Первые 6-8 месяцев Валя с мамой жили в одной четырёхместной палате. Их двое и ещё с ними двое жили. В марте 76-го маме было 56 лет. Совсем слепая женщина была, но сама ходила по коридору, сама мыла пол в палате. Потом её перевели в 1-й корпус к бабушкам. 1-й и 2-й корпуса были соединены тёплым коридором и мама почти-что каждый день сама приходила к Вале. Я просто ею удивлялся, что совсем слепая, а всё сама себе делала. Потом Валентину перевели в трёхместную палату. Она стала жить с двумя девчонками: одна с 46-го г.р., а вторая с 47-го г.р. Осенью 77-го они со своими мужьями вышли из дома инв., стали жить в Тобольске. До сих пор с ними общаемся. Правда, их мужья уже умерли. Через некоторое время Валентину снова перевели в четырёхместную палату, стала жить с тремя девчонками. Где-то в 79-80-м я с Валентиной стали думать, чтобы нам дали отдельную комнату. Но увы… Во-первых, мы были нерегистрированные, а во-вторых, как-будто в доме инв. нет свободных комнат. Дошло до того, что я поздно вечером ложился спать к Вале, а часов в 5 утра уходил от неё к себе в палату. Очень хорошо помню такое: вечер, 10-е ноября 82-го года. Все девчонки ушли в красный уголок, по телевизору ждали концерт к дню милиции, которого так и не было. А я с Валентиной что-то рано легли спать. По радио музыка играет и играет. Валентине говорю: «Что такое? Пожалуй Брежнев умер или кто-нибудь из них». А она: «Да ну, не может быть». Пришли девчонки с красного уголка, так по телевизору никакого концерта так и не было. На второй день в доме инв. был банный день. Банные дни проводили через две недели, а надо было их проводить через 10 дней, что из-за чего я частенько ругался с начальством дома инв. С утра мылись мужчины. Баня от корпуса стояла метров 300. Пришёл из бани, а в корпусе все говорят, что умер Брежнев. Вот такой случай очень хорошо помню. Где-то с 81-го года Валя без ведомо меня стала писать письма, чтобы нас зарегистрировали и чтобы нам дали комнату. Писала она в журналы «Крестьянка», «Работница» и даже написала космонавту Валентине Терешковой. И 20-го марта 84-го к нам в дом инв. приехали работники Башковского сельсовета и меня с Валентиной зарегистрировали. Два дня гуляли, отмечали свадьбу. А 10-го августа 84-го нам дали комнату. Приехав в Тобольский дом инв. в 68-м году, смотрю, а в коридоре корпуса стоят велоколяски, которых не было в детдоме. У каждой велоколяски был свой хозяин. У Коли Викторова тоже была велоколяска. По корпусу, в баню он ездил на креслеколяске, а на велоколяске выезжал в город. И он разрешил мне, чтобы я на его велоколяске научился ездить. Учился на территории дома инв. То на работницу наеду, то на какую-нибудь бабушку, то на клумбу и ото всех мне крепко попадало. На клумбу заехал, так бабушки выскочили из корпуса и заорали на меня. Не дай бог. Как наеду на кого-нибудь, думаю: «Нет, больше не буду садиться в эту коляску». День-два пройдёт и снова сажусь в эту велоколяску, думаю, что всё-равно ведь надо научиться. Где-то с месяц, если не больше, всё-таки научился ездить, стал на велоколяске выезжать в город. И мне выдали велоколяску, которая стала моя. А когда стали жить в Михайловском доме инв., то я один, а когда и двоём, и троём ездили в Тобольск на этих велоколясках. От Михайловки до Тобольска 12 км и это расстояние проезжали часов за 4-5 с отдыхом. Рано утром выезжали и поздно вечером приезжали. Здесь в 60-80-е годы дорога была военная, фронтовая: с горы на гору и вся в куветах. По такой дороге и ездили. Когда в 68-м я приехал в Тобольский дом инв., директором работал Старов Семён Иванович, пожилой мужчина. Работал он так: день прошёл и ладно. Ещё в 65-66-м ему предлагали начать постройку нового 5-этажного дома инв., а он так и не начал. И нового дома инв. в Тобольске так и не построили. В марте 69-го Старов С.И. ушёл на пенсию и начались меняться директора. За полгода сменилось 4 директора. В октябре 69-го, когда я второй раз приехал из Пятигорской клиники, смотрю, а в доме инв. новый директор Бекшенев Ришад Максумович. Мужчина в годах, во время Отечественной войны был на фронте. Но такой вредный был, не дай бог. Как-то в феврале 70-го на улице всё перемело снегом и никто не чистил. Ребятам, в том числе и мне, кто кое-как на больных ногах, а кто и на креслоколясках, надо было идти в баню и никак не пройти, не проехать. Молодые ребята, как Викторов, Белов и другие, взяли и выпустили стенгазету на директора Бекшенева, раскритиковали его, повесили на стену коридора корпуса. Директор подошёл к ней, прочитал и сорвал. Подошёл к нам, к ребятам, и начал разбираться, какое мы право имеем его критиковать. И ребята дали ему маху, что он сразу же отошёл от нас. Как-то летом 72-го я на велоколяске ехал по дороге Тобольска. В то время в городе мало было машин. А по тротуару шли женщина с девочкой. Они остановили меня, разговорились и оказалось, что они соседи моей сестры Тамары, которая в то время жила на севере Тюменской обл. Женщина с девочкой ехали в Тюмень в больницу и по пути заехали в Тобольск. Соседка сестры сказала мне, чтобы я ехал к ним в гости, и дала от них мне денег на дорогу. Написал я заявление на отпуск и на второй день утром отдал директору. Он меня отпустил, что езжай. А после обеда пришла почта. Бекшенев Р.М. подошёл ко мне и стал выговаривать, чтобы я никуда не уезжал, что по области какой-то карантин. Я ему, что Вы ведь меня уже отпустили, а он ни в какую. Дошло до того, что я обозвал его буквоедом и вообще всяко. На второй день в дом инв. приехал чиновник из области Калинин П.И. Он с Бекшеневым шли по улице, я на велоколяске подъехал к ним и стал у Калинина отпрашиваться, чтобы меня отпустили к сестре в отпуск. Он спросил Бекшенева, что как я веду себя. «Вообще-то он хорошо себя ведёт, а вот вчера всяко меня обругал». И Калинин, как мальчику, стал говорить: «Извинись, а там как директор, если простит, тогда съездишь». Куда деваться, пришлось извиниться. И только тогда эти бюрократы разрешили мне съездить к сестре в отпуск. Приехав от сестры, смотрю, а в нашей «офицерской» палате на месте Гоши Манькова живёт выпускник нашего Щелкунского детдома Валера Меркурьев. А Маньков в это время жил у мамы в Заводоуковске Тюменской обл., мама увезла его к себе на лето 72-го. Когда в детдоме я последний год жил, частенько разговаривал с Меркурьевым про дом инв., как будем там жить и нас ужас охватывал. Он не ходил на ногах, животом ложился на маленькую коляску, так и передвигался. И вот он приехал в наш Тобольский дом инв. Месяц-полтора пожил и уехал как-будто бы совсем. Что-то ему не понравилось. В конце октября 72-го он снова приехал к нам, поместили его в пятую палату. Перезимовал он зиму у нас и в мае 73-го он уехал от нас и больше я не видел его. Уже писал, что после операции в 60-м году, очень сильно стала болеть левая нога в коленном суставе. Во второй половине 70-х и в начале 80-х мне вообще очень трудно стало ходить. В последние 2-3 года вообще стал ходить возле стенки. Очень тяжело было мне. И на креслоколяску, которые были в те годы, не хотел сядиться. В марте 83-го в дом инв. поступили новые складные креслоколяски. Посмотрел, подумал, что может быть попробовать. Сел и мне понравилось. Очень быстро стал ездить сзадом, отталкиваясь правой ногой. Она была у меня почти здоровая. Но подумал, что коляска коляской, а ходить на ногах ведь всё-равно надо, а то совсем не смогу ходить. Где-то с месяц-2 так делал: когда на ногах ходил, а когда и на креслоколяске ездил. А потом уж только на креслоколяске стал ездить. За счёт креслоколяски я более самостоятельным стал. Что надо, и привезу, и отвезу, никого не надо просить. С Валентиной в комнате стали жить, так в комнате сам стал пол мыть лентяйкой. Правда, иногда и Валина мама мыла. На велоколяску, можно сказать, не стал садиться. По корпусу, по улице стал ездить на креслоколяске. В город стал ездить на автобусе: залезал в автобус, коляску складывали (она легко складывалась) и тоже в автобус. По городу, куда надо было, ездил на креслоколяске. В Михайловском доме инв. ещё в 60-е годы стал работать директором Шутов Павел Михайлович и до 94-го работал. Мужик он был вобщем-то нормальным. Можно было с ним и поговорить, и договориться. А к своей работе он также относился, как и директор Тобольского дома инв. Старов С.И.: день прошёл и ладно. Его жена Надежда Клементьевна работала у нас инструктором по труду. Женщины и некоторые мужчины, проживающие в доме инв., вязали носки для ковровой фабрики. И Валентина вязала носки, чтобы заработать себе пенсию. Клементьевне надо было каждый месяц сдавать продукцию, а она сдавала через 3-5 месяцев. Как вздумает, так и сдавала. А Вале, чтобы заработать пенсию, надо было сдавать продукцию каждый месяц. Ей надо было отработать 3 года, чтобы получать пенсию. А она отработала 4 года и обратилась в ковровую фабрику, чтобы её оформили на пенсию. Но увы… У ей всего только год с небольшим стажа. Клементьевна нерегулярно сдавала носки, так и получилось. Я взял и написал в Тобольскую прокуратуру и только после этого Клементьевна более менее регулярно стала сдавать носки. Правда, она и директор Шутов П.М. поворчали на меня. И только через 7 лет, как Валентина стала работать, получила пенсию. В марте 75-го в посёлок Михайловка приехала женщина и поступила работать бухгалтером в дом инв. У ей одна нога в аппарате и ходила с тросточкой. И как-то я с ней разговорился. Оказалось, что эта Созонова Валентина Петровна воспитывалась в нашем Щелкунском детском доме с 49-го по 57-й годы. И мне как-то очень приятно стало с ней разговаривать. Вспомнили и директора Пролубщикова А.С., и девчонок, и мальчишек. Правда, некоторых я и забыл. В 55-57 годы я ещё совсем маленький был и то некоторых вспомнил. Она и сказала мне, что у Вали Четвёркиной не было кистей рук. Созонова В.П. сказала мне, что как-то в 70-е годы она была на вокзале в Свердловске и видела Наташу Кибитову, что Наташа была грязно одета и ведёт плохой образ жизни. В 96-м Созонова В.П. вышла на пенсию и администрация Михайловского дома инв. купила Созоновой В.П. в Тобольске 2-комнатную благоустроенную квартиру на 1-м этаже. Но Валентина Петровна ещё осталась работать. В 99-м она упала, сломала ногу и больше не смогла работать. Переехала в Тобольск, так и живёт в Тобольске. Нынче в июне я подъезжал к окнам её квартиры, поговорил с ней. У меня цифровой фотоаппарат, хотел сфотографировать её и занести на сайт нашего детдома, как воспитанницу, но она ни в какую не стала фотографироваться, что это ни к чему, что надо жить настоящей жизнью, а не прошлой. Видно не хочет вспоминать прошлую жизнь.

А Толик Нелюбин с 1939-го года рождения жил в Омской обл. со своей семьёй, у него было два сына. В начале 70-х годов по какой-то причине Толик уехал от своей семьи в Уватский р-н Тюменской обл., стал там жить и работать. И в какое-то время молодые парни того посёлка, где жил Нелюбин, по ошибке ткнули его ножом в позвоночник и Толик стал инвалидом. В августе 77-го он поступил жить в Михайловский дом инв. Передвигался он на коляске. Руки у него здоровые были, всегда был в работе: то подшивал обувь, то что-то кроил, то что-то сшил. Без работы он не мог сидеть. Всем во всём, в чём мог, помогал. Но у него плохая черта была, частенько любил выпить. Он или пил, или работал. К нему в гости приезжали и сёстры, и его жена. Частенько к нему в гости приезжал его младший сын, по несколько дней жил у него. А старший сын к нему не приезжал. Последние год-полтора своей жизни он часто стал болеть. И 8-го июля 89-го он в больнице умер. Его родственники увезли к себе на родину. Федя Жилин с 1949-го года рождения. В 7 лет он простудился и стал инвалидом, ноги не стали ходить. В Тобольский дом инв. он поступил в начале мая 72-го. А в 73-м его перевели в Михайловский дом инв. Летом 73-го в Михайловский дом инв. поступила жить Пуртова Зоя с 1953-го года рождения. В детстве переболела полиомелитом, передвигалась на коляске. Очень симпатичная девушка была. И Жилин стал с ней дружить. Он тоже симпатичным парнем был, тоже на коляске передвигался. Руки у него здоровые были. Родителей у него не было, только три брата было, которые жили в Тюмени. Иногда они приезжали к нему в гости и он иногда ездил к ним. У Зои родители, две сестры и брат жили в Вагайском р-не Тюменской обл. Очень часто они посылали Зое и посылки, и деньги. В конце 70-х, в начале 80-х все её родственники переехали жить в Псковскую обл. И Зоя почти-что каждое лето ездила к ним в гости. Где-то в середине 80-х Зоя и Федя уехали в гости в Псковскую обл., там зарегистрировались, приехали в Михайловку и им дали отдельную комнату. Федя очень мучился пролежнями. И 15-го сентября 94-го он от пролежней в больнице умер. Его привезли к Зое, все попрощались с ним, приехали его родственники и увезли его на родину. А у Зои в конце 80-х умерли родители. В начале 90-х у Зои младшую сестру застрелил муж и сам застрелился. А старшая сестра умерла от рака. После смерти Феди Зоя вышла из дома инв. и стала жить со здоровым. Первое время, лет 7-8, они жили в п.Михайловка. И как-то ночью их дом подожгли. Сами они чудом спаслись, а что было в доме и сам дом, всё сгорело. Зоя со своим сожителем года 2 жили в своей маленькой баньке. У Зои было много друзей, подруг. И одна из подруг предложила Зое переехать к себе в Тобольск. И Зоя с сожителем уехали из Михайловки. Года полтора прожили у подруги, разругались и Тобольская соц.защита выделила мало-мальскую квартирку с подселением. Последние 2-3 года Зоя очень сильно стала болеть и 1-го сентября 2014-го она умерла. В Тобольском, а затем и в Михайловском домах инв. жила Петровская Ирина Алексеевна с 27-го г.р. Она родом из Москвы. В начале Отечественной войны её привезли в Тобольский детдом, а затем в дом инв. Она ходила на ногах, немного хромала и иногда били её припадки-эпилепсия. Всегда она была в работе: мыла пола, по комнатам каждый день раздавала почту, всем во всём помогала. В 68-м, когда я с Маньковым приехали в Тобольский дом инв., у Ирины А. был сын Вася, ему уже было 9 лет, жил в школе-интернате возле Тобольска. По праздникам и в выходные дни он приезжал к маме, к Ирине. В доме инв. всегда по праздникам проводили лоторею и Вася всегда принимал в ней участие. В школе-интернате он закончил 10 классов, отслужил армию и уехал жить в Омск. Там женился, работал на заводе, иногда приезжал к матери. В 95-96-м году Ирина Алексеевна очень сильно заболела и 2-го января 98-го она умерла. Её похоронили в Михайловке и на 2-й день приехал сын Вася, так и не попрощался с мамой. В середине 80-х как-то в один год зимой вечером после ужина я с ребятами стали собираться в красном уголке. Сначала стали играть в лото, затем в домино, а потом и до карт дошло, играли в девятку на деньги, одна карта-одна копейка. В то время я получал пенсию 5руб. в месяц. А потом уж стали играть в 21. В основном я проигрывал. Редко, когда выигрывал. Бывало, что проигрывал 50руб. Но иногда некоторые ребята прощали мне. Надо было прекратить играть, а азарт был превыше всего. Играли до 5-6-и часов утра. После игры приходил в свою комнату, а Валюшка, бедненькая, одна сидела в кровати и плакала, ждала, когда я прийду. Поругаемся и всё проходило нормально.