж баская. Набери себе камушков.
- Золото можно?
- Золото? – она задумалась, - золото не бери. У людей оно возбуждает только зависть черную. Золото надо отдавать людям на благое дело. Если тебе в жизни когда-нибудь будет очень трудно, тогда вернешься сюда и возьмешь столько, сколько понадобится.
Вдруг послышалось какое-то приглушенное потрескивание, С потолка посыпался песок:
- Что это? – встревожился внук.
- Это Великий Полоз начинает сердиться, - смеется бабушка.- Пора уходить!
Когда выбрались наружу, подошли к кордону, усталость накатилась тяжелым грузом. Наскоро пообедав, внук, уже засыпая, добрался до своей койки. Усталость сразу же сомкнула тяжелые веки. Тело окунулось в сон, но сознание продолжало прокручивать отрывками картинки увиденного днем. Во сне он гарцевал на красном коне с развевающейся гривой. Видел и деда Егора, которого знал только по ярким рассказам бабушки, кующего меч в сверкающей каменьями пещере. Видел себя участником схватки с татарами хана Кучума.
Когда он встал, в доме никого не было. Выглянув в окно, увидел, что на поляне возле костра сидели бабушка и Евдокия, тихо разговаривая. Рядом лежала белая лайка, иногда взмахивая хвостом, отгоняя назойливых мух, или выкусывая беспокоящих блох. Внук принес из леса большую охапку сухих сучьев. Подбросил в костер. Евдокия засмеялась:
- Уже освоился внук-то. Ну, ладно, я пойду – надо готовиться к ужину. Скоро Дмитрий продет.
Огонь в костре яростно набросился на новую жертву. Яростные языки пламени захватили вновь подброшенные сучья в свои смертельные объятия. В пляске огня была какая-то своя логика, и часто менялись фантасмагорические картинки, быстро трансформируясь в жизненные и вполне реалистичные эпизоды. Воображение рисовало жаркие битвы множества людей, выделяя резко отдельных героев; виделся стремительный бег диких красных коней, слышался даже бешеный стук копыт. Сознание выделяло столкновение добра и зла, храбреца и труса, гения и дурака. Пламя завораживало. Пламя гипнотизировало. Пламя призывно и опасно увлекало. Внук неохотно оторвался от феерической жизни огня.
- Бабушка, что это за пещера, где мы сегодня побывали? Расскажи!
- А надо ли? Запомни, внучек на всю жизнь: об этой пещере никто не должен знать. Придет время, и ты сам передашь эту тайну тому, кому доверишь. Только сам не забудь это место. Мне передал ее мой дед. Хотя у него были еще сыновья и внуки. Но он доверился только мне. Было это лет 45 тому назад, когда вернулся с японской войны мой отец. Весь израненный, но с двумя Георгиями за Храбрость. Вот мой дед и решил отблагодарить Бога за возвращение сына и попросить даровать ему здоровье. На двух лошадях мы отправились из Щелкуна сюда. Я ему поклялась на чудотворной иконе беречь эту тайну. Привезли мы с дедом каменьев разных, золота самородного и передали в Сысерти священникам Успенской, Петропавловской церквей и Симеоно - Аннинского Храма, чтобы обновить оклады икон.
- Это какой Храм? Где сейчас кинотеатр «Авангард»?
- Да, где кино показывают.
- А потом что было?
- А дальше было разрушение святыней, коллективизация, раскулачивание и голод. Война.- А потом и война закончилась! Это и я помню. Какой праздник был! День Победы!
Бабушка задумалась:
- А может лучше этот день называть Днем поминовения?
- Почему так много погибло русских?
- Мне как-то брат Василий Палкин рассказывал, что по писанию Ленина править государством будут дворники и кухарки. Вот и «доправились» до войны, вместо того, чтобы печь пироги, да подметать улицы. А, может быть, и генералы – кухаркины дети, и мало учились? От этого и много убитых? И так долго шла война?
- Ну, бабушка, ты и скажешь. У нас такие генералы! Ворошилов, Буденный! Даже песни про них поют.
- Песни-то поют. А они учились у других генералов воевать? Толпой, ордой можно хоть кого задавить, только и своих затопчут.
- Н-не знаю. Наверное.
- Вот и я не знаю. Даже разжечь костер и то уметь надо. А тут – воевать…
Ночь вступила в свои права. Костерок догорал. Бабушка и внук думали каждый о своем.
Бабушка думала о своей жизни. Все прошло, все пролетело. А жизнь? В памяти возникли, как наяву, ее дед, бабушка, родители, братья и сестры. Ее дорогие дети. Их тяжелая судьба. Ой-ой-ой!
Мудрые старики говорят, что человек не умирает – он переходит в другой образ. В кого же вселятся души деда Ефима, отца Ивана, мужа Егора и всех погибших родственников? Может, во внука и его детей?
- Неужели зло никогда не умирает? – вдруг произнесла она.
- Ты о чем, бабушка?
- Кто зло победит?
Опять замолчали. Он тоже понял и почувствовал уверенность в том, что человек вечен в памяти людей и после своей смерти воскрешает в образе других людей. Яркий свет падающей звезды привлек его внимание.
- Бабушка, почему звезды падают?
- Умные люди говорят, что это души людей уходят из жизни, чтобы стать новой звездой. Ты заметил, что звезд больше на небе, чем людей?.. Ну, внучек, пойдем в избу. Завтра рано вставать. Дмитрий поедет в Сысерть в лесничество с отчетом и нас с тобой с корзинами довезет на лошади. Повезло!..
- Иди, бабушка. Костер догорит, и я приду.
Он перевернулся на спину и видел темно-синее небо с мириадами звезд. Звезд ярких и тусклых, звезд больших и маленьких, звезд далеких и близких. Звезды были разные, как различны и судьбы людей. Звезды падали, оставляя быстро исчезающий след.
Придет время и блеснет ярким метеором на небе душа любимой бабушки. Да только след он не увидит в майском светлом небе на Севере, где будет нести свою службу, осваивая небесные просторы. Но сердце чутко уловит этот миг и больно кольнет его.
Ему не дано было вернуться в пещеру. Не нашлось времени вернуться в сказку, созданную для внука дорогой бабушкой.
Ему не дано роком увидеть последние прощальные следы своих родных, близких и друзей – судьба забрасывала его в эти мгновения в разные и далекие уголки нашей Земли. Ему оставалось только в одиночку оплакать, помянуть добрым словом да крепкой чаркой дорогого человека.
Костер догорал. Комары на удивление сегодня притихли, как будто вечное и непреходящее потушило их кровожадную ярость.
Костер дожирал последнюю веточку когда-то живого дерева. И во всей Вселенной сейчас были только двое. Внук и затухающий огонь. Да на верху Космос своими мерцающими звездами охранял покой на спящей земле.
2009г
|
| |
|
|
| Иганор | Дата: Понедельник, 18.06.2012, 10:05 | Сообщение # 21 |
|
!
Группа: Проверенные
Сообщений: 9
Статус: Оффлайн
| Уважаемые земляки, благодарен вам за ваши теплые комментарии к повести "Терновый венец" об истории семьи Палкиных, предки которых жили в Щелкуне. Спасибо. Наша память и наших внуков должны хранить память о своих дедах, прадедах. С благодарностью Орлов А.П.
Если интересно вам, продолжу знакомить вас с невероятными, экстремальными случаями, которые встречались в полетах у меня и моих друзей пилотов международной авиации. Спасибо.
|
| |
|
|
| Sveta | Дата: Понедельник, 18.06.2012, 22:04 | Сообщение # 22 |
|
!!!!!!!!!
Группа: Проверенные
Сообщений: 1049
Статус: Оффлайн
| Мне было бы интересно почитать ваши воспоминания об авиации.Спасибо.
Сообщение отредактировал Sveta - Вторник, 19.06.2012, 23:04 |
| |
|
|
| otkrey | Дата: Вторник, 19.06.2012, 11:42 | Сообщение # 23 |
|
!!!!!!!
Группа: Администраторы
Сообщений: 447
Статус: Оффлайн
| ВСТРЕЧИ С НЕИЗВЕСТНЫМ
Анатолий Орлов
Вечер. Все домашние дела сделаны. Какие могут быть дела у пенсионеров? Дети и внуки отзвонились, справляясь о нашем самочувствии. Нас очень трогает забота младшеньких. Дочери перед каждым праздником обязательно приедут: постирать, помыть окна, полы, обои подклеить. И всегда не с пустыми руками – что-нибудь вкусненького привезут обязательно. Внуки сами, по своей инициативе, приезжают и на рынок с сумками, запастись овощами. Если мы делаем подарки, то искренне многократное «Спасибо» трогает до слез.
Мы сидели с женой у телевизора и лениво переговаривались. Шла передача на тему уфологии. Неспешные наши реплики уткнулись вдруг в вопрос – НЛО, Бермудский треугольник, «черные» дыры в Космосе. Валентина очень интересовалась уфологией, хиромантией. Не пропускала ни одной статейки или передачи на любимую ею тему. Ахала и охала при известиях о встречах счастливчиков с гуманоидами.
- Видел я эти НЛО в полете, Ничего сверхъестественного.
- Ну, да-а? Расскажи или сочини что-нибудь захватывающее. Ты умеешь.
- А что мне сочинять. Что было, то было.
- Ведь это интересно! Как ты так спокойно относишься ко всему необычайному? Взял бы и записал на память своим внукам. Авось, кого-нибудь заинтересует.
- Я – реалист. Я верю только себе. Будешь слушать?
Встреча над Свердловском
Я тоже читал информацию и рассказы «очевидцев», особенно почему-то женщин о встречах жаркою ночью с гуманоидами. Или «тверезых» мужиков - обязательно на лесной дороге. Знаю, что истребители пытались неоднократно атаковать неопознанные цели. Безуспешно: двигатели останавливались, оружие отказывало, приборы зашкаливало, летчики слепли.
- Это было в январе 1965-го. Мой экипаж выполнял на самолете Ил-18 ночной пассажирский рейс из Ташкента в Ленинград. Полет был спокойным. Свердловск разрешил пролет своей воздушной зоны. 2-3 часа ночи. В эфире – тишина. Редко какой-нибудь полусонный радист «вылезет» на очередную связь с таким же сонным диспетчером. Вдруг Гена Дунаев, помнишь моего штурмана? Так вот, Гена толкает меня в плечо:
- Петрович, впереди по курсу на локаторе две засветки на удалении 90 километров.
Дремота у всех пропала. Все поочередно тыкались носами в тубус «Эмблемы». Прильнули к лобовым стеклам, просматривая впереди воздушное пространство. Надо сказать, что полет проходил сверх облаков. Темное небо и мириады сверкающих алмазов-звезд. Полная луна. Видимость «миллион на миллион». Наконец увидели впереди две светящиеся точки размером в пол-Луны… Впечатление, что это фары какого-то снижающегося навстречу нам быстро летящего аппарата.
- Цели соединились в одну засветку, - доложил штурман, не отрываясь от своего тубуса локатора.
- Свердловск, Свердловск, я – борт 75525, у вас в зоне есть какие-нибудь самолеты?
- 525-й, не должно быть! Сейчас поищу на локаторе и спрошу у военных… Никого, кроме вас! А что вас беспокоит?
- По локатору и визуально вижу быстро приближающийся к нам объект с двумя фарами!
- Уже – 40 километров, 30! Идет на нашей высоте! – кричит Гена.
- Командир, что делать? Принимай решение! Смотри, он направил на наш самолет какие-то бледно-красные лучи, - подсказывает Евгений, второй пилот.
Фары встречного объекта превратились в слепящие прожектора. В пилотской кабине физически ощущается давление...
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ, в новой вкладке!
|
| |
|
|
| Иганор | Дата: Воскресенье, 01.07.2012, 09:44 | Сообщение # 24 |
|
!
Группа: Проверенные
Сообщений: 9
Статус: Оффлайн
| НЕОБЫЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ
Анатолий Орлов
- Что вечер грядущий нам готовит, дорогой? Какую загадку?- открыла ставший традиционным вечер воспоминаний о необычном, Валентина Степановна.
- Может, послушаешь вот такую историю, если ты в последнее время увлеклась вопросами уфологии? – с готовностью поддержал я интерес моей подруги жизни.
- Готова внимать!
Об очень интересном случае мне в свое время поведал бывший пилот гражданской авиации Губин. Сейчас Валерий Александрович пытливо изучает небесные явления трудно объяснимой категории. Выступает со своими версиями перед заинтересованными аудиториями. Ведет активную патриотическую работу.
Я постарался сохранить точность его изложения.
- 1 февраля 1977 года наш экипаж получил задание выполнить рейс из Москвы в Зауралье. В багажниках самолета Ан-24 разместили 5 тонн какого-то ценного груза. А четверо сопровождающих удобно устроились в пассажирском салоне.
Прекрасная погода стояла в Подмосковье в тот день. На удивление чистое небо, легкий морозец, что не характерно для февраля. Природа благоприятно влияла и на душевный настрой пилотов. А с легким сердцем и в полете хорошо работается.
В 14.20 часов легко оторвались с бетонки родного аэродрома Быково и взяли курс на восток. На высоте 5700 метров включили автопилот. За бортом минус 54 градуса. По маршруту благоприятный прогноз синоптиков оправдался.
Полет спокоен, ветер попутный, видимость «миллион на миллион». Редко такое в средине зимы бывает. Не февральская погода. Экипаж с удовольствием занялся неотложными полетными делами. Саша Поляков вел радиосвязь и осуществлял навигацию. Бортмеханик – контроль работы систем самолета и двигателей. Деловые команды, производственные указания не мешают дружеским шуткам. Ровный гул турбин способствовал мажорному климату в пилотской кабине.
Командир Сергей Щелков отодвинул назад свое кресло и слегка расслабился. Бортмеханик вышел в пассажирский салон для внешнего осмотра. Я контролировал режим полет и параметры работы двигателей.
С 17.00 постепенно наступали ранние февральские сумерки, но чистое небо еще освещалось холодными лучами заходящего солнца. На высоте 10 000 метров, или чуть выше появился, похожий на инверсионный от какого-то самолета, сероватый пепельного оттенка след. Командир прильнул к лобовому стеклу и вопросительно заметил:
- Парни, что-то я не пойму, почему инверсионный след так часто меняет-ся по высоте и направлению? Посмотрите!
Все заинтересовано тоже стали следить за инверсионной дорожкой.
- Такого в воздухе не бывает, это какое-то «броуново движение» - беспорядочное, хаотичное, добавил я.
- Командир, все нормально в пассажирской кабине. Что это вас заинтересовало?- спросил вернувшийся из пассажирской кабины механик Дима Исаев.
- Там не холодно?
-Комфортно! Сопровождающие груз уже расписывают «пульку».
Диму Исаева тоже заинтересовал рваный извивающийся гигантской анакондой инверсионный след. Последние лучи солнца легкими мазками оставляли на нем розоватые с золотистым оттенком тени. Смотрелось красиво, не-обычно. А что необычно и необъяснимо, то всегда вызывает в подсознании вопрос «Что это?».
- Саша, ты по локатору ничего не видишь?
- Все чисто! Я слежу за эфиром, но докладов диспетчерам воздушного движения о полете самолетов на такой высоте в нашей зоне не слышал. – Доложил штурман.
На земле уже заметно стемнело. Я в это время продолжал заполнять по-летные документы, только иногда мельком бросая взгляд на небо. Вдруг по-чувствовал на правой щеке приятное тепло. «Что такое»? Невольно повернул голову в поисках источника тепла. Увидел необычайно голубой луч толщиной около 30 сантиметров, направленный откуда-то справа снизу на наш самолет и мягко согревающий мою щеку. Источник свечения не определялся. Яркость его была такова, что на нижней плоскости правого крыла и мотогондоле двигателя четко просматривались все заклепки. На крутящихся лопастях воздушного винта молниями вспыхивали голубоватые блестки. Было хорошо видна кисточка токосъемника статического электричества на задней кромке правой консоли, которая обычно находится в тени крыла.
Рассеянный голубоватый свет светлой тенью прошелся и по верхней панели приборов, и лобовому стеклу в пилотской кабине. Тут уже все члены ста-ли искать причину такого свечения.
Бортмеханик навалился на меня, прижав к правому стеклу. Командир то-же тянулся через Диму взглянуть на правую плоскость. Даже штурман Саша активно пытался удовлетворить свое любопытство. Пришлось Сергею Щелкову скомандовать:
- Успокойтесь, парни! Этак мы можем и забыть о контроле. Дима, следи за двигателями.
- Показания приборов нормальные, стрелки не колеблются.
- Помехи в эфире не прослушиваются, - это уже штурман доложил.
Да и мы с командиром в наушниках посторонних шорохов, тресков, характерных для радиопомех, не слышали.
- Ты, Валера комментируй, что видишь, - приказал командир, - чтобы мы не отвлекались от своей работы.
- Показания приборов правильные, стрелки ведут себя спокойно, - доложил Исаев.
- В эфире радиопомех нет, аэронавигационные приборы работают без замечаний,- это уже подтвердил штурман Поляков.
Парни успокоились замечанием командира и сосредоточились на исполнении своих функций. Я же был увлечен поиском источника загадочного свечения. Вскоре мое любопытство было удовлетворено. С правой стороны от курса полета снизу вверх стал медленно выплывать ослепительно яркий объект шарообразной формы. Границы шара немного смазывались парообразной тенью (пленкой). Только верхняя часть имела четкие границы. Объект был окружен двойным ореолом - прозрачными сферами голубого и фиолетового цветов. Возбудителя спокойствия по линейным величинам определить было трудно, так как пограничный его слой постоянно находился в режиме некоторого колебания с незначительным изменением цветового спектра.
Я громко вел «репортаж», заметно интригуя членов экипажа своими комментариями. Ребята несколько раз пытались вскакивать со своих мест, но строгий голос Сергея Щелкова возвращал их к обязанностям. Напряжение в кабине достигло высшего накала. Оно резко отличалось оттого, что испытывает экипаж при попадании в полете или на посадке в сложные, зачастую – экстремальные условия. Здесь же члены экипажа чувствовали давление энергетики необъяснимого явления, интуитивно опасного своей загадочностью и возможной непредсказуемостью. Разум каждого считал в поисках сотни версий объяснения, но ответа на вопрос «что это такое?» не было.
- Вижу полностью шар справа сзади! Какой он громадный-то! Наверное, метров 300 в диаметре.
Все опять бросились к моему боковому стеклу. Командир вынужден был восстановить порядок:
- Валера, ты - наблюдай! Остальным заниматься своими делами. Ишь, ка-кое любопытство! Что НЛО не видели? Эка – невидаль!
- Сергей, а ты-то много повидал пришельцев из Космоса? – Все дружно засмеялись.
Между тем я четко определил ядро «шара», составляющее от него пятую часть. 4/5-х приходилось на двойной круг ауры, голубой и фиолетовый. Объект то заметно тормозил, то производил внезапные ускорения, оставляя короткие инверсионные следы с быстро затухающими искрящимися блесками, уже на параллельном с нами курсе. Логику его движений было невозможно понять. Свечение по спектру оттенков тоже постоянно менялось, смазывая четкость границ сферы. Свет от объекта был сильнее, чем от полной луны, которая в 17.15 находилась впереди нас выше, чуть справа. Заметил, что если надолго мой глаз останавливался, пытаясь разглядеть ядро, то чувствовалась боль в глазном яблоке и выделялись слезы, затуманивая взгляд. В глазах по-являлись темные пятнышки.
Бортмеханик неоднократно высказывал свои опасения:
- Подойдет ближе – движки «сдохнут». – Все молчали, разделяя его озабоченность.
Радиопомехи или странности в работе двигателей, систем не наблюдались.
- А что мы молчим-то? Надо доложить диспетчеру службы движения и выяснить обстановку в воздухе.
- Точно!- но нас опередил попутный Ту-134 летевший на высоте 9 000 метров.
- Диспетчер, я – Ту-134, ответьте.
- На приеме!
- Вы нас хорошо видите на своем локаторе? Какие еще есть самолеты в этом районе?
- Только вы и Ан-24, летящий на 5700 под вами. А что случилось?
- А между нами по высоте еще кто-то есть? Какой-нибудь объект?
Диспетчер:
- Только вы двое. Больше никого нет: В чем дело?
В это время члены нашего экипажа увидели самолет Ту-134, сверху обгоняющий нас. Я вышел в эфир:
- Четко наблюдаю какой-то неопознанный предмет справа и выше высоты моего полета.
Обеспокоенный диспетчер снова в эфире:
- В моей зоне посторонних объектов нет. Военный диспетчер тоже утвердительно ответил на мой запрос!
Неопознанный объект в это время стал удивительно сжиматься, уменьшать свои размеры и форму, шар на наших глазах превращался в диск, исчезать из поля зрения. Загадочный голубой свет продолжающий окрашивать инверсионный след в виде женской косички, искрящейся блестками, медленно потухал, оставляя нас в неиспытанной доселе таинственной загадочности проявления природы или Космоса. Большой знак вопроса надолго поселился в нашем под-сознании. Страха от встречи с необычным не было. Было чувство неудовлетворенного любопытства и внутренней неудовлетворенности от наших скудных познаний о Космосе, о Вселенной. Глубоко в подкорковых зонах робко теплился вопрос «А, может быть, мы встретились с кораблем другой Галактики?».
Все это космическое чудо загадки Вселенной продолжалось около 20 ми-нут: с 17.15 до 17.25.
Рейс этот мы выполнили. Назавтра возвратились на базу в Быково. Командир мой доложил об интересной встрече синоптикам на метеостанции, полагая, что увиденное нами может заинтересовать специалистов метеорологии. Увы,… мы встретили только вежливые охи и ахи с двусмысленными полуулыбками на лицах, как при прослушивании сказочки неразумного ребенка.
Но… продолжение получилось, уже заинтересовавшее наших, первоначально недоверчивых, «предсказательниц» погоды. Через 3-4 недели к одной из сотрудниц метеобюро приехала из тех мест, где мы встретились с неизвестны посланцем Вселенной, родственница, чтобы к какому-то празднику запастись в Москве колбасой, сахаром. За вечерним чаем родственница рассказала хозяйке о необычном золотистом «шаре, который наблюдали многие жители поселка в вечерних сумерках. Этот «плавающий» в небе неизвестный аппарат изрядно озадачил наблюдателей, заставивший многих невольно или вольно осенить себя крестным знамением.
Я встретился с этой свидетельницей, и убедил ее описать на бумаге увиденное в тот февральский вечер. По времени события, совершающих маневрах объекта, его изменяемой конфигурации, цветовой гамме окраски - все подтверждало, что мы видели один и тот же объект. После этого события у меня появился устойчивый интерес ко всему необычному, необъяснимому, казалось бы, невероятному. Но я уверен, что такие загадки в недалеком будущем для пытливого человечества будут раскрытыми.
… В нашей комнате установилось молчание. Видно было, что Валентина обдумывала услышанное. Сердцем она понимала, что все это – правда, но Разум искал причину и следствия. Мне тоже не хотелось вспугнуть этого очарования от встречи с неизвестным.
- Вот так, моя дорогая! Загадки и тайны ждут своего объяснения.
- Я, ведь, десятки раз слышала об НЛО. Интересно всегда, но когда рас-сказывает об этом, можно сказать, свой человек, хочется верить. И…, и появляется в душе какой-то мистический страх возможного появления из глубин Космоса того, что может принести людям Земли страшную неотвратимую беду.
- Почему – беду? А если – благо?
- Если бы… Пугает неопределенность…
- А судьба? Предначертание Свыше? Рок?
- Я – не фаталистка. Мы с тобой привыкли надеяться только на себя.
- Много еще вопросов!!!
Апрель,2007г.
|
| |
|
|
| ИК@Р | Дата: Вторник, 03.07.2012, 09:06 | Сообщение # 25 |
|
Группа: Удаленные
| Блин, как всё интересно читать! Вот ведь точно... Полна ещё земля Щелкунская талантами!
Спасибо за творчество.
|
| |
|
|
| Иганор | Дата: Среда, 04.07.2012, 10:54 | Сообщение # 26 |
|
!
Группа: Проверенные
Сообщений: 9
Статус: Оффлайн
| Огненный вал над океаном
Анатолий Орлов
Океан! Поразительное создание Вселенной, Космоса. Он бывает и удивительно тихим, словно боится расплескать свою бирюзу. Но еще выразительнее злой, жестокий, опасный, не прощающий ошибок и жадно пожирающий свои жертвы. Удивляющий своей неповторимостью, непредсказуемостью, способностью создать уникальные явления, которым ученые мира не могут дать объяснений. Это и «Бермудский треугольник» и «Корабли-призраки».
Океан – это и пути сообщения. Какой целеустремленностью, самоотверженностью должны были обладать первые мореплаватели, рискнувшие увидеть «край Земли»?
А первые пилоты, перелетевшие океан? Я видел этот перкалевый, фанерный самолетик-биплан в музее Лиссабона. Этим потомкам Икара всегда присуща отвага, желание познать не познаваемое.
Мне пришлось десятки раз пересекать Атлантику на самолете Ил-62, испытывать многочасовую болтанку, пересекать атмосферные фронты, бороться со встречным ветром, когда руки тянутся к навигационной линейке, чтобы посчитать остаток топлива над береговой чертой. Перелет через «лужу» требует твердого характера, устойчивой нервной системы, соответствующей моральной готовности к встрече с препятствующим фактором. Современный самолет – произведение разума человека. Но его двигатели способны отказывать. Сильный ветер может сожрать все топливо. А лайнер превращается в игрушку стихии. Только человек может своим разумом противопоставить неизвестности.
Я попытаюсь на этих страницах рассказать о необычайном случае с экипажем Аэрофлота, происшедшем в полете над океаном. Что это было до сих пор остается загадкой.
Экипаж хорошо отдохнул в Рабате. Ночью предстоял полет в Гавану.
Уже стемнело, когда самолет Ил-62 с трудом оторвался от взлетной полосы и взял курс на запад. При пересечении береговой черты заданная высота 9000 метров была занята. Далеко-далеко впереди низко над горизонтом бордово светлела полоска океанской поверхности под слоистой облачностью.
Началась болтанка, с каждой минутой усиливающаяся. Правый снос увеличивался.
- Штурман, почему болтанка?
- По синоптическим картам в районе траверза острова Санта-Мария должны пересекать струйное течение. Вот и болтает. Держите штурвал, - успокоил штурман.
- Крутим вручную – автопилот выбивает.
Бортпроводница пришла жаловаться на болтанку:
- Долго еще будет трясти? Нам кормить пассажиров надо.
- Потерпи, Таня, еще часик.
- Вам кофе принести?
- Пока нет. Скажем, когда.
Часа через два болтанка закончилась – пересекли струйное течение. Путевая скорость установилась 850 километров в час. Полет спокоен. Связь с Нью-Йорком устойчивая. В этой воздушной зоне почему-то сегодня самолетов нет. Странно – в эфире тишина. Принесли кофе.
Какими долгими кажутся 10 часов полета над океаном до Кубы. И это в спокойной атмосфере.
И вдруг километров за 500 до траверза Бермуд второй пилот Михаил Ильич стал пристально всматриваться вдаль через лобовое стекло, даже нос расплющив. Так прижался.
-Что это?
- Что такое увидел, Миша? – отозвался командир корабля.
Экипаж возглавлял в этом полете опытный командир Заслуженный пилот СССР Владимир Федорович Ужов. На своем летном веку ему пришлось многое повидать на свете: и меда, и дегтя, и медные трубы, и лиха вдоволь. Мало что могло его удивить!
- Смотрите, Владимир Федорович, океан горит!
- Синица подожгла, - съязвил бортинженер.
Штурман Лев Назаров по привычке уткнулся в тубус радиолокатора:
- На экране ничего не вижу. Только водичка во все стороны.
- Да смотри вперед! Что там багровеет и, как будто, колышется,- сказал командир. – Танкер горит. Нет, не похоже. Да и дыма нет.
- Далеко еще. Не вижу по локатору.
Привставший со своего места бортрадист Слава Дорогунцев доложил:
- В эфире все тихо. Редкие доклады с самолетов спокойны. Радиопомех тоже нет.
- Ребята, смотрите, этот огненный вал уже вытягивается по горизонту на юг и на север.
- Впечатление такое, как будто вал на себя наматывает огненную ткань. Лева, посмотри еще по локатору.
- Да ничего нет! Обман зрения.
- Какой обман, какой мираж?
- Я четко вижу движение этого вала в нашу сторону.
- Точно!
- Как будто бы множество шестеренок крутится.
- Самолет «Эр Франц» докладывает Нью-Йорку о необычном явлении, наблюдаемом французами - огненном вале. – Я тоже доложил. Нью-Йорк запрашивает другие борты. Подтверждения ни от кого нет, – вступил в разговор Дорогунцев.
- Ребята, да он на нас идет. Уже облачность над нами багряно светится. Что это может быть?
- Если бы знать! – сказал Ужов. – Как приборы?
- Все показатели в норме. Стрелки приборов ведут себя спокойно. Отклонений нет.
- Вал уже близко, даже океан внизу красный! – закричал второй пилот. – Огненный вал захватывает все пространство. Его высота превышает наш эшелон полета.
- Уже звезд в разрывах облачности не видно!
- На экране локатора ничего не вижу! – докладывал Назаров.
- Смотрите, смотрите! Это же настоящий вал пламени, и он постоянно меняет оттенки.
- Ну, попали, ядреный кот! И Бермуды рядом. Бермудские тайны наяву!
- Если приборы работают, значит – это не электромагнитное свечение.
- Конечно, нет.
- Я попытаюсь сфотографировать, - догадался Вячеслав Дорогунцев, доставая фотокамеру.
- Быстрей, а то не успеешь – сгорим!
- Не паникуй.
- Как не паникуй, это же – пламя! Уже близко!
- Странно, даже не болтает, и показания приборов в норме.
- Ребята, это не понятное для нас явление. Но физически себя никак не проявляет. Только оптический эффект. Надо обуздать свое беспокойство, – резонно заключил Владимир Федорович.
- Нас уже накрывает! Даже в кабине красно! – беспокоился бортинженер.
- Красно-красно, но не горим же!
Огненный вал накрыл самолет. Поглотил. Сожрал. Все онемели. Так красно, что глаза режет. Страшно, но жары нет. Приборы и системы не изменяют показаний. Болтанки тоже нет.
- Все. Пропали! Сгорели!
- Если сгорели, что же ты болтаешь?
- Сгорели красным пламенем.
Постепенно шкалы приборов стали принимать нормальный оттенок от лампочек ночного освещения. Атмосфера за стеклами очистилась. Командир и второй пилот пытались посмотреть назад в сторону крыльев. Ничего не увидели.
- Ну и ну-у! – выдохнул бортинженер. – Я в душе уже простился со всеми.
- Поспешил, друг! Мы не горим и не тонем! – напряжение от страшного и жуткого неизвестного постепенно спадало. Экипаж пытался шутить.
- Что это все-таки было? Ведь никто не поверит. Только самолет «Эр Франц» может подтвердить.
- Посмотрим, что на фотопленке осталось.
- Предлагаю кофе выпить. Вызываю Танечку.
- Танюша, как в салонах? – поинтересовался Ужов, - все спокойно?
- Пассажиры спят.
- Вы ничего не заметили?
- Нет, ничего. Показалось минут пять тому назад, что по салону скользнула какая-то тень с красноватым оттенком. А что случилось? Вы что-то немножко возбуждены.
- Да нет, все в «ажуре».
Таня вскоре принесла кофе, заваренный по-кубински.
Спокойно прошли Багамские острова. Столица Нассау ярко светилась. Диспетчер Майями предложил занять эшелон 39 000 футов. После Варадеро Гавана разрешила снижение для захода на посадку.
Энергичное снижение и посадка. Самолет тщательно осмотрели. Ничего не обнаружили. Сменному экипажу не сказали, почтут за выдумку.
По прилету в Москву решили, что Владимир Федорович Ужов обратится за разъяснением этого явления к ведущему телепрограммы «Очевидное – невероятное» профессору Сергею Петровичу Капице. Передача транслировалась по центральному телевидению. Но вопрос не разрешился и не принес никакой ясности. Тайна явления осталась тайной для всех.
В памяти пилотов отпечаталась еще одна зарубка. Вот такие сюрпризы у океана в районе Бермудского треугольника.
Декабрь, 2002 г.
|
| |
|
|
| Гость | Дата: Воскресенье, 29.07.2012, 11:16 | Сообщение # 27 |
|
Группа: Гости
| В пасти «Дьявола»
Анатолий Орлов
Экипаж Эдуарда Руги после возвращения из 12-ти суточного полета в Джакарту по наряду должен быть завтра в 10.00 в штабе. Члены экипажа Эдуарду Васильевичу в открытую изливали свою «любовь» к командной системе планирования труда и отдыха в эскадрильи:
- Что они, спятили?
- Прилетишь, надеешься хоть один денек побыть с семьей, с детьми, а тут, то - Коровинская база, гнилой лук с картошкой перебирать, или разбор, занятия какие-нибудь, резерв.
- Дети замуж выходят или женятся, а мы и не видели, как они выросли.
- Мужики, не шумите – криком медведя не свалишь! Я сам в таком же положении. Жена считает меня гостем в своей семье.
- А безопасность полетов?
- А состояние здоровья? А послеполетный отдых?
- Это уже наши проблемы.
- Смеешься, командир?
- Плачу.
- Извини, Эдуард Васильевич, пар выпустить хотелось, а ты, как громоотвод или священник при нашей исповеди.
- До завтра. Решим все в штабе!
К 10-ти утра не выспавшиеся за короткую ночь, не обогревшиеся у теплого бочка жен своих милых, не отряхнувшие с плеч накопившуюся усталость от рейса в грозовой юго-восточный регион планеты, члены экипажа прибыли в эскадрилью.
Ну, а эскадрилья – это второй дом, место дружелюбия и редких встреч летного состава друг с другом, место необидных шуток, подначек. Здесь в среде своих товарищей выговор начальства быстро забывается, теряет свое значение. Здесь постоянная толкотня у графика полетов, что на столе помощника командира эскадрильи: «А куда завтра пошлют? Кордовский опять в Лагос – там бесполосые сертификаты дают. За месяц можно в «Березке» «Москвича» купить. А Кузнецову «везет» - третий раз подряд в Ханой посылают».
- Кузнецов! Саша, ты бы попросился хоть раз за год слетать в Лагос. Пора и передохнуть от ханойских комаров, москитов, да американских бомбежек.
- А-а-а, пошли они все к …! – невысокий, спокойный крепыш Александр Кузнецов махнул рукой. Его члены экипажа от таких подначек мрачно насупились.
- Руга! К командиру отряда! – помощник положил телефонную трубку, пытаясь в сизом табачном дыме найти Эдуарда Ругу. Помощник недавно еще сам летал. Но его списали «подчистую» по причине сердечной недостаточности. Немудрено!
Полетай-ко в таком режиме на явный износ, с редкими выходными днями. Продолжительность рабочего дня зависит от необходимости выполнения рейса. А полеты в тропических грозах с отказавшим радиолокатором в самый неподходящий момент?
Рейсы в неспокойные в военном и политическом вопросе регионы, когда кажется, что тебе прямо в лоб ночью при посадке или взлете летят трассирующие пулеметные очереди каких-нибудь противников правящего режима в азиатской или африканской стране, в Аммане или Адене тоже не «мед»!
Еще не лучше вывозить сотрудников с семьями наших посольств после очередного переворота в стране пребывания. Ну уж совсем нескучно, когда тебя самого в Египте вывозят под бомбежками израильских самолетов с аэродрома Аламаз или по дороге в Александрию. Вот такая романтика летного труда!
Правда есть возможность посмотреть весь мир, быть свидетелем интересных событий, встречаться с интересными людьми. Встречать и провожать Солнце, видеть близко яркость звезд, ощущать зной тропиков, нежиться в ласковых водах теплых морей и океанов. Но все когда-то кончается неожиданным решением медкомиссии, или необъяснимым закрытием загранпаспорта.
- Заходи, Эдуард Васильевич. Как слетал?
- Задание выполнено, Александр Васильевич. Замечаний по полету нет!
- Спасибо. Познакомься, пожалуйста: профессор Боровиков, Алексей Константинович! Он введет тебя в курс дела…. Не буду мешать вам. – Командир отряда А.В.Сназин пошел к выходу, многозначительно и ободряюще подмигнув Руге.
- Эдуард Васильевич, - профессор Боровиков взял на себя инициативу разговора. – Мне рекомендовал вас командир отряда. Я хотел бы поближе познакомиться с вами, выяснить некоторые вопросы, и предложить вам принять участие в интересной программе. Предупреждаю, Эдуард Васильевич, я предлагаю вам работу интересную, сложную и опасную. Да! Опасную! Она необходима для науки, для человечества и для вас, летчиков, в первую очередь. Можете отказаться – не обижусь! Но, судя по вашей фигуре и уверенному облику, прекрасным аттестациям, такие не отступают. Вам черт – не брат!
- Алексей Константинович, я вас знаю по научным статьям, которые мне удалось прочитать. Теперь польщен личным знакомством. Весь – внимание!
- Буду краток. Подробности и детали при вашем принципиальном согласии узнаете у нас в институте. Сейчас – информативно!
Этот год, 1974, ООН, ЮНЕСКО объявлен Международным Геофизическим Годом. Утвержденные научные Программы «Тропекс» и «ПИГАН» ставят целью исследование глобальных атмосферных процессов в самое благоприятное время – осенью. Центром базирования наше группы определен Дакар, столица Сенегала. В Программе участвуют: 6-й американский флот, 14 советских научных судов, как «Профессор Зубов», «Профессор Визе», «Прибой» и другие; Ленинградская и Московская обсерватории и многие другие научные организации. Канадское судно «Квадро» в Атлантике будет использоваться как радиопривод и ретранслятор. Привлекаются десятки специально оборудованных самолетов: «Дугласы», «Боинги», «Суперсейбры», наши Ил-18. Район исследований определен в границах Дакар – Рисифи – Тринидад – Гаити – Куба – Мексиканский залив – Флорида – Багамские, Бермудские, Азорские, Острова Зеленого мыса – Дакар.
Исследование образования циклонов проводится самолетами от высоты 100 футов (30 метров) до высоты 12 километров через каждые 500 футов. Районы наибольшей активности зарождающегося циклона – место вашей будущей работы.
- Как? Согласны? От вас требуется самообладание на грани человеческих возможностей, высочайший профессионализм для решения научных задач. Придется неоднократно влезать в самую глотку дьявола – «глаз» бури циклона, пробившись через зоны максимальной электризации и разрядов атмосферной энергии. Молнии, болтанка – ваши постоянные спутники. Самолет пройдет испытания на грани разрушающих перегрузок. Поняли? Экипаж подберете сами.
- Спасибо, Алексей Константинович, за доверие. Я вас понял. Представляю, что экипажу предстоит выдержать. Это – интересно! Я – согласен! Сколько это займет по времени?
- Четыре месяца.
- Я – готов.
- А экипаж?
- Экипаж полетит мой. Он проверен и надежен!
- Надеюсь на плодотворную и творческую работу с вами. До встречи.
Когда Руга вошел в комнату эскадрильи, все обернулись, ожидая информации. Слухи давно уже витали в головах присутствующих. Все, примерно, знали о чем шла речь в кабинете командира отряда. Ждали. Кто – с любопытством, другой- с интересом, третий – с надеждой попасть в экипаж командира Руги.
Эдуард отозвал свой экипаж в курилку пошептаться:
- Вы, наверняка, догадываетесь о сути полета в длительную командировку. Согласны?
А что делать? Такого капитана, как Эдуард Руга поискать надо.
- Конечно, Васильич, согласны!
Предварительная подготовка в течение двух дней была напряженной. «Перелопатили» весь материал, какой можно было найти, На контроле готовности с участием командного и инженерного состава разыгрывали самые невероятные ситуации, в которые мог попасть экипаж и самолет.
Вылетели в срок с группой ученых и тоннами научной аппаратуры на борту. Надежный Ил-18 уверенно и монотонно гудел своими турбинами. Над Средиземноморьем и Африкой погода ясная. В Тунисе дозаправились.
В Дакаре зашли на посадку со стороны океана. Океан спокоен. Мерно дышит своей бирюзой. Иногда легкий ветерок со стороны Сахары рябит «барашками» водную поверхность. 30 градусов тепла. Жарко. Пока сдавали самолет под охрану и шли в здание аэровокзала, бостоновые форменные костюмы от жары и пота превратились в несгибаемые фракции брезентовой робы пожарников. Пивка бы холодненького!
Посольские парни удовлетворили жажду, благо их на борту самолета кроме спецпочты ожидали короб с буханками черного хлеба и банки с селедкой пряного посола – привет с далекой Родины.
Экипаж поселили в отель «ДЕ Ля Пэ» с хорошими номерами.
- Командир, мы становимся «белыми» людьми! Обрадовался бортрадист Иван Салов.
- Это профессор постарался. Так что пока, Ваня, наслаждайся условиями. Сейчас разойтись по номерам, принять душ и через 30 минут встретимся в ресторане – время обеда.
Наутро профессор Боровиков прислал за экипажем авто. В конференц – зале Посольства СССР собрались все участники экспедиции из России.
- Друзья, - обратился к присутствующим профессор, здесь собралась наша научно – практическая движущая сила. Вы должны сделать и, я уверен, что выполните, обнадеживащие работы в деле изучения стихийных сил в атмосфере. Вам предстоит работать вместе: и морякам, и летчикам, и научным сотрудникам. Вы будете всегда вместе, всегда придете на помощь друг к другу.
- Прошу запомнить - приборы, результаты наблюдений превыше всего, кроме, конечно, человеческой жизни. Вы получили Программу, план работы. Желаю успеха! А теперь все свободны. Рекомендую поближе познакомиться друг с другом.
К Руге подошел молодой человек, стеснительный на первый взгляд, даже робкий какой-то:
- Эдуард Васильевич, меня зовут Генрихом Арнольдовичем. Можно просто – Генрих.
- Господи, Генрих, сколько же вам лет?
- Пусть не смущает вас мой молодой вид. Я – кандидат географических наук. Ведущий специалист по теме возникновения атмосферных вихрей.
- Извините, Генрих, рад с вами познакомится, Идемте к столу. Закрепим нашу будущую работу и дружбу рюмочкой водки. Вы не против?
- С удовольствием!
Перед началом работ по настоянию наших и американских ученых экипаж выполнил полеты по тарировке приборов. В частности, барометрических высотомеров. Дело в том, что установленные на самолете высотомеры ВД вызывали сомнение в точности показаний на малых высотах.
Предстояло совместно с американскими пилотами выполнять полеты «строем» с разницей по высоте 100 футов. Это 33 метра. В условиях сильной болтанки и ограниченной видимости в облаках точность выдерживания высоты по приборам становится вопросом жизни и смерти.
Измерительные вышки в определенном порядке были построены в равнинном месте пустыни. Экипаж направлял свой самолет курсом на вышку, выдерживая высоту по своим приборам. Американские специалисты своими теодолитами определяли истинную высоту. По результатам многократных измерений составлялся график поправок к бортовому прибору.
В первом же полете на высоте 100 футов обнаружилась опасная погрешность. Американцам, на близком расстоянии измерившим высоту полета советского Ил-18, пришлось срочно прыгать в песок, чтобы не быть погребенными под обломками вышки. Такая выявилась точность самолетных высотомеров.
Через несколько полетов результат поправок удовлетворил всех участников экспедиции.
Начались рабоче–научные будни. Десять дней полетов – один день отдыха. На аэродроме Дакар базировались также американские «Боинг», «Электра Л-188», засекреченный «Конвайер 999», работающий по специальной программе НАСА и имеющий на борту радиоаппаратуру, видевшую даже «под землей на пять вершков», Си-130, «Сейбрлайнер», английский ДС-7,французский ДС-6 и ленинградский Ил-18. В Космосе висели три спутника на разных высотах, имеющие одинаковую с Землей скорость вращения и посылающие ученым три «картинки»: земной поверхности, региона полетов и района полетов.
Каждое утро самолеты разлетались по своим районам. Экипаж Руги имел свой маршрут Дакар – Рисифи -Тринидад – Гаити. В Гаване дозаправлялись и летели курсом на Флорида – Багамы – Азоры – Острова Зеленого мыса – Дакар на высоте 1000 футов. В районе островов Азорских и Зеленого мыса снижались до 100 футов. Это 33 метра. В хорошую погоду – благодать. При ветре, когда поднималась волна, казалось, что самолет срезает седые гребни океанских волн. Второй Ил-18 тем же маршрутом летел на высоте 9000 метров. Ученые советских самолетов изучали инсоляцию (радиационное излучение) солнечных лучей.
Особое внимание уделялось району Островов Зеленого мыса и Азорских – «родильному дому» циклонов. А циклоны рождались агрессивными, сильными. Они над теплыми водами океана набирали силу и безжалостно в быстрых набегах разрушали все на океанских архипелагах и островах: Гваделупа, Гаити, Куба, Тобаго, побережье Мексиканского залива – их жертвы. Это сила невероятная и необузданная.
А что делается в это время на водной поверхности? Свалка! Танкеры с выливающимися нефтепродуктами, обломки яхт, деревьев, крыши домов сбивались волнами в плотные массы. И почему-то этим разрушающим вихрям давали красивые женские имена: Изольда, Берта, Луиза, Мария…
Когда ученые определяли по атмосферному давлению, ветру и температуре место возможного образования циклона, вот тут и начиналась работа пилотов. Самолеты поодиночке или парами от высоты 100 футов через каждые 500 футов и до высоты 12 километров пронзали туда и обратно зарождающийся вихрь.
Экипаж Руги над волнами наблюдал возникновение штормовых «воротников», шквальных валов, что шли перед циклонов. Начиналась невероятная болтанка. Два пилота едва удерживали штурвал, парируя возникающие крены до 45-50 градусов. Приходилось и бортмеханику Володе Гладышеву помогать пилотам, хотя он постоянно работал рычагами управления двигателями. Страха не было. Было стремление удержать самолет на заданной высоте, не допустить критических кренов. А броски по высоте? Стрелка прибора показывала перегрузку предельно-допустимую, близкую к разрушающей. По стеклам кабины зло хлестали клочья разорванной облачности шквального «воротника».
А главное и трудное – не допустить броска вниз и не задеть гребень волны. Иначе, оседлаешь водяной вал и обломки самолета, может быть, когда-нибудь выкинет на морской берег
Когда циклон созревал полностью, научные сотрудники просили возможно дольше быть в вихре, чтобы все данные успеть списать с приборов. На самолете кроме локатора «Эмблема» специального оборудования не было. На экране локатора в специальном режиме «Изо-Эхо» выявлялись черные провалы – самые энергонасыщенные зоны циклона.
Ученые предлагали входить в них. Вот это самоотверженный интерес ученых изучать «глотку дьявола»! Когда он разъярен дерзостью своих жертв! Бешено клубящиеся облака, тысячи вспыхивающих рядом молний пытались остановить самолет. Лобовые стекла горели синим пламенем от статического электричества. На носках бешено вращающихся воздушных винтов, на всех выступающих частях возникали и тянулись следом огненные хвосты. На коках (носках) воздушных винтов происходили небольшие взрывы – следы ударов молний. Самолет бросало вверх – вниз по 100-120 метров. Хорошо, что в этих полетах высота была 1500-2000 метров. Силуэт самолетика на авиагоризонте отклонялся от условной линии горизонта на 10-15 градусов. А о кренах что сказать? Впечатление, что ты попал под шнеки какой-то гигантской адской машины.
Тут уж к Богу обращаться нет времени – держи высоту, скорость и крен! Наконец, зона наибольшей энергонасыщенности закончилась. Внезапно следует страшный по силе бросок вверх. Пилотов втискивает в кресла так, что дышать трудно, через доли секунды все повисают на привязных ремнях – самолет валится вниз. Это последний удар лапы «дьявола», не сумевшего сожрать добычу, выбрасывает самолет из атмосферной «бетономешалки».
Летишь в непонятном положении. Двигатели истошно вопят – разбалансированы обороты. Стрелки приборов зашкалены. Соображай, пилот! И быстрее! Собирай все «камни» в кучу и переводи свой летательный аппарат в горизонтальное пространственное положение. Иначе – беда! Иначе – траурная чарка твоих товарищей! Иначе – горе твоих родных!
Это еще что! А вот командиру американского Л-188 приходилось несколько раз заходить в «глаз бури». Его самолет вываливался с выпавшими заклепками, с отслоившейся местами дюралевой обшивкой и торчавшими рваными краями дюраля.
Пилоты Руга и Кузнецов выровняли самолет. Вышли в спокойную зону над океаном. Вверху – солнце, внизу – вспененные волны океана. Как вроде и не было тех неприятных минут, показавшимися вечностью. Керосина в баках мало. Пора возвращаться «домой», в Дакар. Мышцы рук и ног пилотов постепенно размягчаются, пульс приходит в норму. Под вентиляторами высыхают мокрые от пота рубашки.
Члены экипажа украдкой бросают друг на друга любопытные взгляды. Несмелые улыбки, первые шутки. В кабину входит Генрих Арнольдович, ведущий специалист по атмосферным вихрям, с прилепившейся к губам улыбкой, хотя глаза еще остаются белыми от пережитого.
- Ну, как, Генрих? Не жарко?
- Сравнить не с чем, Эдуард Васильевич! Страшно! Но работа требует жертв. Спасибо вам, мы записали очень важные данные. Очень важные и интересные.
Володя Гладышев докладывает:
- Командир, керосина мало, а в Дакаре боковой ветер. Вот какую сводку принял Иван, - подает листок с погодой от радиста. – Что-то барахлит 4-й двигатель. Видимо молния, ударившая в «кок» повредила механизм изменения шага винта.
- Дотянем?
- Васильич, - вступает в разговор штурман. – В зоне аэродрома Дакар «ходит» американский «Боинг». Докладывает, что сильный ветер и скопление птиц - грифов. Эти стервятники всегда рядом с бедой.
Замечательный штурман Евгений Виноградов, специалист от Бога, по кратчайшему маршруту при очень убогом для полетов над океаном навигационном оборудовании Ил-18 выводит самолет прямо в точку последнего разворота. Но кружащий до этого «Боинг» запроси внеочередную посадку. Получил «О кей»! Сильный ветер со стороны океана сносит его с посадочного курса. Американский экипаж борется со сносом. Но при касании с полосой сносит два ограничительных фонаря и на взлетном режиме уходит на «второй» круг.
Заходит на посадку Ил-18. Экипаж вместо точной инструментальной радиосистемы захода на посадку использует радиопривода. Видимо, антенны системы ИЛС обгорели. Боковой снос достигает 12-ти градусов. Сила ветра – 35 узлов (!7 метров в секунду). Командир и всегда спокойный пилот Федор Кузнецов совместными усилиями на штурвал борются с болтанкой и сносом, чтобы удержаться на курсе и глиссаде. «Контрол» Дакара разрешил посадку, но тут на высоте 50 метров самолет резко бросает вправо и возникает крен до 25-ти градусов. Бортмеханик кричит:
- Отказал четвертый!
- Винт четвертого во флюгер!
- Винт не флюгируется! – Это значит, что незафлюгированный винт своим самовращением создает круг лобового сопротивления диаметром 2 метра.
- Женя! – это штурману, - помогай нам держать штурвал!
Штурман через бортмеханика тоже вцепился в штурвал, и усилиями трех человек удалось убрать крен.
Высота 20 метров. Сильный удар. Третий двигатель «затрясло», его обороты упали. Володя без команды во избежание пожара выключил его Самолет вздрогнул и «клюнул» носом. Его резко повело вправо. Первые плиты бетонки. Пилоты прижимают самолет передним колесом к полосе.
- Всем малый газ! Винты с упора! – послышался шум снятых с упора винтов. Тут же резкий рывок из-за отказавших двигателей чуть не сбрасывает самолет с полосы.
Командир интенсивно тормозит. Скорость пробега уменьшается. Мокрый от пота и с покрасневшими лицами от возбуждения экипаж заруливает на стоянку.
- Спасибо, парни, за работу! А теперь осмотрим самолет. Когда Иван Салов подавал вниз бортовую стремянку, встречающий техник, взявшийся за лесенку, громко вскрикнул и повалился на землю. Это он принял удар на себя от скопившегося статического электричества. Экипаж в самолете находится, как в изолированной сфере с наэлектризовааной оболочкой, а техник – «заземлен»
При внешнем осмотре обнаружено, что молния ударила в кок 4-го двигателя, повредив агрегаты флюгирования винта. Обгорели все радиоантенны, щеточные стекатели электростатики. Вот причина разряда в техника. Оплавились законцовки крыльев, носки воздушных винтов, коки. В третий двигатель на посадке врезался гриф, оставив свою отвратительную тушу и голую шею с башкой в сопле двигателя. На левом крыле - вмятина величиной с банный таз.
Позже на одной из встреч пилоты Билл Зинсерз и Джим Кавинтон покажут дружеский шарж с изображение удивленного грифа, выглядывающего из сопла двигателя Ил-18.
- Налетались! Вон наземный инженер и техники только головой удивленно качают.
- Работы им не менее, чем на неделю.
- Смотрите, смотрите, как «Боинг» садится! Ох! Какая грубая посадка!
- Я бы не хотел повторить и нашу посадку.
Возбужденные экипаж и научные сотрудники, громко переговариваясь, пошли к зданию аэровокзала, где их ждали автомашины. Ученые поехали в отель «Меридиан», а экипаж – в свой «Де Ля Пэ». Научные сотрудники жили отдельно в домика типа «бунгало». Вели себя в быту более свободно, видимо их сопровождал более покладистый «впередсмотрящий». У них на площадке часто собиралась веселая компания. Участником встреч бывал и экипаж Руги. Под гитару и баян русские так исполняли свои задушевные песни, что присутствующие американцы, французы всегда восторженно восхищались.
Вечером профессора Боровиков и Мазин провели совещание по итогам рабочего дня. Поблагодарили Шереметьевский экипаж за самообладание и смелость, и всех присутствующих пригласили отужинать на научном судне «Профессор Визе». Это практиковалось часто. Собирались многие участники Программы. Иностранных ученых привлекал вкусный украинский борщ и неиссякаемое количество русской «Столичной». Главное, в неформальной обстановке быстро и без лишних согласований решались многие проблемы.
Неплохой стол. Спиртного – не ограничено, на любой вкус. Чопорные англичане, в темных костюмах, направлялись прямым курсом к красной и черной икре. Демократичные американцы в демократичной одежде со стаканами виски или «рашен» водки шли к русским экипажам. В атмосфере дружеского похлопывания по плечам, внеочередных тостов конкретно обсуждались вопросы взаимодействия, установления маршрутов и радиосвязи. К этой шумной компании присоединялись улыбающиеся, изысканно одетые французские пилоты.
Подошедший профессор Боровиков крепко поблагодарил Ругу:
- Ну, молодец, Эдуард Васильевич! И ваш замечательный экипаж не подвел. Вот у американцев – горе. У них в районе Гаити в циклоне погиб самолет.
- Что же они молчат?
- Сильные люди не жалуются!
- Грустно. Действительно – наука требует жертв!
Веселье было от души. Замечательный концерт силами моряков и присутствующих. Инструментальный оркестр чувствовал настроение гостей и подбирал соответствующие мелодии. Вечером матросы доставляли участников на берег. Ожидавшие авто развозили всех по своим отелям, чтобы через сутки продолжить свою работу.
Вот так и продолжались интересные полеты на благо науки. Иногда – спокойные, часто – на грани физических возможностей человека и техники. Но риск оправдывал средства и цели.
Участники Программы «Тропекс-74»побывали в посольствах нескольких стран. Встречали и богатый прием, и скучную чопорную обстановку, и демократичность, и радушие хозяев.
В заключение Президент Сенегала устроил грандиозный прием с зажареными целиком барашками и даже буйволом на гигантском вертеле. Вечер закончился ярким ночным фейерверком.
Все были довольны своим вкладом в важное международное исследование. Довольны были и большим гонораром за риск. Только русских пилотов, как всегда, обманули. Вместо суточных и оплате полетов по высшей 5-й категории они получили мизерные оклады.
Удавалось иногда покупаться в теплом океане, половить с аквалангом мурен. Для подарков домашним набрали разноцветных ракушек. Женам – дешевые украшения из перламутра. На золото денег не хватило.
Наконец, дома – в Москве. Члены экипажа получили месячный отпуск. В Министерстве гражданской авиации некоторым вручили правительственные награды.
Но главное и незабываемое – интересные встречи и интересная работа. Мужская работа!
Июнь, 2003 г.Добавлено (29.07.2012, 09:49)
---------------------------------------------
Нарьян-Марский рейс
Анатолий Орлов
Тусклое декабрьское утро, как посеревший за долгую ночь гуляка, нехотя проявляло на том берегу Северной Двины городской силуэт Архангельска. На льду стала вырисовываться торная дорожка с вешками – елочками, по которой спешили в город человечки, зябко закутавшись в теплые платки или втянув головы в поднятые воротники. Высокая труба Архбумкомбината вытянула свой вонючий аспидно–желтый хвост дыма по ветру.
В штурманской комнате, что занимала одно «крыло» под диспетчерским поскрипывающем на ветру пунктом, опасно притулившимся на самом берегу реки, было шумно. Вторые пилоты по данным ветра составляли штурманские планчики. Поочередно бегали в отдел перевозок «выбивать» загрузку. Постоянные анекдотчики образовали кружок смеха у открытой дверки топящейся печки.
Отцы – командиры, проконсультировавшись с синоптиками, солидно дымили «Казбеком» в прокуренной диспетчерской, и вели неторопливые разговоры с руководителем полетов, незаметно подсовывая ему «требования» на спирт. За дверью в узком коридорчике нетерпеливо толкались бортрадисты с портфелями под Регламенты радиосвязи и Сборники схем заходов на посадку в одной руке. В другой руке – канистрочки под «огненную» воду, если командир «достанет» у руководителя полетов разрешение.
Ну а бортмеханики, «бортачи», морозили сопли на аэродроме, прогревая моторы самолетов, и пытались длинными дырявыми шлангами – рукавами от наземных подогревателей хоть немного отогреть приборы в пилотских кабинах.
Над аэродромом густо висел сизый дым от запускаемых авиамоторов, фырчащих спецавтомашин. Из промороженных губ техников и «бортачей» вырывались невнятные крики, интонациями похожие на незатейливый рабочий матерок.
Я слушал второго пилота Ивана Погорелого:
- Петрович, загрузки до Нарьян-Мара мало, килограмм триста взрывчатки какой-то геолог везет.
- Он и рейс заказывал.
- Я у него взял десяток кусков тола – летом пригодится рыбу глушить.
- Хорошо, Иван, в Нарьян-Маре рыбой загрузимся. Михалыч, у тебя как?
- Радиооборудование в норме, документы проверил, спирт взял. Наш Сергей уже технарей с ночной смены «сотками» отогревает, а то они только мычат отмороженными губами.
- Сергей в полете отогреется. Свой шланг от противогаза прикрепит к самолетному обогревателю БО-10, воткнет в свои штаны и будет «цыплят» высиживать.
- А как погода?
-Как всегда. В Нижней Пеше метет пурга. В Архангельске ждут к вечеру усиление ветра.
- Добро, парни. Потопали на самолет.
На самолете Сергей Кренев уже все подготовил. Едва разлепляя побелевшие от мороза губы, доложил, для убедительности подняв большой палец. Удивительный этот человек, Сергей Михайлович Кренев. В аэрофлотовском полку прошел всю войну механиком. Ранен. Имеет боевые награды. А вот своим оптимизмом, юмором и шутками даст фору молодым. То уведет со сторожевого поста самую свирепую собаку, и приведет ее в кабинет замполита, чтобы вести умную беседу по диалектике марксизма. И ведь замполит не выгонит его. Или напугает до мокроты какую-нибудь знакомую женщину, тихо сзади подкравшись, рявкнув медведем, цапнет за ногу. Однажды в полете, когда сидевший на правом сидении проверяющий командир эскадрильи Рычков чуть-чуть задремал. Сергей нажал на рычаг пилотского кресла, опуская его, и крикнул: «Мессер справа!». Спросонья Владимир Иванович, бывший боевой летчик, так рванул штурвал на себя, вводя самолет в правый боевой разворот, что я неимоверными усилиями едва смог отжать его, чтобы в крутом крене не потерять скорость. Слава Богу, в грузовой кабине сидели только два крепких охотника. Их жестко пришлепнуло к потолку, а небо в расширенных глазах показалось с … овчинку.
А Сереге – все шутки! Но на него не обижались. Юмор с добротой усиливает положительную энергетику.
- Хорошо, парни. Пора лететь, а то нам в затылок уже «дышат» другие самолеты. Ишь, как спешат все экипажи!
Заняв свои места в заиндевевшей за ночь от мороза пилотской кабине, запустили моторы, проверили рули, и по разрешению с вышки, переваливаясь с крыла на крыло, как утки, на неприкатанных еще застругах поползли к точке взлета.
Взлетели. Кабина постепенно отогревалась, Верхние меховые куртки скинули. Погода хорошая. Ветер - в «хвост». Декабрьское солнце, наконец, попыталось высунуться из-за горизонта, на полчасика порадовав глаза.
В Мезени на связь вышел Зайцев, руководитель полетов.
- Узнал, Петрович по голосу. В Нарьян-Мар?
- Туда, Никифорович. На обратный путь приготовь загрузку.
- Добро! Твоей Степановне подарок есть.
- Что еще за подарок?
- В Заготпушнину завезли холодильники «Саратов». Так я один прижилил для вас.
- Спасибо! Строганина за мной. Собирайся к нам в гости!
Только вышли из зоны Мезени, стали наплывать облака. Ли-2 запотряхивало. Второй пилот:
- Командир, ветер 60 километров в лоб.
- Петрович, что делать будем?
- Ничего, бензина хватит, - это Серега.
- Вот, зараза, началось! Серега, что у тебя на правом моторе температура цилиндров растет, давление масла падает. Еще не хватало обледенения и потери радиосвязи.
- Не каркать!
- Есть!
Все замолчали. Бортрадист Павел Михайлович подал кусочек аккуратно отрезанной бумажки: в Нижней Пеше пурга, видимость менее километра, ветер боковой.
-Летим в Нарьян-Мар. Запасной аэродром – Амдерма.
- Командир, при таком ветре не дотянуть!
- Будем садиться в Фарихе, Инте. Черт побери, сядем там, где нам нужно. Парни! Мы же летчики, в конце концов!
Сергей щелкал бензиновыми кранами.
- Ну! – рявкнул уже я.
- Командир, лети спокойно. Бензин – моя работа!
- Ну да, ты же в воздухе не дозаправишься.
- Петрович, летим!
Правый мотор трясло, пришлось снизить обороты. В Нарьян-Маре уже видимость 2 километра. Пурга разыгралась.
- Ну, попали, яшменна кладь!
При подходе диспетчер «вышки» сообщил:
- В воздухе вы одни. Полосу занесло снегом, но сесть можно. Что будете делать?
- Садиться! А ты что, Димуля, не узнаешь меня? – Узнаю, Анатолий Петрович, но это нарушение минимума, не по закону.
- А жить – это по закону? А дрожать от каждого шороха – по закону?
- Петрович, что случится – я за решетку!
- Дима, что случится – я к праотцам! Но у меня семья есть, и у моих товарищей. Командуй!
- Понял, командир. Где вы сейчас?
- Прохожу дальний привод. Землю пока не вижу.
- Вижу полосу, прямо по курсу! – закричал Иван. – Снос большой!
- Командир, надо выключать правый мотор, - советует Сергей.
- На земле выключишь. Садимся!
Самолет жестко торкнулся о замерзшую поверхность посадочной полосы, подпрыгивая на застругах и снежных заносах, покатил к месту стоянки. У всех екало в селезенках, как у добрых скакунов.
- Ну и полоса! Не успевают чистить
На стоянке наземный техник Яша Зыкин показывал на правую плоскость:
- Масло здорово бьет, даже стабилизатор в масле. Что делать? Ночевать будете?
- Разберемся. Пока ставь все заглушки, на маслорадиатор в первую очередь.
На земле все столпились у правого мотора, Его как будто специально в масле выкупали. Масло между цилиндрами – «горшками» дымило сизым дымом.
Яша Зыкин проверял щупом остатки масса в баке.
- Ну?
- Еще на час полета хватило бы.
- Причина?
- Наверное, поршневые кольца подгорели.
- Что делать? Менять?
- Здесь до самой весны можно просидеть. У нас же нет никакого спецоборудования, оснастки. Дома будем ремонтировать – это Сергей.
- А как лететь?
- Прочистим свечи, подтянем гайки крепления цилиндров, зальем новое масло. Загрузки взять поменьше.
- Смотри, Серега! Погода изменчивая.
- Долетим, командир!
Быстро забросали около тонны мешков с навагой. Заправились маслом, бензином, усиливающийся ветер подгонял. Спешили.
- С Богом!
Взлетели нормально. Правый мотор тянул. Решили лететь без промежуточных посадок до Архангельска. Заняли эшелон 2100 метров, и хороший попутный ветер понес Ли-2 домой. Но… ты предполагаешь, а Господь располагает.
Через час полета в эфир вылез тревожный голос диспетчера Нижней Пеши:
- Петрович, надо садиться. Ненца в тундре волки потрепали. Срочно к врачу надо – не выживет!
- Погода?
- Метет! Но ты сядешь, Петрович!
- У меня правый мотор греется и масло бьет.
- Петрович, на тебя надежда! Умрет малый.
- Как погода?
- Видимости метров 300-400 есть. Зайдешь по радиоприводу. Он в створе полосы стоит. Петрович, прошу.
- Друг, поверь, мотор не тянет!
- Человек гибнет. Около него уже все шаманы Малоземельской тундры собрались. Камлают поодиночке и все хором. Человек гибнет.
- А-а-а, мать твою! Снижаюсь!
- Ветер под 45 градусов до 15 метров в секунду. Я вдоль полосы дополнительные ведра с маслом велел разжечь. Сядешь!
- А куда деваться?
- Петрович, надо!
Сели, раненого уже подтащили к самолету. Смыли масло с плоскости. Техник залил полный бак нового масла.
- Взлетаем!
- Командир, правый мотор трясет, температура растет!
- Пока не снижай обороты!
- Мотор не выдержит.
- Сходи, посмотри на него.
Сергей Кренев вскоре вернулся:
- А что определишь? Трясется. Винты крутятся.
- Командир, тряска сильная. Набираю высоту по метру, а впереди горка с березками. Повиснем на съедение волкам на этих березках, - это Иван жалуется.
- Стисни зубы, Ваня. Надо жить. Скреби высоту хоть по сантиметру. Перетянем горку – сбавим обороты. Я схожу посмотреть.
Вышел, через иллюминатор фонариком осветил правый мотор. Сквозь крутящийся снегопад было видно, как мотор из последних сил с крупной дрожью боролся за жизнь. По капоту на крыло медленно стекало темное пятно масла.
- Выручай, родимый! На тебя вся надежда. Тебе трудно, да и нам не легче.
Вернулся в кабину:
- Сергей, Михалыч! Быстро выбросить всю рыбу! Быстро! А мы тут с Иваном еще поборемся за высоту.
После сброса полегчало, еще немного снизили обороты мотора, Набрали эшелон и спокойненько «потарахтели» к Мезени. Радист собирал погоду со всех ближайших аэродромов. Разговорная фразеология из-за радиопомех не проходила. Михалыч все время отстукивал морзянку. Пилоты и бортмеханик, не спеша, анализировали обстановку:
- В Мезени садиться не будем. Бензина хватит до Архангельска?
- Хватит, Петрович. Погода там хорошая и ветерок попутный.
И вдруг:
- Борт 4260, я – Мезень!
- На приеме!
- У меня шестеро больных. Обгорели на пожаре – лесобиржа запылала. Надо садиться!
- А у меня мотор «сдыхает»!
- Петрович, выручай. Мы с Архангельском уже связались, переговорили. Он обстановку с мотором знает. На твое усмотрение. Люди гибнут. Мужики, выручайте! Раненые все наши – мезенские
- Ну, вот. Попали. Что будем делать, парни? Тут я вашими жизнями распоряжаться не могу. Жизнь одна дается!
Все насупились. Все понимали сложность и опасность положения, и меру ответственности за жизнь умирающих в страшных мучениях людей, но веривших в чудесное спасение, что принесут им пилоты.
- Анатолий Петрович, - несмело тянет Иван, - надо садиться.
- Люди, Петрович! – это уже Серега.
- А мы? А самолет? А раненый на борту? А мотор? А ваши семьи?
- Петрович, надо! Люди там!
- Добро! Садимся!
Сели с трудом из-за сильного бокового ветра, но освещение полосы было хорошим. Рядом на высоком берегу всеми огнями горело село. Хотя, не горело, это громко сказано, а обозначило себя тусклым желтоватым светом от собственного электродвижка. Справа, на левом берегу реки Мезень, догорала лесобиржа. Зашли на посадку по радиопеленгатору. «Шлепнулись» жестковато.
Самолет окружило, казалось, все население села.
- Снять лишнюю загрузку!
- Есть!
Техники долили масло, бензин, промыли свечи.
Погрузили стонущих пострадавших. С ними забрался фельдшер.
- На взлет!
В Кегострове ожидала санитарная машина.
Командир отряда Владимир Иванович пожал экипажу руки:
- По домам! До завтра!
Технари, как мухи на мед, налетели и облепили самолет. Радист Павел Михайлович Киселев желающим наливал 100 грамм спирта:
- Фронтовые!
- За удачу, летчики!
Утром рано ко мне домой прибежали бортмеханик Сергей Кренев и старший инженер отряда Гавриил Петрович Согрин:
- Командир, в двух «горшках» заклинило поршни из-за прогара маслоотбойных колец.
|
| |
|
|
| Sveta | Дата: Воскресенье, 12.08.2012, 18:49 | Сообщение # 28 |
|
!!!!!!!!!
Группа: Проверенные
Сообщений: 1049
Статус: Оффлайн
| 
Уважаемый Анатолий Петрович, поздравляю Вас со 100-летним юбилеем ВВС!
Мирного неба над вашей головой, счастливых лиц близких и любимых людей, здоровья и творческих успехов!
С праздником!
|
| |
|
|
| Гость | Дата: Среда, 15.08.2012, 13:54 | Сообщение # 29 |
|
Группа: Гости
| Уважаемая Света, с удовольствием принимаю Ваше поздравление с Днем Авиации. Спасибо за Ваше внимание.А.П.Орлов Добавлено (15.08.2012, 13:54)
---------------------------------------------
Циклон «Луиза»
Анатолий Орлов
Пилоты Аэрофлота выполняют рейсы во многие страны мира. И все увиденное оставляет в памяти неизгладимые впечатления от пережитого. Полеты в сложных погодных условиях, над безбрежным океаном, в государства с неустойчивой военной или политической обстановкой требуют от экипажа повышенного внимания, собранности.
В один из таких полетов мне с экипажем довелось прочувствовать на себе необузданную силу опасного явления природы.
Осенью 1986-го в Гаване по инициативе Фиделя Кастро собралась Конференция неприсоединившихся стран. Десятки самолетов и морских кораблей с представителями более чем ста государств проложили свой курс к берегам Кубы.
Приземлившись на аэродроме Хосе Марти, экипаж уехал на отдых в отель «Гавана Либре». Вечером по кубинскому телевидению транслировалась процедура открытия форума, выступления государственных деятелей, в том числе и пылкого Фиделя. Иосип Броз Тито, передвигающийся уже только в коляске, поразил своей нерастраченной энергией, конкретностью формулировок своих идей и принципов. Это было его одно из последних выступлений.
На следующий день, возвращаясь с пляжа Санта Мария, мы наблюдали из автобуса, как с внешнего рейда бухты Сан-Ласаро через узкое «горло» у старинной крепости Эль Моро во внутреннюю гавань медленно втягивались морские корабли.
- Как будто от шторма прячутся, - насторожился я.
На улицах Гаваны царила необычная суматоха. Спешно исчезали розничные торговцы, закрывались ставни и жалюзи окон, убирались стулья и столики мелких кафе.
- Что такое? Уж не война ли? – задумчиво произнес бортрадист.
- Американцы напали, - неудачно пошутила одна из проводниц.
- Типун тебе на язык, девочка!
Разговоры в старом скрипучем ЛИАЗике не смолкали. Только шофер Энрико, всегда веселый, сегодня молчал.
В холле отеля приехавших с пляжа встретил озабоченный представитель Аэрофлота Николай Васильевич Момот.
- На улицах города какая-то суматоха, - сказал я.
- Циклон надвигается, Смотрите телевизор. Все время передают штормовое предупреждение. Я уже связался с Москвой. Попросил сократить время стоянки вашего рейса в Шанноне. Командир, будьте готовы к срочному вылету. Ваш самолет приземлится раньше расписания. И ветер ему от берегов Европы попутный. Мы тоже здесь максимально сократим время стоянки. Служба контроля воздушного движения Нью-Йорка дала согласие на изменение плана полета. Рассчитывайте взлететь на 2-3 часа раньше расписания. А сейчас – ужин и отдых.
В дневных выпусках в перерывах между трасляциями из зала форума постоянно звучали предупреждения о движении циклона «Луиза». На экране телевизора проходили кадры разрушений на мексиканском побережье: крыши складывающихся под ветром домов срывало и уносило, как листы старых газет; выдавленные оконные стекла летели подобно новому оружию ниньдзя, грузовые авто переворачивало, легковые – отправляло в плавание по бурным водным потокам, морские суда выбрасывало на берег. В воздухе хаотично носились листы покрытий, рекламные щиты и многое другое, словно штормовой ветер опрокинул в воздухе гигантский мусорный контейнер.
- Вот это Луиза, вот это «дамочка», - удивлялись ребята.
- Даже не слониха в посудной лавке, а ископаемая саблевидная тигрица, которой на хвост наступил динозавр.
- Да-а-а, уж. Не дай Бог встретиться с такой ведьмой на земле, – невесело добавил штурман Слава Кулюшин.
- А в воздухе тем более!
Утром позвонил представитель Аэрофлота:
- Подъем, Анатолий Петрович! Собирайтесь – автобус ждет. Рейс из Шаннона прибыл. Прилетевший экипаж до вашего приезда подготовит самолет к вылету. Мы собираем гаванских пассажиров. В аэропорту я вас встречу.
- Как циклон?
- От берегов Мексики изменил направление и движется к берегам Кубы.
Во время разговора я заметил, как поскрипывают большие, во всю стену, оконные рамы и мелко подрагивают стекла. Это пока еще осторожный ветер пытался незаметно найти себе щелку.
Проехали набережную Меликон. Пусто. Здесь обычно влюбленные парочки постоянно забывают о часах, удобно устроившись на гранитном парапете. Сейчас последние влюбленные спешили укрыться среди старинных, когда-то роскошных с вычурными архитектурными украшениями, жилых зданий. «Птицы мира» покинули собой обгаженные насесты на позеленевших от времени бронзовых фигурах конкистадоров и испанских королей.
На площади Хосе Марти в лучах прожекторов, освещающих громадный памятник первому латиноамериканскому марксисту, ветер гонялся за обрывками газет, пальмовыми листьями, катал бумажные пакеты для пива.
Приехав на аэродром, я со штурманом поспешили на метеостанцию, а остальные – на самолет. На экране обзорного метеолокатора четко просматривался циклон с увеличивающейся яркостью к центру вихря.
В предрассветных сумерках в воздухе висело густое, липкое чувство приближающейся опасности. Накрапывал дождь. В глазах людей сквозило тревожное ожидание чего-то непреодолимого, желание куда-нибудь спрятаться, исчезнуть. Не слышно всегда веселых голосов кубинцев. Таможенники как-то заторможено проводят досмотр. Две овчарки пограничников сидят, опустив головы с осознанной тоской в умных печальных глазах. Птицы затихли в густых кронах деревьев. Бродячие собаки надежно попрятались. На северо-западе у берегов Флориды сквозь облачность пробивались частые грозовые сполохи. Гнетущее безмолвие нарушалось только ревом спешно взлетающих самолетов. Пассажиров рейса Москва – Шаннон – Гавана – Лима уже вели на посадку.
Командир прилетевшего самолета Владимир Гаврилович доложил:
- Самолет исправен, подготовлен к вылету. Я садился при слабой болтанке. Но уже без локатора видно, что циклон недалеко. А тебе, Петрович, взлетать в сторону приближающегося вихря. Успеешь? Поспеши!
- Надо успеть, пока условия позволяют. И оставаться опасно. Но рисковать жизнью пассажиров я не буду. Многие самолеты уже поспешили на запасные аэродромы в Барбадос, Сан-Хуан, Никарагуа. Днем мы видели, как пароходы заходили в закрытую бухту у крепости Эль Моро.
- Счастливо, Петрович!
- Пока!
Пассажиры спешили занять свои места. Помощник представителя торопил погрузку бортпитания. Бортинженер Борис Борисович закончил предполетную подготовку и закрывал грузовые и технические люки.
На северо-западном побережье Кубы грозовые вспышки озаряли сквозь облака сонную еще землю. Пошел дождь, усилился ветер.
Погрузка закончена. Трапы отъехали, Экипаж занял свои места. Я предупредил бригадира бортпроводников очаровательную Таню:
- Пассажиры должны быть пристегнутыми ремнями. Проверьте. Сами займите свободные места. Возможно, на взлете будет сильная болтанка. Успокаивайте волнующихся. Счастливого полета, Танюша!
- Не беспокойтесь, Анатолий Петрович! Все будет сделано.
Дождь уже барабанил по фюзеляжу. Грозовые вспышки слепили глаза.
При запуске третьего двигателя обороты турбины «зависли». Пришлось его выключить:
- Борис, делаем холодную прокрутку и вновь запускаем.
- Федор, следи за информацией!
- Пока условия в пределах нормы, - доложил радист.
Запустили двигатели. Порулили на исполнительный старт. Ветер чувствительно бил по рулям управления.
- Рули расстопорим на старте! Жора, держи рули, чтобы качалки не сломало.
- Понял, командир! - второй пилот всегда наготове.
На взлетной полосе штурман доложил:
- До циклона 40 километров. Успеем взлететь?
- Успеем!
- Командир, ветер переходит на боковой. Порывы до 25 узлов, дождь, сцепление на полосе 4.
- В пределах допустимого… Жора, прикрывайся от бокового ветра элеронами!
- Понял! Сильно рвет рули!
Командир:
- Взлет разрешен! Всем двигателям взлетный режим!
- Есть!.. Двигатели на взлетном! Показания приборов в норме!
Голос штурмана на разбеге:
- Скорость 150! 200! 220! Скорость разгрузки переднего колеса!.. Средина полосы!
- Командир, ведет влево!
- Вижу, прикрываемся креном!
Бортрадист:
- Дождь усиливается, видимость 2,5 километра, ветер предельно боковой!
Штурман:
- Скорость принятия решения!
- Взлет продолжаем!
- Штурман:
- До конца полосы 500 метров!.. Отрыв!
После отрыва сразу же началась сильная болтанка. Дождь заливал лобовые стекла, «дворники» не справлялись. Штурвал вырывало из рук.
Штурман:
- Высота 5 метров! Увеличьте набор – впереди пальмы!
Второй пилот:
- Угол набора предельный – самолет загружен до предела!
После пролета над пальмами двигатели перевели на номинальный режим. На высоте 100 метров вошли в облака. Облачность ярко светилась от близких и частых вспышек молний.
Штурман:
- До внешней границы циклона 20 километров!
Командир:
- Выполняем правый разворот!
Штурман:
- Командир, рано! По схеме разворот на высоте 500 метров, за городом!
Второй пилот:
- А циклон?
Командир:
- Жора, правый разворот! Крен 20 градусов!
- Командир, помоги! - с натугой кричит второй пилот.
- Ничего-о, спра-а-авимся!
Самолет швыряло по высоте. Тяжелые крылья с залитыми в них 60 тоннами керосина испытывали предельную перегрузку. Любопытные пассажиры могли видеть амплитуду отклонений консолей плоскостей до полутора метров. Бортинженер работал РУДами (рычаги управления двигателями), чтобы сохранить обороты постоянными, не допустить «раскачки» и выдержать скорость.
Штурман:
- Выходим из разворота, курс 165 градусов!
Диспетчер:
- Взлет зафиксирован. Переходите на частоту дальней связи! Трудно было?
-Все хорошо! Мучо грасиас, компанеро. Эста лависта (Спасибо, товарищ. До свидания)!
После набора высоты 5000 метров болтанка прекратилась. Самолет после испытанных перегрузок умиротворенно урчал турбинами. У членов экипажа сходило напряжение. Физические нагрузки покидали занемевшие мышцы у пилотов:
- Как же летчики входят в «глаз бури» или грозу?
- На то они и летчики!
Условия полета сверх облаков радовали. Солнце быстро поднималось. К бухте Кочинос, где Фидель в свое время дал бой наемникам, набрали заданный эшелон полета. Вошла Таня с горячим густым кубинским кофе.
- Как, Танюша, пассажиры?
- Не спрашивайте, Анатолий Петрович! Я сама такой болтанки никогда не испытывала. В салонах слепило глаза от ярких вспышек молний. Пассажиры очень волновались. Бледные от переживаемого ждали своего судного часа. Мы всех успокаивали. Сейчас напряжение спало. Многие интересуются, когда принесем завтрак.
- Испытанное напряжение требует разрядки.
После суточного отдыха в столице Перу Лиме экипаж получил новую информацию о циклоне «Луиза». Аэродромы Флориды, Кубы, Багамских островов, побережья Мексиканского залива были закрыты из-за шторма. Монтего-Бей и Кингстон на Ямайке пока радовали хорошей погодой.
- Полетим в Кингстон, запасным аэродромом будет Панама, - решил я.
Интересный аэродром Кингстон, Намывная забетонированная взлетно-посадочная полоса длиной всего 2500 метров. Взлет и посадка на такую короткую полосу для Ил-62 представляла определенную сложность. Да еще это усложнялось утренними туманами, дневными грозами с ливнем и боковым ветром с близкого известкового плато высотой до 600 метров, по склону которого стайками взбирались домишки и хижины нищих окраин Кингстона.
Сам остров Ямайка, открытый Х.Колумбом в 1494г., ассоциируется с ямайским ромом, излюбленным напитком лихих флибустьеров, романтическими легендами о тайных пиратских кладах, с песней итальянского мальчика Робертино Лоретти.
После посадки в Кингстоне представитель Аэрофлота объявил пассажирам о задержке рейса из-за циклона на Кубе. Большинство пассажиров составляли артисты советского цирка, возвращающиеся на Родину после триумфальных выступлений на аренах стран Южной Америки.
Утром следующего дня члены экипажа и пассажиры после завтрака вышли на площадку перед отелем покурить, поговорить. Артисты цирка очень интересные люди, любящие шутку, юмор, дружеские подначки. Среди них выделялся артист – лилипут по имени Михаил Иванович. Он был душой компании. В светлом желтом костюме-тройке, в туфлях на высоком каблуке, держа руки под мышками по примеру известного человека, Михаил Иванович сыпал шутками, анекдотами, иногда довольно солеными, и важно прохаживался, гордо неся свое явно наметившееся пузцо во главе свиты высокорослых негров и мулатов, которые с широко открытыми глазами и белозубыми улыбками удивленно восхищались этим необычным человеком. Его очаровательная супруга мило улыбалась, наблюдая легкий кураж своего мужа.
Экипаж прогулялся по набережной, полюбовавшись игрой изумрудных волн Карибского моря. Сфотографировались на память всем коллективом.
Слава предложил посетить местный базар, поискать маски-сувениры из черного дерева, попробовать экзотические фрукты Ямайки.
- Смотрите, небо уже затягивают облака. Как бы не попасть под дождь, - засомневался я.
- Ничего, отель близко, успеем добежать.
По центральной авеню мимо многочисленных банков (возможно здесь оффшорная зона для валютных операций), контор, офисов и магазинов поднялись вверх до рынка. Шумные торговцы мигом окружили новых покупателей, назойливо предлагая свой товар: пудовые гроздья бананов, ананасы, авокадо, папайю, манго и поделки из черного дерева, поделочных красивых камней, морских ракушек. Мы с шутками загрузились дарами Ямайки.
С первыми каплями дождя поспешили в отель. Не прошли и половины пути, как сильный ливень вынудил искать убежище в одном из магазинов, где хмурые здоровенные охранники вскоре свою профессиональную настороженность не замедлили сменить на радушные улыбки, наблюдая за вымокшими веселыми посетителями.
Небеса разверзлись теплым водопадом. Сверху по авеню дождевой поток нес базарный мусор и соединялся с меловыми водами известкового плато. Образовавшаяся «река» тащила все, что не могло тонуть мимо нашего отеля в сторону морской лагуны. Поток впечатлял своим содержимым: деревяшки и тряпье, овощи и фрукты, отходы человеческой деятельности, яростно извивающиеся змеи, отчаянно барахтающиеся крысы и самые невероятные объекты флоры и фауны.
- До отеля не добраться по такой грязи, - забеспокоились бортпроводницы.
- Ничего. Пройти-то метров триста,- успокоил бортрадист Федор.
Ждали часа четыре. Постепенно ливень перешел в дождь. Наступило время закрытия магазинов. Охранники с сочувственными улыбками предложили покинуть магазин. Делать нечего. Авто не ходят. С неподдельной брезгливостью пришлось входить в грязный поток.
- Парни, держите девочек, чтобы не унесло их в море,- приказал я.
– Пошли!
Взявшись за руки группами, чтобы не сбило и не унесло, осторожно вступили в поток. Воды было по колено. С трудом добрались до отеля. В холле отдыхающие пассажиры нашего рейса встретили любителей сувениров и экзотики шутками и безобидными смешками.
С трудом отмывшись от грязи, все собрались в моем «люксе». На экране «всезнающего ящика» показывали результаты прохождения циклона «Луиза». Впечатляющие разрушения на берегах Мексики, США, Кубы заставили умолкнуть самых говорливых любителей комментарий.
Вечером циклон краем задел Монтего-Бей на северо-западе Ямайки и продолжал двигаться в сторону Гаити. «Картинка» с аэродрома Кингстона вызвала у всех чувство жалости к своему самолету Ил-62, сиротливо стоящему в воде выше колес под безжалостным ливнем с понуро поникшей головой и опущенными плечами-крыльями.
- Ну, братцы, страшно попасть в объятия такой «милой» Луизы!
- Да уж, необузданная «леди»!
Двое суток ожидания благоприятного прогноза из Гаваны наконец-то закончились. Кубинская столица принимала наш самолет на военный аэродром Сан-Антонио.
Взлетели. Связь неустойчивая, видимо кубинцы не восстановили антенное оборудование. Через полтора часа полета вышли на маломощный радиоприводок Сан-Антонио. Диспетчер предупредил:
- Добрый день, Аэрофлот! Посадочная полоса в неудовлетворительном состоянии. По краям – толстый слой ила. В начале полосы швы нескольких бетонных плит размыты ливнем. Будьте осторожны и внимательны. Посадку разрешаю!
- Буено диас, компанеро. Вас понял! Мучо грасиас (спасибо) за информацию.
- Экипаж, садимся!
После посадки экипаж удивлялся виду и состоянию ВВП (взлетно-посадочной полосы). Размытые швы бетонных плит, некоторые края плит приподняты на 2-3 сантиметра, на обочинах валы мусора:
- Как на танковом полигоне – полоса препятствий!
Осторожно зарулили за автомашиной-лидером на стоянку. Всюду наспех собранные бульдозером завалы из ила, ветвей деревьев, деревянных и металлических обломков. Крыши складов, вспомогательных помещений, командной вышки разрушены.
Улетающий экипаж уже осматривал самолет.
- Ну, что тут у вас было? – поинтересовался я.
- Не спрашивай, Анатолий Петрович! – Командир сменного экипажа удрученно махнул рукой. – Я такого ада никогда не забуду! Что-то невообразимое творилось на улицах Гаваны. Шабаш ведьм. Думали, что наш отель «Гавана Либре» не выдержит ураганного ветра и рухнет. Но выдержал. Выстояли и другие высотные здания.
- Американцы строили. Как для себя.
- А что на аэродроме Хосе Марти?
- Беда! Три самолета Ан-24 компании «Кубана» затопило. К двум Ил-62, советскому и чехословацкому вода подступила под обрез фюзеляжей.
- Ну, счастливого полета, Владимир Гаврилович. Попутного вам ветра над Атлантикой!
Вот такое знакомство произошло осенью 1986г. С циклоном с нежным именем «Луиза»
Можно понять людей, которые с благоговением, осторожностью, а то и с языческим ужасом встречают катаклизмы природы: ураганы, тайфуны, торнадо, землетрясения, экологические катастрофы.
Это пока непреодолимо!
Пока?
Сентябрь, 2003 г.
|
| |
|
|
| Иганор | Дата: Воскресенье, 02.09.2012, 10:32 | Сообщение # 30 |
|
!
Группа: Проверенные
Сообщений: 9
Статус: Оффлайн
| Любовь не разлучить
Анатолий Орлов
Зорины уже открывали дверь, когда услышали требовательный звук телефона в холле квартиры.
- Ну, не успели приехать, тебя уже разыскивают, - заворчала уставшая после дачи Валентина Степановна.
- Я не жду звонка. Кто это может звонить? – удивился я.
Наконец, справились с замками:
- Да, слушаю!
- Анатолий Петрович?
- Он.
- Привет, Толя! Не узнаешь? Летун! – прозвучало давно забытое школьное мое прозвище.
- Не-ет… - напрягая память, протянул Зорин.
-Толя, совсем старый стал. И как с тобой только Валя живет? Что с памятью-то? Склероз донимает? В последней стадии? – знакомые нотки говорившего постепенно возбуждали клетки закромов памяти. – Извините, кто это?
- Эх, ты, а еще другом назывался!
- Геолог? Ты? – несмело спросил я.
- Наконец-то, узнал!
- Сере-е-га-а-а! Бродяга! Одинокий волк! Где ты? – Зорин уже радостно завопил.
Прислушивающаяся к разговору Валентина Степановна заулыбалась. Это звонил их школьный товарищ Сергей Батманов. Геолог по призванию и образованию, он годами пропадал в экспедициях, разыскивая элементы из менделеевской таблицы. Когда заболела мать, ему пришлось перейти на более-менее упорядоченную жизнь.
У самого семейная жизнь не склеилась, хотя дети и были. Может быть, виноват его характер? Он - «правдоруб» по натуре. Не щадил в своей прямоте ни близких, ни коллег по работе, за что в душе иногда раскаивался. Правда может быть горькой, но не обижающей человека. Бывшая супруга продолжала помогать ему в домашних делах и по уходу за матерью. Имеющаяся кандидатская диссертация позволила ему работать преподавателем в институте.
- Ты где?
- На вокзале!
- Бери «мотор» и лети пулей к нам.
- Ну, «мотор» - накладно для моего нынешнего профессорского кармана. Приеду на метро.
- Ждем! Адрес не забыл?
- Помню!
Валентина Степановна не теряла времени. Наскоро рассовав по своим местам привезенное с дачи, уже хлопотала у плиты.
-Толь, что у нас в баре?
- Для тебя – «Сливянка». Отгоню машину в гараж, заскочу в магазин купить для нас «Кристалл». Хлеба надо?
- Возьми батон.
Они на скорую руку успели собрать стол, как в дверь зазвонили.
- О-о-о! Появился, вечный бродяга! Здорово! Здорово!
Объятия, радостные возгласы. Сергей, как всегда, с только ему присущей галантностью, преподнес Валентине букет и приложился к ручке.
- Ну, геолог, не растерял в горах своей учтивости. Джентльмен!
- Спасибо, Сереженька! Мы рады тебе! Вот, Толя, бери пример. От тебя не дождешься цветов. Эх, ты! Летчик-международник!
- Валя, гость с дороги. Сергей, быстро в душ. Полотенце там.
Вскоре с веселым гомоном они уселись за стол.
- Друзья, за встречу!
- Редко мы стали встречаться. То работа держала, то – дети, то – внуки. Иногда и хвороба цепляется.
- Ты, Сережа, как живешь? Как мама, Ксения Александровна, чувствует себя? Что в Москву привело? Профессорские дела?
- Дочь у меня в Москве что-то захандрила. Приехал разбираться. Мать оставил на свою бывшую благоверную. Клара мне очень помогает. Я уже не профессор давно. В нашем НИИ «заварились» коммерческие дела. Наука – по боку, давай только баксы. Мне с моим характером места не нашлось среди «брокеров», «дилеров», посредников. Приторговываю газетами в розницу.
- Профессор, имеющий научные разработки и «газеты в розницу»?
- Сварили кашу «демократы»! Не проглотить!
- Хватит! Не будем плакаться.
Беседа часто прерывась веселыми тостами или возгласами «А ты – помнишь?». Постепенно разговор приобрел спокойный характер. И вдруг опять неожиданный поворот:
- Ну, как ваша дача?
- Там хорошо. Нынче в Подмосковье стоит теплая «золотая» осень. Природа ожила своим разноцветьем. Теплынь. На садовых участках народу много. Люди радуются последним погожим денечкам. Кто – занят делом, кто – просто отдыхает. У меня всегда осень вызывает пронзительное чувство прощания с чем-то до боли знакомым, близким, родным. – Валентина грустно замолчала.
- А что такое? Увядание природы?
- Осенью работаешь на участке, и всегда возле тебя вьются две овсянки. Это птички небольшие с бурыми и желтыми пятнышками на оперении… Вот и вчера подлетела ко мне овсяночка, когда я свои клумбы к зиме готовила. Села рядом на веточку. Смотрит на меня одним глазком, то – другим. А вторая – тоже рядом.
- Ну, что, милые? Уезжаем мы завтра. Вы привыкли, вижу, к нам.
Овсяночка села на мое плечо и тихо защебетала, словно сожалея о близком расставании. Мое сердце внезапно сжалось и заныло. Эти пташки все лето встречали меня веселым гомоном. А в последние дни всюду сопровождали, стоило мне только появиться в саду. Крутятся рядом, своим щебетанием пытаясь что-то сказать. А, может, правда, что в них вселились души кого-то из умерших родных? Смешно?
- Что ты, Валя. Грустно.
- Так вот. Я присела на корточки и заговорила с ними. Они, перебивая друг друга, стали отвечать мне. Эх! Если бы мы могли понимать их язык!.. Утром укладываю вещи в машину. Одна из овсянок, завидев меня, заволновалась. Стала прыгать с ветки на ветку растущей рядом ирги.
- Ну что ты, пташка, так волнуешься? Зима пройдет, а ранней весной мы вновь встретимся. Внук построит для вас и ваших птенчиков новый красивый домик. А где твой дружок? Я насыплю для вас повсюду пшена. Толя развесит кормушки. Может быть, и зимой приедем к вам. Мне тоже жаль уезжать.
- Пошел рано утром в ближайший ельник набрать последних «чернушек». Низко наклонившись, продираюсь сквозь густые «лапы» молодых елочек в поисках грибов, а овсянка около меня хлопочет и все щебечет, словно спешит что-то поведать, сообщить, пожаловаться на птичьем своем языке. Впечатление, с тобой разговаривает живой человек, и ты его хорошо понимаешь. Я тоже начинаю говорить, успокаивать птичку. Так она, наклонив головку, замерев на месте, прислушивается и начинает поддерживать разговор. Удивительно. Телепатическая связь между человеком и птицей, - продолжил Анатолий.
- Мистика, да и только! Ученые мужи пока еще робко склоняются к мысли, что душа человека – то материализованная категория бытия.
В разговор снова вступил я:
- Сергей, я расскажу историю с моим добрым приятелем. Грустная история. Но житейская.
- Толя, ты о Романе хочешь поведать?
- Да, милая.
Был у меня хороший приятель. Он старше на пять лет, но нас связывала общая работа на международных авиалиниях. Роман раньше меня начал летать командиром за границу. Мы дружили семьями. Жена его Марина была ровесницей Вале. У них тоже двое детей, как и у нас. Проблемы с детьми были общими. Парой Роман и Марина выглядели очень импозантно, многим на зависть. Высокие, красивые, всегда веселые.
Мы с Романом улетали в долгие командировки, и жены наши часто собирались вместе. Напекут пирогов, нальют домашней наливочки. Посидят, сообща решат возникающие вопросы, посетуют, что мужей видят реже, чем хотелось бы. Как-то так однажды получилось, что мы не виделись месяца три. То они в отпуске были, то – мы. А когда встретились, Мариночку было не узнать. Она очень похудела.
- В брючном костюме, в белой блузке с рюшечками, - вступила в разговор Валентина, - она выглядела очаровательно.
- Мариночка, открой секрет, как тебе удалось так быстро похудеть? Ты стала, как тростиночка. Ну, не скрывай! Усиленно спортом занималась или принимала тайские таблетки для похудания? Давай, «колись»!
- Ничего не принимала. Плавала очень много. В лес часто ходила за грибами, ягодами.
- Ты так загорела. Стала еще привлекательнее. А я, наоборот, в отпуске поправилась.
Марина от таких слов зарделась, но, почему-то, взгляд ее вдруг потускнел. Роман тоже опустил голову.
- Да я похудела из-за проблем с желудком. Часто стали появляться боли. Пища отторгается.
- В этом случае тянуть нельзя. Надо срочно идти к врачу.
- Ой, не люблю я походы в поликлинику. Пару месяцев назад я обращалась к участковому терапевту, она меня грубо, как умеют только врачи, назвала симулянткой. Говорит, сидите дома, не работаете, делать нечего, вот и прислушиваетесь, не кольнет ли где-нибудь.
- А куда я пойду работать от двух малышей. Да с ними устаешь больше, чем на производстве…. Вот так. Даже таблеток не выписала.
- Прошло полгода. Марина похудела еще больше, симпатичное личико осунулось. Она постоянно жаловалась на боли в желудке. Стала быстро уставать. Каждые два-три часа ложилась передохнуть. Приехала ее мама, чтобы помочь. Надо было готовить старшего сынишку в школу. Младшего с большими трудностями удалось устроить в детский сад. Забот прибавилось.
Жизнь в доме кипела, а Марина угасала. Она прошла в поликлинике полное обследование. Ничего! Здорова! Говорят:
- Вы просто выдумываете свои болячки.
Однажды Роман вернулся из двухнедельного рейса в Африку. Увидел осунувшееся личико жены, высохшие ручки. Модная одежда, привезенная из-за границы, или приобретенная в «Березке», которую любил дарить ей, сейчас висела на любимой Мариночке, как на вешалке. Роман все понял. Чтобы быть постоянно дома, он перевелся из Шереметьево в Домодедовский авиаотряд. Подключил всех своих друзей и нашел замечательного врача. Но время уже было потеряно. Профессор поставил жестокий диагноз. Срочная операция положительного результата не дала.
Сиротками остались ее сынишки. Роман почернел от горя. Мальчишки ходили растерянными, постоянно искали маму.
А потом в квартире начались какие-то мистические явления. Лежит ночью Роман, вспоминает свою любимую, мысленно разговаривает с ней. Вдруг видит, как тихо раскрывается дверь. На лице явственно ощущается слабое теплое колебание воздуха. Или зазвенит чайная ложечка в стакане. Не раз слышалась тихая колыбельная песня в детской. Иногда утром замечал, что тапочки были передвинуты, а оставленная вечером в кухонной раковине кастрюлька – вымыта. Душа Мариночки еще не покинула дом и давала знать о себе.
- Толя, я больше не могу. Расскажи ты.
Валентина тихо заплакала. Мужчины подавленно молчали после поминальной чарки. Зорин продолжил грустную повесть.
Роман Иванович спешил. Глубокий снег затруднял ходьбу. Ноги проваливались в сугробах. Вскоре заправленные в подшитые валенки меховые штаны, чудом сохранившиеся от давнишних полетов в «Полярке», намокли вокруг колен.
- Ну, намело. Весь снег с Мокши подняло на берег. – Ворчал он, сдвигая шапку на затылок. От взмокших, редких уже волос, шел потный парок.
- Вот и Белянка уже встречает, - увидел он летевшего ему навстречу от кладбищенской рощи белого голубя.
Подлетевшая голубка, сделав пару кругов, осторожно села ему на плечо:
- Вуорк, вуорк, вуорк, - ворковала она, выговаривая старику за долгое отсутствие.
- Скоро, скоро дойду, немного осталось. Не торопи. Видишь, как спешу – мокрый уже.
- Ну, что ты. Не сердись. Не мог раньше придти – радикулит чертов замучил.
Вскоре он дошел до своей оградки. Здесь уже двадцать лет ждала его незабвенная супруга, душевный друг, милая женушка Марина Игнатьевна. Старик сильными еще ногами разгреб снег внутри оградки, отряхнул и поправил на могиле примятые снегом засохшие цветы:
- Надо ж так – цветы давно засохли, а лепесточки не опали. Видишь, Маринушка, даже цветы твои любимые сохраняются возле тебя. Вот такое добро излучает твоя душа. И мне хорошо с тобой рядом… Какая несправедливость: ты всю жизнь была для меня и наших сынков ангелом-хранителем, старалась оградить нас от всех напастей, берегла семью. А мы не ценили это. Сердились за твою заботу, словно защищая свою самостоятельность, чем каждый раз нанося тебе обиды. И тяжелела твоя ноша. Наверное, за доброту к людям Бог и позвал тебя к себе на службу.
Роман Иванович обмел столик, скамейку. Заскорузлыми громадными ладонями с утолщенными в суставах несгибающимися пальцами осторожно смел снег с фотографии жены на гранитной плите. Снял висевшую на оградке сумку со снедью. Расстелил чистую тряпицу на столике. Выставил бутылку «белой», два граненых стаканчика, осторожно выложил кусок пирога, еще паривший на легком морозце. Голубка, сидевшая на ветке рябины, внимательно следила за сборами Романа Ивановича, поворачивая головку за каждым движением рук старика. Вспорхнула, осыпав столик снежком, и уселась рядышком на столешнице.
- Осторожней, Белянка, осторожней. Я вот принес тебе пшена, овсянки полакомиться.
Старик и голубь подружились три года назад. Свою жену Роман Иванович не стал хоронить в Москве, а привез сюда на кладбище своего родного села, которое он покинул в начале пятидесятых. Он понимал, что покоиться в тиши высоких кленов лучше, чем на шумных и тесных московских кладбищах. Да и о своем будущем подумал. Вместе рядышком лежать – душу греет.
Когда сыновья после учебы определились в жизни, он им сделал свадьбы, оставил квартиру и уехал сюда, списавшись с летной работы. Ему каждое лето привозили внуков, которые любили деда и всюду следовали за ним, вызывая добрые улыбки у односельчан. Они вчетвером приходили к бабушке Марине. Постоянно хлопотали у могилки: подкрашивали оградку, обновляли столик и скамейку, обкладывали свежим дерном, чтобы зимой было теплее лежать его милой Маринушке. Разговаривали с ней, как с живой. Посадили рябину, черемуху, сирень. Следили, чтобы все было красиво, опрятно – покойная любила чистоту. Это было летом. Зимой он приходил один.
Однажды он сидел у нее на скамеечке. Так муторно было на душе, что у этого крепкого еще мужика, закаленного в трудных полетах, даже слезинки выкатились на морщинистые щеки. Сам удивился этим. Длительные полеты в опасных иногда ситуациях в Арктике, Антарктиде или в экваториальных странах, подчас и борьба за выживание притупили все жалостные струны его души и закупорили слезные железы. Он даже на похоронах не плакал. Только тяжесть утраты дорогого человека сковала все мышцы и чувства его богатырского тела свинцовым панцирем.
Последние годы с сыновьями что-то разладилось, хотя они все время приглашают его обратно в Москву. Годы и жизнь отдаляют даже родных людей.
Так он долго сидел мрачный. Тяжелые мысли темнили его лицо, углубляли морщины, сгибали спину. Очнулся он от воркования белой голубки. Она подошла к его ладоням, безвольно лежащим на столике, потерлась головкой, словно сочувствуя Роману Ивановичу. Он внезапно почувствовал тепло и облегчение в сердце: «Как будто Марина меня успокаивает. А, может быть, это ее душа в образе белой голубки? Верно! Это Маринушка со мной разговаривает!». Невидимые, необъяснимые нити соединили Романа и Марину. Соединили взаимопониманием, душевной теплотой и сердечным покоем.
С тех пор они стали с голубкой друзьями. Он всегда спешил сюда, как в далекой юности к своей ненаглядной к заветному месту на берегу Кинели на окраине Бугуруслана, где он учился в летном училище. А она, Беляночка, как невеста в белом платьице на выданье, всегда радостно летела ему навстречу. Незримо соединились две души.
Роман Иванович налил в две стопки горькой водки. Одну поставил на могилку, рядом – кусок пирога, насыпал конфет. Это по православному обычаю, чтобы «божьи» люди помянули добрым словом усопшую.
- Вот принес, Маринушка, свежий рыбничек. Сам наловил в Мокше окуньков намедни. Что долго не приходил – поясницу схватило, не мог подняться. Да и все время пуржило. Ты не озябла без меня? Сейчас я к бокам твоим снежку подгребу, теплее будет.
Беляночка села ему на плечо и стала осторожненько перебирать клювом седые волосы на висках, иногда чуть подергивая.
- Ишь, заметила уже. Да, отросли. В селе закрылась парикмахерская. Схожу в Вавилово.
- Ну, Мариша, у меня все хорошо. Старший наш, Владимир, стал начальником отдела. Внучек Генка хорошо учится в школе. Он очень ласковые письма пишет. Ждет лета, чтобы приехать к тебе. Да и все остальные обещают приехать. Помнят тебя, Маринушка. А я люблю ходить к тебе один. Ведь в нашем мире – только ТЫ и Я. Так и в молодости мы видели только друг друга. Сыновья и снохи зовут меня к себе жить. Не хочу уходить от тебя. Не пойду к ним.
Роман Иванович замолчал. Белянка прижалась к его виску, запрятав головку под шапку – пригрелась. Внезапно возникшее молчание соединило их ауры. Человек и птица понимали тайный язык чувств. Даже ветерок опешил перед этим таинством и смущенно спрятался в заснеженных кронах кладбищенской рощи. Чувства отдыхали, наслаждаясь покоем и взаимопониманием душ
- Ну, вот, успокоился я душой с тобой, Маринушка. Тебя утомил. Давай отдохнем. Завтра я приду к тебе, милая.
Белянка встрепенулась, освободила головку из-под шапки. Потерлась ею о большой обветренный нос Романа Ивановича.
- Ну-ну, Беляночка. Будя-будя. Не беспокойся. Мы славно поговорили. Я навел порядок. Ждите завтра.
Старик встал, допил из своего граненого стаканчика. Еще раз поклонился памятнику своей Марише. Нежно погладил фотографию на гранитной доске. Закрыл дверцу и понуро побрел домой.
Назавтра Роман Иванович с трудом добрался до заветного места. Видно было, что силы покидали старика. Положил сумку. Тихо подошел к памятнику. Встал на колени и поцеловал фотографию своей жены.
- Пришел я, Мариша. Здравствуй, милая моя. Не озябла за ночь? Я по дороге к тебе наломал лапника. Дух от него хороший. Сосновым лесом пахнет. Весной. Положу тебе под бочок – еще теплее будет.
Старик сел на скамейку, раскрыл сумку. Вареные яички покрошил на могилку. Рассыпал все зерно – для птиц. Наконец, угомонился. Белянка уселась на край стола.
- Вот, подруга моя милая, что я тебе расскажу. Сегодня снился светлый сон. Будто, прилетел я из далекого Сингапура. Вижу, встречаешь ты меня с нашим младшеньким у самолета. А я не верю своим глазам. И ты лучишься вся! Я решил, что это к скорой встрече с тобой. – Роман Иванович надолго замолчал. – Отлетался я в небе над житейским морем. Все грозы обошел. Фронты пересек. Правда и вволю поболтало, потрепало меня в грозах житейских. Все преодолел… Детей поставил на ноги, будут помнить о нас с тобой. И внуки растут настоящими людьми. Все долги раздал…. Трудно мне без тебя одному. Да и ты заждалась. Пришел я навсегда к тебе. Нам будет легче вдвоем. Ты не беспокойся, все я на этом свете сделал путем. От людей не стыдно.
Налил из чекушки. Выпил, крякнул. Шершавой ладонью вытер губы. Белянка внимательно смотрела на него, склонив головку, иногда переступая с лапки на лапку.
- Ты что, Беляночка, такая тихая сегодня? Что-нибудь случилось?
Голубка подошла поближе. Осторожненько потерлась носиком о теплую ладонь. Отряхнула прилипшие зернышки. Подняла головку.
- Не грусти, голубка. Ведь теперь мы будем вместе всегда.
А сердце старого пилота все жгло и жгло. В глазах постепенно угасал пасмурный день.
- Все, Маринушка…. Я готов. Вот сделаю последние шаги и мы… вместе опять.
Голова медленно склонялась на тяжелые ладони, лежащие на столике. Белянка чуть отодвинулась. В сознании высветились слова:
- Когда мы вместе, нам не страшно умирать. Когда мы врозь, мне страшно жить.
Назавтра соседи нашли Романа Ивановича. Голубка, видимо в поисках тепла, зарылась носиком в волосах старика и уснула тоже вечным сном. Односельчане сообщили сыновьям…
Мы с Валентиной были на похоронах. Отправили Романа в последний полет к своей Марине.
- Вот так завершилась жизнь двух замечательных людей.
За столом надолго установилось грустное молчание. Никто не хотел первым нарушить.
Март, 2003 г.
|
| |
|
|
|
|
