Щелкунский детский дом для детей-инвалидов образовался в 1949-м году. Детей привозили со всего Советского Союза. Со дня образования детского дома директором стал работать Пролубщиков Анатолий Степанович. Он со своей семьёй жил в с. Никольское, 7 км от Щелкуна и каждый день на работу ездил на мотоцикле с коляской. Детдом стоял в центре села. Было 2 деревянных корпуса. В 1-м жили все малыши и все девочки средней и старшей групп. Во 2-м корпусе жили все мальчики средней и старшей групп. В середине 50-х годов в детдоме ребята жили почти-что здоровые, крепкие. Всё население села боялось детдомовских. Как-то ночью ребята 2-го корпуса сделали одному мальчику тёмную. За что, даже не знаю. Били его очень сильно, что даже убили его кочергой. Что было ребятам, не знаю. В конце 50-х - в начале 60-х начались межусобные войны между сельскими и детдомовскими. Дрались не на жизнь, а на смерть: камнями, щитами, деревянными кинжалами. А где-то с 61–62-го года никаких войн не стало. Детдомовские успокоились. У каждой старшей девочки был свой малыш. Привезли меня в детский дом и за мной стала ухаживать Валя Четвёркина. Она для меня была как мама. При мне она жила в детдоме год-два. Потом выпустилась. Хорошо помню такой случай: как-то вечером она приехала в гости в детдом, а нас, малышей, в 7 часов вечера уже укладывали в постель.Она привезла крупный, очень вкусный виноград. Видно ей не разрешили пройти ко мне, а принесли мне в постель от неё этот виноград. Больше она не приезжала в детдом и больше я не видел её. В то время думал, что Валя здоровая была. Только в 1975-м году узнал, что у Вали на руках не было кистей. После Вали за мной стала ухаживать старшая девочка Нина Звёздина. Ходила она с костылями. Выпустилась она из детдома где-то в 1958-м году. Знаю, что Н. Звёздина последнее время жила в г. Каменск-Уральском Свердловской области. Уже лет 5 нет её с нами. После 1958-го года этого не стало, чтобы старшие девочки ухаживали за малышами. Где-то в 1957-1958-м году в детском доме построили новый деревянный корпус и сделали 3 группы: младшая, средняя и старшая. Малыши остались в 1-м старом корпусе. Средняя группа, мальчишки и девчонки, стали жить во 2-м старом корпусе. А старшую группу поселили в новый корпус. В то время как-то было дико, что девчонки и мальчишки стали жить в одном корпусе.А потом ничего, привыкли. Как-то летом 59-60-го года трое старших девочек после отбоя вылезли в окно и пошли гулять по улице Ленина. На обочине стояла грузовая машина, в кабине которой сидел пьяный водитель. Он посадил этих девочек к себе в кабину, не закрыв дверку со стороны девочек, помчался. Дверка распахнулась и одна из девочек выпала из кабины и убилась. Что было этим двум девочкам и водителю грузовой машины, не знаю. Нас, малышей, всё время укладывали спать: после обеда спать на 2 часа, вечером в 18.30, не успеешь наиграться с ребятами, снова спать. Всё думал, скорей бы взрослым стать, учиться, лишь бы не спать. Возле детского дома стояла сельская начальная школа с 1-го по 4-й классы, куда детдомовские ходили учиться. А кто не ходил на ногах или плохо ходил, тех возили на лошади в эту школу. А школа, где были с 5-го по 10-й классы, стояла в конце села в сторону Свердловска, км 2 от детского дома. Она и называлась как Северная школа. Детдомовских возили учиться в эту школу на грузовой машине, на полуторке. Только в 1960-м году в центре села недалеко от детского дома построили новую сельскую каменную 2-х этажную школу, где стали учиться сельские и детдомовские с 1-го по 10-й классы. А на месте старой школы, так называемой "Северной", сделали спецшколу, где стали жить и учиться умственно отсталые ребятишки. Иногда дирекция нашего детдома приглашала этих ребятишек к нам в гости и наши ребята играли с ними в футбол.
Приехав в детский дом, в моей истории болезни написали детский паралич. Лет до 8-и, можно сказать, не мог говорить. Почти-что всё показывал на руках, которые тоже плохо работали. До 10-и лет не ходил на ногах, ползал на коленках и довольно быстро. В 1958-м году ко мне в детский дом приехал мой старший брат Николай. 2 дня был со мной и уехал. По пути он заехал в Свердловский медицинский институт и добился, чтобы меня положили на лечение в ВОСХИТО. Раза 4 возили в ВОСХИТО. То анализы не такие, то места нету. И всё-таки 1-го марта 1960-го года меня и Олю Фролову, воспитанницу нашего детдома, положили на лечение. В ВОСХИТО мне выпрямляли стопы. Нас сначала положили на 2-й этаж в, так называемые, боксы. Первую ногу правую мне оперировали 7-го марта под местным наркозом. Я не спал, всё чувствовал. Как больно, сразу же кричал. А возле меня у головы стояла пожилая женщина в белом халате, видно техничка. Как заору, сразу же она заталкывала мне в рот тряпку, чтобы я замолчал. Я и так замолкал. После крика хирурги отпускались от моей ноги и мне легче становилось и без тряпки. Так и закончилась операция на правой ноге, после которой нога и не болела. 10-го марта меня с Олей перевели на 3-й этаж в детское отделение. В то время я учился в 1-м классе, а Оля в 3-м. В палаты почти-что каждый день приходили учителя. Кроме меня в палате лежали ещё 3 мальчика первого класса и приходила к нам пожилая учительница. 14-го марта меня повезли на вторую операцию на левой ноге. Положили меня на операционный стол, только стали мазать мне ногу йодом и я заорал диким криком от страха. Поднесли ко мне наркоз, на рот, на нос положили маску и через 2-3 минуты уснул крепким сном, и никаких болей не чувствовал. Во сне снилось, что я лежу на этом операционном столе, медленно-медленно падаю вниз и всё кругом шумело. Проснулся, когда уже заканчивали гипсовать ногу. Привезли меня в палату и тут появились невыносимые боли в левом коленном суставе. 4 дня очень сильно болело. Обе ноги были полностью загипсованы. В ВОСХИТО пролежал полтора месяца и меня увезли в детдом, а Оля Фролова ещё осталась там лежать. В гипсу я был месяца 3 слишным. После меня повезли в ВОСХИТО на грузовой машине снимать гипс. Правда, я сидел в кабине. На обратном пути машину тряхануло и у меня резко согнулась левая нога в коленном суставе, невыносимая боль. И с тех пор эта нога у меня стала болеть. Всё думаю, что когда оперировали эту левую ногу, я спал, ничего не чувствовал и врачи делали, что хотели. Задели нерв и нога стала болеть. Правда, оперировали возле стопы, а болеть стало в коленном суставе. После снятия гипса, медработники детского дома стали учить меня ходить на ногах. И я научился ходить. Плоховато, но стал ходить. Иду-иду, упаду, встану и снова иду. Вот так стал ходить. Но после операции у меня очень сильно стала болеть левая нога в колени, сильно стало стягивать. Где-то в 1959-м году в Щелкун приехала жить женщина Юлия Ивановна Скурихина и поступила в детский дом работать завучем. У ей было две дочери. Через какое-то время Ю.И. стала работать воспитателем. Я учился ходить на ногах. И она сказала мне: «Научишься ходить, куплю подарок». Научился и она купила мне авторучку, которая закачивалась специальными чернилами. Это было уже когда я учился в 3-м классе. До этого я писал только карандашом. Простой ручкой не мог писать.Очень сильно обрадовался этому подарку. В раннем детстве не понимал, что такое день рождение. А когда стал понимать, сам себе придумал, что день рождение у меня 1-го мая. Года 2 отмечал незаконно. И когда Скурихина Ю.И. работала завучем, я попросил её, чтобы она посмотрела мои документы, когда у меня день рождение. Посмотрев, она сказала мне, что моё день рождение 7-го марта. С тех пор стал отмечать свой день рождение 7-го марта. В 50-е годы почти-что всем малышам писали письма родственники. Воспитателя прочитывали эти письма и складывали их в одну папку. Мне писала старшая сестра Мария. А потом она перестала мне писать. Стал я переписываться только со своим братом Николаем, который жил в Тюмени. Там он женился, родилась девочка и через год после рождения девочки он от них уехал в Вагайский р-н. Обо всём об этом я узнал позднее, когда жил у Марии летом 62-го. Где-то в 61-м он перестал мне писать. Воспитателя от имени меня написали ему 6 писем, а от него никакого ответа. И только на 7-е письмо мне ответили чужие люди, что мой брат переехал в неизвестном направлении. Я, конечно, сразу же заплакал. Это письмо прочитала мне Скурихина Ю.И. Она стала меня успокаивать, что мы его найдём. Сразу же написала письмо в адресный стол Тюмени. Через несколько дней она посмотрела папку, в которой хранились все письма малышей, и наткнулась на письмо моей сестры Марии. Сразу же написала ей письмо, а прямо на конверте написала, что если такая не проживает, то дайте ответ, что такая не проживает.В адресный стол Тюмени Ю.И.Скурихина два раза писала и на второе письмо ответили, что мой брат живёт в п. Ушаково Вагайского р-на. Через несколько дней я получил очень ласковое, нежное письмо от своей старшей сестры Марии с одним рублём денег, что я был очень-очень рад. Впервые заимел свои деньги. Мария написала мне про Николая. Он жил км 50 от её деревни. 31-го мая 62-го года Николай приехал ко мне в детдом и взял меня на лето к Марии. Я был на 7-м небе от радости. По пути в Тобольске из школы-интерната забрали своего среднего брата Владимира. Хотели взять ещё свою младшую сестру Валентину. Она тоже жила в Тобольске в школе-интернате. Увидев меня, Валентина сразу же закричала, что никуда не поедет с нами. Видно, сильно испугалась меня. Ей было 9 лет. Сестра Мария со своей семьёй жила в деревне Межевая Вагайского р-на, км 130 от Тобольска и 10 км от нашей родной деревни Александровки. Мария работала в магазине продавцом. Вечером она и её муж Октябрин пришли с работы, сели за стол и Мария на стол поставила бутылку водки, как в честь меня. А мне было всего только 12 лет. Она всем налила по маленькому стаканчику. А я не знал, что такое водка. Думал, что как вода. Немножко взял в рот и выплюнул, всё горло обожгло. Больше эту отраву я не брал в рот до 20-и лет. Мария послала телеграмму средней сестре Тамаре, которая жила со своей семьёй на севере Тюменской области, что я приехал. Тамара приехала со своим 2-летним сыночком и мы, 3 брата и две сестры, поехали в свою родную деревню. Зашли в свой родной, большой дом. Первая половина дома была записана на меня, а вторая на Володю. В моей половине жила Тамарина свекровка, а в Володиной половине жила наша тётя Гутя. Приехав в свою деревню,все жители деревни собрались в наш дом, посмотреть на меня, поговорить. Женщины очень хвалили отца, а маму как-то ругали. Отец, видно, любил женщин и мама частенько с ним ругалась. Посидели, поговорили и все пошли на кладбище, где похоронены наши родители. У наших была только деревянная оградка и больше ничего. Постояли, помянули и всё. Через 3 дня Тамара уехала к себе на север. Попозднее Мария ещё раз свозила меня в Александровку. Целую неделю жил в родном доме. Как-то сижу на берегу речки Ашлык и ко мне подходит женщина. Разговорились. Оказалось, что эта женщина жила с нашим отцом после смерти мамы. У Марии я жил до 5-го августа и Коля увёз меня в детдом, и сам остался жить в Щелкуне. Устроился на работу плотником в совхозе, от совхоза ему дали небольшую квартирку. Каждую неделю приходил ко мне. Как-то в ноябре-декабре он детдомовским ребятам сделал на озере карусель. Потом ему стало скучно жить в Щелкуне и 15-го января 63-го года он уехал обратно в п. Ушаково Вагайского р-на, Тюменской области.
В родном доме, где родился и до 5-и лет жил, многое что помню. Как бригадир, отец на дому вил верёвки для лошадей. Однажды отец сел на скамейку возле окна. Посадил меня к себе на колени, закурил и я вместе с ним стал курить. А в это время мама вышла с кухни и начала ругать отца, что сам куришь и парнишке даёшь. Частенько отец ходил на охоту . В ранние времена в деревенских домах, как зайдёшь в комнату, вверху были так называемые полати. Мы на этих полатях и спали, и играли. У нас к полатям был прикреплён кручок. Отец приходил с охоты со своей добычей, подвешивал на этот кручок добычу и снимал шкуру. Как-то на полу лежало его ружьё. Решил это ружьё сдвинуть с места. Двигал-двигал и никак не мог сдвинуть. Видно такое тяжёлое ружьё было. А мне было годика 3.Хорошо помню как мама с моими старшими сёстрами солили в кадушке капусту. Видно заготавливали на зиму. Вдоль стены мимо окна стояла скамейка.Возле скамейки стоял большой стол, за которым вся семья кушала. На скамейке в уголке лежал чемоданчик, набитый книгами. Эти книги старые учебники, по которым учились мои старшие сёстры. Очень сильно любил эти книги. Всё время листал их, смотрел. Видно очень мне нравился учебник зоологии. Часто его рассматривал. Нравилось, что там всякие разные животные. Этот чемоданчик для меня был дорогим. Как-то ночью мы, дети, с отцом спали на полатях. В ту ночь мне что-то не спалось и видно другим не давал спать. Отец привстал и на меня заругался: «Давай, спи, а то сейчас прийдёт бабай и все книги унесёт». И мне что-то очень страшно стало, лёг и уснул. Очень хорошо помню, что у нас дома был патефон с пластинками. С 2-х лет на коленках оползал всю деревню вдоль и поперёк. Один раз залез в какую-то баню. И почему-то там сидели одетые старые женщины и пели старинные песни. Когда мама погибла, привезли её домой, положили на скамеечку. Все стали с ней прощаться. Я подползал к ней. Мне казалось, что просто она спит. Все плакали, а я не мог понять, что случилось. А когда повезли её хоронить, я стал бить руками в окно, что куда повезли. Так и похоронили маму.
Через некоторое время в нашу семью пришла женщина и видно стала жить с отцом. Всё заставляла меня, чтобы я называл её мамой, но я никак её не называл. Летом 1955-го года меня стали готовить к поездке в детский дом. И я видно почувствовал, что меня хотят куда-то увезти. В тот день, как везти, я залез на полати и забился в угол. Как-будто бы спрятался. Сестра Тамара приподнялась на полати и обманом сняла меня. Так отец увёз меня в Щелкунский детский дом Свердловской обл.

1-го и 2-го сентября 1957-го меня и других ребятишек повезли на лошади в сельскую школу, которая стояла недалеко от нашего детдома. Я на ногах не ходил, руки плохо работали, говорить почти-что не мог. И 3-го сентября меня в школу не повезли, сказали, что делать там мне нечего. Я в слёзы, уж шибко хотел в школу. Но увы… Как-то в феврале-марте 1958-го вечером все мальчики и девочки играли, а мне было очень тяжело, видно, заболел. Сказать воспитательнице, что мне плохо, боялся. Поужинали, все стали продолжать играть, а я лёг спать. На второй день была суббота. Я кое-как проснулся, позавтракали и нас повезли на лошади в баню мыться. С огромным трудом помылся. После бани обед. Немножко пообедал и после обеда тихий час на 2 часа. Лёг спать и минут через 30 стал задыхаться. Ребятишки вызвали нянечку, она вызвала медсестру и меня унесли в изолятор. На второй день на лошади на санях меня повезли в Никольскую больницу. Месяца 2 меня лечили. Очень много уколов ставили. Тумбочка моя была забита пустыми пузырьками от лекарства, медсёстры отдавали их мне, лишь бы я во что-нибудь играл. У меня было воспаление лёгких. Под конец лечения стал хитрить, чтобы скорей бы выписали из больницы домой, в родной детдом. Вставал голой подмышкой на головку кровати, чтобы спала у меня температура, но ничего не получалось. Потом всё-таки температура спала и меня выписали. Летом 1959-го в Щелкун приехал жить Сурин Анатолий Николаевич и поступил работать в детский дом. Нам сказал, что он будет у нас преподавать 1-й класс. Так при детском доме образовался 1-й класс. 1-го сентября 1959-го все детдомовские первоклассники пошли в школу при детдоме. И я пошёл 2-й раз в 1-й класс. Вместе со мной в 1-й класс пошли Галя Небогина, Катя Гресик, Володя Никифоров, Гриша Голобородько, Валик Василенко и другие, которых уже не могу вспомнить. Начал учиться, можно сказать, нормально, на 4 и 5. Учитель наш был Сурин А. Н. Очень хороший человек был. Приехав в Щелкун, он устроился на квартиру к тёте Моте, к бабушке, которая жила возле нашего младшего корпуса. 31-го мая 1960-го закончили 1-й класс и Сурин А. Н. уехал жить в г. Сысерть, работать корреспондентом в районной газете «Маяк». Тётя Мотя очень ворчливая бабушка была, У ей был старенький, гнилой домик. Ребятишки стукнут по нему, она выскакивала из своего дома и кричала на всех ребятишек.
1-го сентября 1960-го начался новый учебный год. Все детдомовские первоклассники и мы второклассники, которые не ходили на ногах, остались учиться при детдоме. А второклассники, которые ходили на ногах, и все другие детдомовские стали учиться в сельской школе. Первоклассников было 15-17, а нас, второклассников, которые остались учиться при детдоме, было 4-5. Учились в одной комнате в одно время. И учила нас Лукьянова Зинаида Николаевна. Старенькая и очень умная. Так закончил 2-й класс. В 1961-м при детском доме организовали 4 класса: все детдомовские с 1-го по 4-й классы стали учиться при детдоме. В 3-м и 4-м классах у нас учительница была Ираида Ивановна Шилкова. В 1963-м при детдоме сделали 8-летнюю школу и все детдомовские стали учиться при детском доме, кроме Оли Щербаковой. Она в 1963-м закончила 8 классов в сельской школе. Училась она на одни пятёрки и её оставили на 9-й класс. В сельскую школу возили её на лошади. Частенько воспитателя просили её посидеть и она с нами сидела, как воспитательница. В 1966-м она закончила 11 классов и все экзамены сдала на 5. После учёбы к ней приехал отец и увёз её домой в Новосибирскую область. В 66-м ей было уже 21. В детдоме я закончил 8 классов. Все четверти заканчивал на 4 и 5. Только в 3-м классе за первую четверть по русскому языку была тройка. Очень сильно переживал, что меня не возьмут в поездку в Свердловск. Но меня всё-таки взяли. В каждые каникулы нас, хорошистов, которые учились без троек, возили то в кинотеатр, то в драмтеатр, то в цирк. Куда только нас не возили. Везде были. Как-то нас возили в театр имени Чайковского, смотрели оперу «Фауст», сидели на 4-м ярусе, очень высоко было, а сцена внизу. Содержание оперы вобщем-то не понял, а цвета, костюмы артистов очень красивые были. А в летние каникулы нас 3 раза возили. В цирке я 3 раза был. Как-то мы сидели в цирке. Я сидел на 4-м ряду с края. А передо мной сидел Витя Яковлев. Ноги у него здоровые были. Шло представление. На сцену вышел артист-колдун и стал что-то говорить. А в это время ко мне подошла женщина в чёрном халате, видно техничка цирка, с высоким молодым мужчиной, очень красиво одетым. И эта женщина стала просить меня освободить место этому мужчине. Я не смог встать. Тогда она почти-что насильно сняла Яковлева со стула и посадила этого высокого мужчину. Витя сел ко мне на краешек стула. Все зрители завозмущались. А на сцене колдун стал предлагать, кому поворожить. И этот мужчина, которого посадили передо мной, поднял руку, чтобы ему поворожить. Колдун подошёл к нему, надел на него чёрный материал, шептал-шептал, резко снял материал и убежал. А мужчина остался в одних плавках, соскочил и тоже убежал. Витя Яковлев сел на своё место. А зрители стали извиняться перед техничкой. Когда нас возили куда, мне очень сильно нравилось. Даже слов нет, какая огромная радость была у меня. До школы меня никуда не возили. Других ребят брали, а меня нет. Почему? Даже не знаю. В первой половине 60-х годов в детдом поступил микроавтобус «Латвия», на котором нас и возили. Работал замечательный водитель дядя Коля. Как-то без нас он поехал и на крутом повороте возле Щелкуна разбился. Микроавтобус в хлам, а про д. Колю думали, что не выживет. Но он выжил, а водителем уже не смог работать. Его жена тётя Маша работала у нас нянечкой. Через некоторое время в детдом поступил Курганский автобус, на котором работал дядя Толя. Очень хороший, простой мужчина был. Частенько он ремонтировал автобус напротив среднего корпуса. Мы, ребятишки, подойдём к нему, начинаем разговаривать с ним обо всём и он по простому с нами разговаривал, как с хорошими друзьями. Тоже он частенько возил нас и в Свердловск, и на озеро Окункуль на севере Челябинской обл., 22 км от Щелкуна. На Окункуль нас почти-что каждое лето возили на месяц-полтора. А в это время в детдоме ремонтировали корпуса. Очень здорово было жить на этом озере. Жили в палатках. Утром проснёшься, на улице яркое весёлое солнышко и птички поют на разные голоса. Одни огромные воспоминания остались. Вместе с нами на озере жили воспитателя, медсёстры, повара. Через день-два привозили нам продукты питания. Правда, когда прольёт сильный дождь, так трудно было добираться до нашего лагеря. Само озеро Окункуль было очень чистое. Каждый день в хорошую погоду купались, загорали. Мальчишки, девчонки ходили в камыши, которые находились метров 400-500 от нашего лагеря. В камышах наловят раков штук 700-800, принесут в лагерь и сразу же на костёр. Сварят и мы все едим их с большим аппетитом. Мясо у раков в двух клещах и в хвосте. Очень вкусное, но мало. Принесут их с озера, они серые, чёрные. Сварят, так они красного цвета становятся. Поедим их, собирём все отходы, отнесём их от палаток метров 100-150, выложим из них отряд на солнышке. Через день-два подойдём к ним, а они все белые от солнца. На берегу озера с полкилометра от нашего лагеря стояла деревня Тихомировка. Воспитателя ходили туда и брали напрокат лодки. Как-то ребята с воспитателем собрались на рыбалку и меня взяли с собой в лодку. Подплыли к камышам и начали рыбачить. Дали мне удочку, на крючок надевали червячка, я только закидывал удочку и вытаскивал. За полчаса поймал 6 окуньков. Было очень интересно. На рыбалку меня больше не брали. На рыбалке с нами был воспитатель Анатолий Александрович(фамилию его не помню). В детдоме он проработал года 2. Много он рассказывал нам про Венгрию, про озеро Балотон. Видно, что он когда-то был там. Потом он уволился из детдома, уехал из Щелкуна, где-то устроился работать егерем и там его убили. На озере Окункуль каждый вечер в хорошую погоду мы сидели у костра, шутили, смеялись, пели песни. Очень хорошо помню такой случай: все у костра, кругом темнота, на небе горят яркие звёзды, у костра в купальнике стоит медсестра Таисия Ивановна и поёт прекрасные эстрадные песни. Очень красиво пела. Вместе со мной учился Коля Ермаков. Он был из Рязанской области, маленький ростиком, без одной руки, ходил на ногах. Как-то сидим у костра, я повернулся вправо, а из под меня дым идёт. Очень сильно испугался, что такое. А сзади от меня отскочил Ермаков и хохочет. Ему смешно, а на меня страх. Он под меня подложил горячие угольки. Всё убрали и я успокоился. Не знаю, в каком году это было, но это 7-го июля в день купала. На Окункуль приехал директор Пролубщиков А.С. посмотреть, как мы живём. На берегу озера прямо у воды стояли женщины-сотрудники детдома. К ним подошёл директор, а они что-то пошептались, схватили этого директора за руки, за ноги, раскачали и бросили его в воду. Все хохотали и Пролубщиков смеялся. Когда он вышел из воды, схватился за карман брюк, в котором были карманные часы. Посмотрел и очень расстроился, что в часы попала вода. А потом всё обошлось нормально. Как-то один раз мы жили недели 2-3 на другом берегу озера Щелкунское. Там было подсобное хозяйство детдома: коровы, свиньи. Недалеко от нашего лагеря было поле, на котором рос горох. Ходячие мальчишки, девчонки соберутся с воспитательницей, возьмут с собой 2 пустых чемодана и на это поле. Набьют эти 2 чемодана горохом и в лагерь. Все сидим и кушаем этот вкусный, сладкий горох. Как-то один раз недели 1.5 в палатках мы жили на озере Космаково-это км 15 от Щелкуна в сторону Свердловска. Но мне там не понравилось. Палатки стояли на чистом поле, никаких деревьев не было, само озеро грязное было, как и Щелкунское. Всех лучше нам жилось на прекрасном озере Окункуле.

В детдоме никакую комсомольскую работу не проводили. Только платили взносы две копейки в месяц, секретарь у каждого отмечал в билете, что заплатил, и ставил печать. И всё. Последнее время секретарём у нас была Небогина Галя, моя одноклассница с 1-го класса. Как-то весной 63-го мальчишки стали перекидываться записками с девчонками. Я тоже решил написать записку своей однокласснице Вере Веткасовой. Ответа не дождался. Через некоторое время я получил записку от Гали Небогиной, что давай дружить. Дня 3, если не больше, переписывались. И после этого у меня видно появилась какая-то детская любовь к ней. Очень сильно стал о ней в душе переживать и в тоже время боялся с ней поговорить, очень сильно стеснялся. Оба учились хорошо. Всем нас ставили в пример. Как-то в старшей группе проводили лотерею и нас, двух, пригласили. Очень хорошо помню, что на этой лотерее я выиграл мыло-яичко. Как-то одно время Галя была обижена девочками, всё-время сидела одна в классе и всё что-то читала. В душе очень сильно переживал о ней, всё думал, как за неё заступиться, и в тоже время как-то стеснялся. Было время, что в душе очень сильно ревновал её к некоторым ребятам. Когда стали учиться в 8-м классе, просто стали хорошими друзьями. В детдоме Небогина Г. закончила среднее образование, в Пермском университете получила специальность бухгалтера и по направлению отправили её в г.Кузнецк Пензенской области. Там на заводе она проработала бухгалтером до пенсии, так и живёт там. В детдоме жил Володя Малых, друг моего раннего детства. Не знаю, когда его привезли в детдом, откуда и кто его привёз. У него никого родных не было. Был он очень слабым, не ходил, ползал на попке, ноги у него были как верёвки. Частенько он по большому ходил в штаны, видно, не чувствовал. Однажды нянечка схватила его, сорвала с него эти штаны и всё его лицо измазала этими штанами, а потом сама же обмывала его. Бедненький мальчишка очень сильно плакал. Сейчас всё это вспоминаю и думаю, какая жестокость была у нянечки к нему. Я уже учиться стал, а Малых В. всё ещё не учился. Меня уже перевели в среднюю группу, а он всё ещё жил в младшей. Весной 64-го он видно очень сильно заболел, увезли его в Никольскую больницу и там он умер. Ему и было лет 14-15. В 50-е, в нчале 60-х годов, когда жил в младшей группе, в детдом очень много разных игрушек привозили. Нравились мне заводные игрушки. Один раз привезли большого заводного слона. Правда, от него потеряли ключ, он только головой качал. Потом его сломали, раскололи на пополам и закинули его в подпол младшего корпуса. Хорошо помню, что была такая красивая игрушечка-дюймовочка с палочкой. Катись её, открываются лепестки розы, а внутри сидит дюймовочка. Очень нравились мне заводные машинки, трамвайчики. Где-то в 56-57-м году в детдом привезли Надю Матюшенко. Привезла её мама из Свердловска. Наде и было годика 3-4. Переболела она полиомелитом и только на одну ножку повлияло. Очень хорошо помню, когда Надина мама уезжала, говорила: «Наденька, не плачь, я буду к тебе приезжать.». Уехала и только, когда Надя стала учиться в 6-м классе, она к ней приехала. В 50-е, в начале 60-х в детдоме воспитательницей работала Зинаида Семёновна(фамилию не знал). В то время для нас она казалась очень старенькой. Почему-то все её обзывали «Косая». Мы, мальчики, девочки, играем на полу, шумим, кричим, а она сидит на стуле и спит крепким сном, что даже хрипит. Маленькая Н.Матюшенко называла её мамой и Зинаида Семёновна возила её к себе домой на выходной день. А мне даже как-то завидно было, меня бы так возили. Наде на ногу сделали аппарат и она нормально ходила на ногах. В детдоме она закончила 10 классов, в 9-10-м классах училась в сельской школе. В 71-м год после детдома она получила две специальности: бухгалтер и швея, вышла замуж, родила дочку, сына. Сейчас воспитывает 5 внуков. У нас, в младшей группе жила девочка Таня(фамилию не помню). Она была очень сильно больная. Не ходила, не ползала. У ей ещё сердце больное было, из-за сердца она всегда и полностью была тёмно-синей и все её обзывали «синявкой». А она ведь сама невиновата была в этом. У ей на руках всегда были большие ногти, видно не могли их обстричь, очень больно ей было. Кроме всего этого у ей часто были приступы эпилепсии, очень сильно её трясло. Не долго она прожила, умерла. В конце 50-х в детдом привезли Валика Василенко. Его тоже привезла мама из Свердловска. Он тоже переболел полиомелитом и также у него на одну ногу немножко повлияло. Он мой друг детства. У нас работала нянечкой тётя Маша. Она как-то уважала Валика, в день рождение подарила ему красивую куклу, а меня всё как-то обзывала буйволом, великаном. Я с Валиком вместе пошли в 1-й класс. Он младше меня был на 2 года. В течении 8-и лет он два раза оставался на второй год в одном классе. Слабовато учился по математике. В 67-м я закончил 8 классов, а он только перешёл в 7-й класс. 67-68 учебный год я не учился. В тот год обед для неходячих или кто плохо ходил проходил в школе в коридоре. И я каждый день приходил в школу. После обеда проводили домашние задания, на которых я всё время был в 7-м классе, помогал Валику в учёбе. В.Василенко в 69-м закончил 8 классов и неизвестно, куда уехал из детдома. У меня с ним как-то резко прервалась связь. Очень хочу с ним связаться. По некоторым источникам знаю, что он живёт в Екатеринбурге. Года полтора назад я 2 раза по интернету обращался на передачу «Жди меня», чтобы нашли его, но мне никакого ответа не дали. В 67-68-м учебном году в 7-м классе учились Аня Ермакова, Надя Матюшенко, Миша Хрущёв, Володя Гилёв, Люба Колясникова, Тоня Худякова и многие другие, которых уже не могу вспомнить. Аня Ермакова родилась без ножек, в детдом поступила в 63-м. Ездила на маленькой коляске, очень шустрая, бойкая. В детдоме закончила среднее образование в 71-м, с 9-го по 11-й классы училась в сельской школе, ездила в школу на своей маленькой коляске осенью, зимой и весной. Очень трудно всё это доставалось ей. После детдома хотела поступить в Пермский университет на бухгалтера, но её не приняли по состоянию здоровья. Уехала в свой родной город Богданович Свердловской обл., вышла замуж, очень сильно друг друга любили, прожили вместе 35 лет и уже 5 лет нету его, умер от рака крови. Очень тяжело Аня перенесла всё это. Много лет она работала председателем городского общества инвалидов. Имеет много хороших друзей, подруг. Где-то в 59-м в детдом привезли Мишу Хрущёва. Через месяц-2 его забрали родители из Свердловска. Года через 3 его снова привезли в детдом. Был хиленьким мальчиком, ходил с костылями, очень сильно интересовался спортом. В 69-м он закончил 8 классов и уехал к родителям. Сейчас М.Хрущёв живёт в Севере-Уральске Свердловской обл., женатый, воспитали дочку и уже внучка взрослая. Миша работает председателем общества инвалидов. А Володя Гилёв был из посёлка «Малый Исток» Свердловского р-на. Его родители жили там. Володя бредил машинами, мечтал быть шофёром и любимая песня у него была «Песня о шофёре». Был он, можно сказать, здоровым, только у него одна нога была немножко больная. Нравились ему песни, которые пел Муслим Магомаев. Всё как-то себя ставил, что он стиляга. Как жить в среднем корпусе, так я, Василенко и Гилёв были, как закадычные друзья. Потом Володя как-то отошёл от нас. В 69-м Гилёв закончил 8 классов и больше ничего не знаю про него. Люба Колясникова тоже в 71-м году в детдоме закончила 10 классов, в 9-м и в 10-м классах училась в сельской школе. После детдома закончила Усманский техникум Липецкой обл. на бухгалтера и много лет проработала бухгалтером. Сейчас она на пенсии, живёт в Ирбите Свердловской обл. В 63-м я стал учиться в 5-м классе. У каждого предмета был свой учитель. С 5-го по 8-й классы у нас русский язык и литературу преподавала Наконечная Валентина Матвеевна. Все, мальчишки и девчонки, обзывали её «Вной». «Вот, Вная идёт». Почему её так обзывали, долго понять не мог. Как-то она расписывалась, смотрю, а у ей роспись «Вная», тогда уж до меня дошло, почему её так обзывали. Как преподаватель, она очень умная была, на зубок знала литературу и русский. В 66-м я стал учиться в 8-м классе и, как выпускной класс, Наконечная, кроме литературы и русского, стала ещё преподавать у нас и немецкий язык, очень хорошо знала грамматику немецкого. Временами она и воспитательницей работала. Но, как человек, так не очень. Когда она в хорошем настроении, обо всём можло было с ней поговорить. А когда прийдёт из дома на работу в плохом настроении, так не дай бог… всю свою злость срывала на нас. В детдоме стоял отдельный деревянный дом недалеко от озера, разделённый из двух частей. В первой части находилась столовая с кухней детдома, в которую ходили мальчишки, девчонки, которые ходили на ногах. А во второй части дома, что ближе к озеру, находился изолятор из трёх комнат и коридора. В 62-63-м году в детдоме построили новый деревянный изолятор возле среднего корпуса. Старый изолятор отремонтировали под квартиру и её отдали Наконечной В.М. Она жила с мужем, детей не было и, видно, частенько ругались. Один раз ребята шли на озеро мимо этой квартиры, а из окна летела посуда и В.М. кричала всякими нецензурными словами. Вот и злость была у ей от такой жизни. В начале мая 68-го муж ехал на мотоцикле и разбился, и после всего этого она изменилась в хорошую сторону, стала девочек пригласать к себе в квартиру. Но я уже не жил в детдоме. В 79-м она умерла от высокого давления в районной больнице. В детдоме, можно сказать, всю трудовую жизнь проработала воспитательницей Лысова Нина Васильевна. Когда отец привёз меня в детдом, она уже работала. В 57-58-м году она уволилась и уехала в небольшой городок Сухой Лог Свердловской области. Там она работала в детском санатории «Глядены». Года через 2 она вернулась в Щелкун и снова стала работать в детдоме. В 63-м, когда я стал учиться в 5-м классе, Лысова Н.В. стала у нас преподавать немецкий язык с 5-го по 7-й классы. Грамматику немецкого языка она вообще не знала, давила на переводы и на слова. Ботанику, зоологию, анатомию у нас преподавала Яранцева Александра Ивановна и в тоже время она работала завучем детдома. Вовремя учёбы в 6-м классе у нас и в 7-м, и в 8-м классах детдомовской школы физику и химию преподавал Втулкин Василий Михайлович. Он вобще-то работал в сельской школе, а в тот год администрация детдома попросила его преподавать и у нас. Он преподавал у нас только один учебный год. В 7-м и 8-м классах у нас физику и химию преподавала молодая учительница Клавдия Ивановна. Она постарше нас была года на 2, на 3. Некоторые ребята разговаривали с ней, втихоря от других учителей, на ты. Правда, этого я себе не позволял. Где-то с 6-7-го класса географию у нас стал преподавать директор детдома Пролубщиков А.С. Во время войны он был на фронте и видно был контуженный. Он что-нибудь говорил и почти-что после каждого слова вставлял «вот». Так на его уроке ребята стали подсчитывать, сколько раз он скажет слово «вот» за урок. Было и 60, и 70. В начале 60-х годов трое ребят старшей группы украли у Пролубщикова мотоцикл и стали на нём гонять на территории детдома, весь мотоцикл разбили. Директор узнал, какие ребята это сделали, вызвал их к себе в кабинет и дал им маху… всем навтыкал кулаком в лицо. А когда я стал учиться в 7-8-м классе, Пролубщиков всем сотрудникам детдома сказал: «Если узнаю, что кто из вас заденет проживающего детдома, сразу же уволю». В 50-60-е годы в Щелкуне делали выставки столярного и швейного изделия, в сельском клубе проводили самодеятельность-концерты детдома, села Щелкун и ближных населений. И детдомовцы почти-что во всём занимали первое место. Очень красиво пели песни детдомовские девчонки. Оля Фролова очень здорово пела песню «Милая роща». Под эту песню всегда вспоминаю Олю. В 66-м пошёл в 8-й класс. В классе учились Галя Небогина, Лида Пальгуева, Вера Веткасова, Катя Гресик, Нина Крашенинникова, Нина Попова, Галя Колтышева, Наташа Павлова, Витя Пономарёв, Валик Анфёров, Лёша Пирожков, Коля Ермаков, Оля Васенькина, Салават Бикбов. До 8-го класса много читал разных книг. В детдоме год-два библиотекарем и пионервожатой работала Ангелина Тимофеевна. Она жила на том берегу озера в запретной зоне. Муж у ей был офицер. Он и возил её на работу и с работы. Она много новых книг привозила в детдом. Как привезёт, сразу же приглашала меня к себе в библиотеку и показывала эти новые книги. Пока она работала, я прочитал все 5 томов Льва Кассиля.

В 50-е годы старшие девчонки в своём корпусе вечерами собирались в коридоре, брала с собой одеяло и нас, малышей, по очереди по одному садили на это одеяло и кидали вверх. Мы только кричали: «Меня, меня». Каждому хотелось, чтобы его побольше покачали. Было очень здорово, весело. Где-то с 57-58-го года в детдом стал приезжать профессор по раскопкам из Свердловска. Почти-что каждый год приезжал, проводил лекции, привозил в библиотеку книги и каждому воспитаннику дарил по открыточке. При первой же встрече с нами, он сказал, что у него имя и отчество очень трудное, и чтобы мы его звали просто дедушка Мо. Так и звали. А где-то в 64-м он видно умер и по телевизору передали об его кончине. В 50-е, в начале 60-х годов в детдоме не было водопровода. Бедные нянечки воду носили в корпуса на плечах коромыслом из колодца, который стоял возле старого изолятора. В баню воду возили на лошади с озера. Мылись в бане по норме: одним тазиком мылись, а другим обливались. Где-то в 63-64-м году в детдом провели водопровод. Траншею для труб водопровода копали со стороны сельской школы по улице Советской и дальше по территории детдома. Когда у нас стали копать, а копали экскаватором, стали выкапывать разные человечские кости, черепа, косы волос, доски от гробов. Видно на территории детдома когда-то было кладбище. Когда прокладывали траншею, ребята бегали с черепами и пугали девчонок. До 66-67-го года в детдоме было печное отопление, топили печи нянечки дровами. Топили часов в 5 вечера. А в это время детдомовские уходили в сельский клуб смотреть кино, а меня почему-то не брали в клуб. Когда жил дома, с отцом покуривал и видно привык. Когда меня привезли в детдом, мне хотелось видно покурить. Все уйдут смотреть кино, а я найду бумажку, вату, сделаю, как сигаретка, сяду к печи, покуриваю, пускаю дым из-за рта в печь. Год-два так курил, потом не стал и до сих пор не курю. Когда уже стал жить в средней и старшей группе, воспитателя иногда заставляли нас, кто мог, складывать дрова в поленицу и также носить их к печям. В 66-67-м году в детдоме построили из кирпича котельную с гаражом на три машины, в корпуса провели батареи для отопления и нянечкам намного легче стало работать. Напротив крылечка младшего корпуса стояло здание из трёх складов: в одном был продуктовый, а в двух других хранились новые бельё и одежда. В 55-57-м годах иногда просыпаемся утром и все шепчутся, что вот в склады воры зализали. И мне что-то очень страшно было. Какой-то ужас, страх на меня нападал. Не знал, что такое воры, думал, что это не люди, а что-то страшное, жуткое. В 66-м году в детдоме на территории огорода, что находился напротив среднего корпуса, метров 150-200 от него, начали строить новую школу из кирпича и 1-го сентября 68-го в ней начались учебные занятия. Но я уже не жил в детдоме. Где-то зимой 63-64-го года почти-что все воспитанники переболели гриппом, а Нина Крашенинникова и Ваня Байков не болели. Ладно, Нина была крепкой девочкой, а Ваня был хиленьким, слабеньким мальчиком, ходил с костылями. И все были очень удивлены, что такой слабенький и не болел гриппом. У него из родственников никого не было. В 68-м он закончил 8 классов и его увезли в дом инвалидов в г.Сарапул Удмуртии. В 72-73-м году я написал туда письмо и мне ответили, что Иван Байков умер в 70-м году. Нина Крашенинникова, Катя Гресик, Оля Васенькина, Вера Веткасова вместе со мной закончили 8 классов в 67-м и девочки уехали учиться на швею в г.Иваново. В настоящее время Н.Крашенинникова живёт в г.Ревде Свердловской области, замужем, воспитала сына Антона, сейчас воспитывает 7-летнего внука Ивана. К.Гресик родила 5-х детей и уже лет 8 нет её с нами. О.Васенькина родила сына и уже лет 14 тоже нет её с нами. А про В.Веткасову даже не знаю, где она и живёт сейчас. В детдоме воспитывались и учились Роза Свердлова, Вера Силантьева, Нина Игошева. С ними училась и Оля Фролова. В 65-м они закончили 8 классов. В.Силантьева уехала к маме в Свердловск. Р.Свердлова, О.Фролова уехали учиться на швею в г.Советский Калининградской области. Сейчас Р.Свердлова живёт в г.Перво-Уральске Свердловской области, родила и воспитала сына. В.Силантьевой и О.Фроловой уже нет с нами. Очень многих уже нет с нами, кто жил при мне в детдоме. С 50-х годов в детдоме жила Наташа Павлова. Она из Перми, родилась без ручек по локоть. Очень бойкая, настойчивая девчонка была. Я с ней были как брат с сестрой. В 58-м она пошла в 1-й класс. В 66-м по какой-то причине она стала учиться с нами в 8-м классе. Весной 62-го в детдом поступил Витя Пономарёв из Пермской области. Он вместе со мной стал учиться в 4-м классе и до конца 8-го класса. Я как-то сразу же с ним подружился. На улице Советской метров 300-350 от младшего корпуса в сторону Свердловска стояло 2-х этажное деревянное здание детдома. На 1-м этаже была столярная мастерская, а на 2-м швейная. Тут же на 2-м этаже в переднем, левом уголке несколько ребят учились сапожному делу. У нас проходили уроки труда. Меня иногда, не всегда, заставляли ходить на уроки труда в столярную мастерскую. Но я ничего не мог делать. Немножко рубанком строгал доски и вся моя работа. В.Пономарёв учился сапожному делу, ходил с костылями с аппаратами на ногах. Лестница на 2-й этаж, где была швейная и сапожная, проходила на улице под открытым небом. Октябрь 66-го. Только-только выпал первый снежок. Все, кто мог, пошли на уроки труда. В.Пономарёв стал подниматься на 2-й этаж, а в это время Н.Павлова начала кидать в него снежком. Он предупредил её, чтобы не кидала, а она всё-равно продолжала. Тогда Витя взял и обругал её сукой. Наташа прекратила кидать, вечером собрала девчонок, договорилась с ними, чтобы не разговаривать с нами, с мальчишками, т.е. сделать с нами байкот. Некоторые девочки с этим не согласились, а большинство были за неё. И тут началась вражда между девочками, и девчонки, которые были за Наташу, никак не разговаривали с нами. Несколько раз проводили собрания, но девчонки на своём стояли, молчали. Тогда дирекция детдома в феврале 67-го послала телеграмму маме Наташи и Наташа уехала из детдома. И весь байкот на этом закончился. В 68-м В.Пономарёв выпустился из детдома, в 76-м в Перми встретился с Наташей, поженились, родился сын Андрейка, а сейчас уже воспитывают двух внучек, старшей уже 14 лет, а младшей 13. В марте 64-го всем воспитанникам детдома сказали, чтобы все, у кого есть родственники, написали письма, что в конце мая будут проводить родительское собрание и после него всех увезли домой на лето. Я написал своей старшей сестре Марии, чтобы за мной приехал брат Николай. Где-то с 29-го мая мы все, кто мог, почти-что каждый час стали бегать на остановку, встречать автобус из Свердловска, все встречали своих родствнников. Бегали числа до 5-го июня. Почти-что всех развезли по домам. В детдоме осталось воспитанников 20, не больше, в том числе и я. Никто ко мне не приехал. Очень сильно переживал, до слёз. Очень скучно было, всё думал, скорей бы учиться.

В 59-60-м году в детдом поступил Коля Соснин, привезла его бабушка. У него не было ног и руки, на одной щеке у него была большая заплатка, вся кожа на горле была натянута, очень боялся на него смотреть. А потом все привыкли к нему, стал как наш, родной. Ещё у себя дома он с ребятами играл в футбол, а недалеко от того места не земле лежали провода высоковольтной линии. Коля запнулся и упал на эти провода, весь обжёгся. И стал инвалидом. Всё им удивлялся, что с одной рукой и на любое дерево, на любую крышу залезал. Летом на маленькой коляске, а зимой на санках гонял, отталкиваясь палочкой. С ребятами он как-то сильно не общался, какой-то замнутый был. Как-то в 64-м соединили среднюю и старшую группы. Кто плохо ходил и кто вообще не ходил на ногах, остались жить в среднем корпусе, а остальные стали жить в старшем. В среднем корпусе была только одна комната для мальчишек, в которой жили я, К.Соснин, В.Пономарёв и другие, вобщем в комнате нас было 7 человек, и две комнаты для девочек. В тот год зима холодная была. Как-то утром проснулись, а на улице было -42. Так никто не пошёл в школу из среднего корпуса, кроме меня и К.Соснина. В тот год мы учились в том здании, которое стояло напротив столовой с кухней. К.Соснин в 67-м закончил 6 классов и больше не стал учиться, что зачем учиться, и его увезли в Сысертский дом инвалидов-это 25 км от Щелкуна. В 50-е годы в детдоме жила девочка Наташа Кибитова. Она лет на 5-7 старше меня была, как-будто бы она здоровая была, всегда ходила в матросской форме. Вместе со мной в младшей группе жил Юра Кочетов, он старше меня был на год-2, ходил с костылями. У него слабые ноги были, видно тоже он переболел полиомелитом. За ним ухаживала Н.Кибитова. В то время у него брат служил матросом на Чёрном море и как-то он приехал к Юре в детдом. Лично у меня какая-то гордость была за Юру, что у него брат матрос. В детдоме жил Ваня Вирлов. Он родился без ручек по локоть и без одной ноги, ходил с протезом. Очень умный парнишка был, очень хорошо играл в шахматы. Также в детдоме воспитывался Саша Бурданов с Сахалина. Он был без ног, ходил на протезах. Каждое лето его родители возили его к себе домой. Кочетов, Вирлов, Бурданов-закадычные друзья были, собирали коллекцию марок. Выпустились они из детдома где-то в 64-65-м году, точно не помню. В 60-е годы в детдоме жил Витя Дорожков из Читы. Хороший, умный парень был. Лежал в ВОСХИТО, на ногах ему делали операцию, после чего он лежал на протезном предприятии, на ногах ему сделали аппараты, но он так и не ходил на ногах, ездил на маленькой коляске. К нему каждый год приезжал дедушка и увозил Витю на лето домой в Читу. Из Свердловска до Читы они ездили поездом и Витя всё рассказывал, как очень красиво было ездить по берегу озера Байкала, а ехали по берегу в один конец часов 7. Витя был младше меня на 2 года. В 68-м он закончил 8 классов и дедушка увёз его. В 70-80-е годы я раза 3 писал ему, но от него никакого ответа. Года полтора назад писал по интернету в полицию Читы и тоже никакого ответа не получил. До сих пор помню, по какому адресу жил Витя и день рождение у него было 20-го марта. С 62-го года я стал жить в средней группе, а затем в старшей. У нас были девочки в основном серьёзные, красивые, умные. Но и были девочки лёгкого поведения. Такими считал Галю Евдокимову, Олю Рябикову. Хорошо такое помню. Ноябрь-декабрь 62-го, жил в среднем корпусе. В моей комнате жило 8 человек. С нами жил Коля Витьков, платной, ходил с костылями, считал себя умнее всех. В то время он сломал руку и совсем не мог встать с кровати. Вечером, а на улице уже было темно, ко мне в гости пришёл брат и я с ним пошли в мою комнату. Открыли дверь, в комнате темно, включили свет, Витьков один лежит в постели, я с братом подошли к моей кровати, посидели минут 30-40, поговорили и я пошёл провожать его, а в комнате свет не выключили. Минуты через 2-3 снова захожу в свою комнату, а в комнате снова темнота. Думаю, как так? За такое короткое время никто не мог зайти в комнату и Витьков не мог встать, чтобы выключить свет. Смотрю, а у кровати Витькова на коленях стоит Г.Евдокимова и целуются. Пока я сидел с братом, она лежала под кроватью Витькова, а мы и не знали. Когда мы вышли из комнаты, она и выключила свет. Смотрю, такое дело, и ушёл. Как-то вечером 65-66-го года Лысова Н.В. и Наконечная В.М. в старшей группе собрали нас всех, мальчишек и девчонок, в красный уголок и стали проводить собрание об отношениях мальчишек с девчонками. Г.Евдокимова дружила с Серёжей Зыряновым. Воспитатели увидели или услышали, что Зырянов водил Евдокимову за баню, и на этой почве стали проводить собрание. Ну, ладно, посидели, поговорили. Наконечная В.М. взяла и заявила прямо при нас, мальчишек, девочкам: «Как-нибудь обнаглею и когда-нибудь вечером всех вас проверю». Сидел и от стыда хоть сквозь землю проваливайся от этих слов. Учительница русского и литературы и такое заявила. Никакого медицинского образования не имела. В 63-м году в среднем корпусе сделали фотобудку, чтобы печатать фотографии, так некоторые ребята заводили в эту фотобудку то Г.Евдокимову, то О.Рябикову и закрывались. В 60-е годы жил Рашид Халиуллин. Крепкий, здоровый парень, только одной ноги ниже колени не было, ходил на протезе. Из родных у него никого не было. Всё время с ребятами играл в войну. Сильно интересовался политикой. Не нравилось, когда ему говорили про девчонок, как-будто он презирал их. В 68-м он закончил 8 классов и выпустился из детдома. В августе 70-го он приехал ко мне в Тобольск, хотел устроиться на работу, но ничего не получилось. Пожил у меня с неделю, уехал и больше я ничего не знаю про него. Начав учиться в 8-м классе, я как-то резко не стал читать книги, стал готовиться к экзаменам. Уже писал, что после операции в 60-м у меня сильно стала болеть левая нога. В 66-м меня свозили в ВОСХИТО. Оттуда меня направили в Свердловский госпиталь, который стоял по адресу ул.8 марта,9. Там мне назначили лекарство и порекомендовали санаторно-курортное лечение, целесообразно Евпатории. Путёвку в санаторию мне никто не стал добиваться. В апреле-мае 67- го, когда стал заканчивать 8-й класс, я написал заявление на педсовет, чтобы меня оставили на 9-й класс. Но увы… мне отказали, что в детдоме не будет лошади и возить некому будет. Так и сказали, чтобы я год отдыхал, не учился и чтобы за год медработники детдома достали для меня путёвку в санаторию. Ну я и остался с такими условиями. Вместе со мной на педсовет написали заявления Галя Небогина, Валик Анфёров, Лёша Пирожков и Коля Ермаков. Их оставили на 9-й класс, т.к. они ходили на ногах. 1-го июня 67-го у нас начались выпускные экзамены: по литературе сочинение, по русскому и геометрии устно и по алгебре письменно. Сочинение написал на 4, а остальное сдал на 5. 18-го июня был выпускной вечер. Директор Пролубщиков А.С. подарил 5-м, кто сдал экзамены без троек, по альбому для фотографий. Этот альбом до сих пор у меня хранится. Перед выпускным вечером Лысова Н.В. съездила в Сысерть в районную газету «Маяк» и пригласила на наш выпускной вечер нашего первого учителя Сурина А.Н. И он к нам приехал, и 28-го июня написал статью про нас, про детдом: « ». Перед экзаменами воспитателя, учителя решили сделать такую игру: нарезали столько бумажек, сколько было в тот год выпускников и на каждой бумажке написали фамилию выпускника. Свернули каждую бумажку и каждый выпускник вытаскивал, кому кто попадётся, и каждый должен купить подарок тому, кто попался. В тот год Г.Евдокимова только закончила 7 классов и почему-то выпускалась. И вот она мне попалась. Начал думать, что ей подарить. Денег не было и купить подарок не на что было. И раз, мне пришёл перевод на 10руб. от сестры Тамары, которая жила на севере. Вообще, очень сильно обрадовался и купил Евдокимовой газовый платок за 5руб. А я попался Гале Небогиной. Так она подарила мне чёрный мужской галстук, который до сих пор хранится у меня. После нашего выпускного вечера 20-го июня директор Пролубщиков А.С. уволился и со своей семьёй переехал в Свердловск. Директором нашего детдома стал работать Втулкин Василий Михайлович. Новая метла по новому метёт. Очень хитрый мужик был. В Щелкунский детдом в 63-м году поступил Гоша Маньков. Он не ходил на ногах, немножко ездил на маленькой коляске. До этого он жил в другом детдоме, который находился 12 км от Тюмени. Его расформировали и Гошу мама, Вера Корнеевна, привезла в наш детдом. Вера Корнеевна очень умная, грамотная, приятная женщина была. Они из г.Заводоуковска Тюменской области. Гоша у ей один был. Каждые 2-3 месяца она приезжала к нему. Каждое лето возила его домой. В конце августа 67-го она привезла Гошу в детдом и он ни в какую не пошёл в школу в 7-й класс. С 1-го сентября 67-го все пошли в школу, а я с Гошей стали сидеть в корпусе. В красном уголке стоял телевизор, радиоприёмник. По телевизору по средам и пятницам из Свердловска показывали разные интересные кинофильмы и я, Маньков и вместе с нами нянечки смотрели эти фильмы. Некоторые фильмы были, как для взрослых, но мы с нянечками тоже их смотрели. По радиоприёмнику крутил пластинки, ловил разные волны: Свердловска, Москвы, Англии, Америки. Любил слушать «Маяк» и «Голос Америки». Г.Небогина, Л.Пирожков, В.Анфёров, К.Ермаков пошли учиться в 9-й класс в сельскую школу. 3 друга жили в одной комнате. Как прийдут они из школы, я сразу же к ним в комнату. Из школы проходили мимо магазина. Так заходили в магазин и частенько брали то бутылку красного вина, то водки, приходили в комнату и распевали. Частенько мне предлагали, но я отказывался. А тут как-то не отказался и немножко выпил красного, и всё боялся, как узнает начальство, что я с ребятами принимал алгоколь, очень сильно попадёт мне, но как-то всё обошлось. А про ребят узнали, что они пьют. В начале 67-го года вышел новый закон, что кто в какой области родился, того отправлять в ту область в дом инвалидов. Так Анфёрова и Пирожкова в декабре 67-го увезли в Пермскую область, а Ермакова увезли в феврале 68-го в Рязанскую. Вспомнил такой случай: 28-е марта 68-го года. Шли весенние каникулы. Утром на смену воспитателем в старшую группу пришла Наконечная В.М. Всё позавтракали и В.М. собрала нас всех в красный уголок проводить 100-летие писателю Максиму Горькому. Через полтора-два часа в старший корпус забегает Лысова Н.В. и закричала: «Гагарин погиб», и мы все побежали по комнатам слушать радио, по которому звучал пронзительный, до души тронутый голос о гибели космонавта Юрия Гагарина. И Наконечная не стала заканчивать мероприятие. 30-го марта нас повезли в Свердловск в драмтеатр на представление «Кот в сапогах». После первого перерыва открыли сцену и на сцене все артисты представления и в центре главный из них стал объявлять, что минута молчания Юрию Гагарину. После представления поехали домой в Щелкун. В ноябре-декабре 67-го узнал, что мне никакую путёвку в санаторию не хлопочат, а дастают путёвку в дом инвалидов. Нет, чтобы директор Втулкин прямо мне в глаза сказал, что мне будет путёвка в дом инвалидов, а он всё молчал. Очень хитрый, противный мужик был. И в декабре 67-го я написал письмо в «Комсомольскую правду». После этого медики детдома что-то стали добиваться путёвку в санаторию Евпатории, договорились с детским домом, который был в Свердловске,что им дают 100 путёвок и одна из них на меня. В апреле меня стали возить в Сысерть сдавать анализы, а путёвка должна быть в конце мая. А 18-го мая утром Втулкин поехал в Свердловск, вечером приехал и сказал мне, что на меня и на Манькова привёз путёвки в Тобольский дом инвалидов Тюменской обл. Я сразу же заплакал, уж шибко не хотел ехать в дом инвалидов. Маньков стал меня успакаивать, что не переживай, что может там живут ребята, с которыми он жил возле Тюмени. В нашем детдоме работал Показаньев Анатолий Александрович, играл у нас на баяне, жил на улице Ленина напротив старшего корпуса. Где-то сначала 67-го года в детдоме пионервожатой и библиотекарём стала работать Засыпкина Любовь Александровна. Жила она с мамой на улице Советской,2. Л.А. частенько работала до 8-и вечера, так мама приходила к ней на работу и вместе уходили домой. Засыпкина Л.А. как-то нравилась мне. Она и была старше меня всего только на 10 месяцев. Ребята всё надо мной смеялись, что у меня с ней любовь. А какая может быть любовь? Она здоровая, а я… В то время она ещё заочно училась в Тобольском педучилище, 2 раза в год ездила в Тобольск сдавать сессию. И мне всё это как-то очень приятно было. Ещё я был в Щелкуне, она поехала в Тобольск и съездила к моей младшей сестре в школу-интернат. И когда Втулкин привёз нам путёвки в дом инвалидов, на 2-й день медсестра поехала насчёт моей путёвки в санаторию и ей сказали, что я уже выбил из Свердловской обл. и мне никакой путёвки в санаторию уже нету. И 23-го мая Засыпкина Л.А. поехала в Свердловск покупать билеты на самолёт, а вечером приехала без билетов, что в Тобольске прошёл очень сильный дождь и самолёты не принимает. А мне того и надо. Думал, хоть бы подольше не было этих билетов. 25-го мая привезли 4 билета на самолёт на Тобольск на 27-е мая на меня, на Манькова и на двух сопровождающих, на Показаньева А.А. и Засыпкину Л.А. 27-го мая утром сходил в школу, попрощался со всеми ребятами, девчатами, учителями, к старшему корпусу подъехал уазик, загрузили нас в него и в Свердловск на самолёт. В 5 часов вечера 27-го мая 68-го года мы уже были в Тобольском доме инвалидов.

27-го мая 68-го нас привезли в аэропорт «Кольцово» Свердловска, прямо на уазике подвезли к трапу самолёта «АН-24» и загрузили нас в самолёт. Впервые в жизни полетел на самолёте. Мне очень понравилось, как стюардесса нас обслуживала. Очень симпатичная, внимательная девушка была. От Свердловска до Тобольска летели час,5минут. В Тобольске аэровокзал был небольшой, деревянный. От вокзала до реки Тобол надо было идти пешком с полкилометра. А мы куда: я кое-как на ногах ходил, а Гоша Маньков на маленькой коляске немножко передвигался. Наши сопровождающие Показаньев А.А. и Засыпкина Л.А. поймали машину и на пристань. Сели на трамвайчик и плыли минут 30-40, проплывали то место, где река Тобол впадает в Иртыш. Приплыли к Тобольску, сопровождающие нашли автобус и мы поехали в дом инв., который стоял в нагорной части города. Ещё в детдоме, когда директор Втулкин В.М. привёз нам путёвки, что вот Тобольский дом инв., и я стал немного себя успокаивать, что может дом инв. городского типа, что здание двух-трёх-этажное, благоустроенное. Только заехали на территорию дома инв., взглянул на здания и испугался, что куда я попал. Старые, деревянные, серые, мрачные здания. Когда-то в этих зданиях были казармы для солдат. И стали мы выгружаться из автобуса. Сначала вынесли Манькова, а на улице сидели парни, девчонки, которые жили с Маньковым в детдоме, что был возле Тюмени. Все закричали: «Ой, Маньков приехал». А я их никого не знал. Завели нас в палату №2, где жили почти-что все молодые ребята от 20-и до 40-а лет. В этой палате жило 12 человек. Начали знакомиться. Очень сильно удивился, что в доме инв. имеется комсомольская организация, и секретарь этой организации Хомяков Анатолий. Посмотрел на него и испугался, показался мне как-то очень старым, а ему в то время было всего только 29 лет. Заболевание у него такое же, как и у меня, ДЦП. Ходил с тросточкой, говорил немножко похуже меня. Проводил с комсомольцами собрания, а комсомольцев было человек 10-15. Хомяков частенько ездил в горком комсомола и оттуда иногда приезжали в дом инв. Лет 7 при мне он был секретарём, хотел быть коммунистом, но ему отказали. На кровати одетый лежал симпатичный парень и я с ним как-то сразу же познакомился. Оказалось, что он старше меня на 10-12 лет. Коля Басков. У него слабые ноги были, ходил с костылями и довольно хорошо, сидеть долго не мог, только лежать или стоять. Видно, у него ещё болел позвоночник. Детство он тоже провёл в детдоме, что был возле Тюмени, хотя в Тюмени жили его мама, братья, сестра. По какой-то причине он не шибко общался с ними. После детдома в Тобольский дом инв. Ещё до меня, он ездил учиться на телемастера. После двух лет учёбы, он снова приехал жить в дом инв. Очень сильно играл в шахматы, на всех турнирах, что проходили в доме инв., всегда он занимал первое место. По-моему, я никогда не мог у него выиграть. В шахматы играть я научился в детдоме, лет в 12-13. Играть в них меня никто не учил. Просто старшие ребята играли, а я смотрел, выучил, как ходит каждая фигура, так и научился. Долгое время не мог понять, что такое пад, потом всё-таки до меня дошло. Уже при мне в начале 80-х годов Басков снова уехал учиться на бухгалтера. После двух лет учёбы и через полгода после учёбы он снова приехал жить в дом инв. Любил с ним разговаривать, вспоминать прошлые годы жизни. В августе 86-го он что-то заболел, лёг в больницу. Ему на животе сделали операцию, разрезали и тут же зашили. Недолго он пролежал в больнице, выписали. И как-то на глазах он стал таять. Говорил ему: «Коля, ты что-то очень сильно болеешь». «Нет, я не болею, вы все умрёте, а я вечно буду жить»-говорил он. За 2 дня до смерти он уже не мог встать. 12-го февраля 87-го он умер, рак поджелудочной железы. Его родственникам дали телеграмму, что он умер, и впервые при мне приехали его родственники-братья и увезли его хоронить в Тюмень. Всё думаю, что у Коли такие большие возможности были жить самостоятельно, иметь свою семью, работать, что у него такая умная голова была на плечах, но так нелепо прожил свою жизнь, живя в доме инв. Видно не было у него стремление к жизни. Я с Маньковым часа 2 посидели в палате, поговорили с ребятами, я со всеми познакомился, Гоше дали место в палате №5, в которой жило 7 человек, а мне сказали, что буду жить в девятой. Вышел на улицу, светило яркое вечернее солнце, в коляске сидел молодой симпатичный парень и играл на баяне. С ним познакомился. Володя Белов. Он с 49-го года рождения, в 7 лет на него упала лесина и он стал инвалидом, ноги отнялись. В дом инв. поступил где-то в 66-67-м, писал стихи, которые печатали в городской газете «Тобольская правда», и был похож на Сергея Есенина. С его краёв в Тобольском дошкольном педучилище училась девушка Тамара. И эта Тамара всё своё свободное время была возле Володи, в любую погоду она приходила к нему, что я очень сильно удивлялся, и была она с ним до 4-5-и часов ночи. В дом инв. много здоровых, молодых девчонок приходило и все как-то липли к Белову. Тамара прийдёт к нему, а он других девчонок обнимает. Она обиженная стоит возле них и чуть не плачет. В 70-м Тамара закончила педучилище, Белов вышел из дома инв. и они вместе уехали в свою деревню. Прожили они лет 5-7 и Тамаре видно надоели его выходки. Полюбила физически здорового мужчину, но он слепой, и от Белова Тамара ушла к слепому, родила от слепого двух ребятишек. А Володя Белов в мае 83-го умер от пролежней в Тюменской больнице. Нашим сопровождающим дали место переночевать в конторе. Зашёл я в палату№9, в которой стояло 3 кровати, 3 тумбочки, шкаф для верхней одежды и свободное место для 4-й кровати. В этой палате жили Александр Фукс, Николай Блинов и Владимир Бухтьяров. Мне сказали, чтобы я лёг на одну ночь на кровать Фукса, а он переночует в шкафу. Мне вообще-то неприятно было ложиться на грязную постель, но куда деваться: новые люди, новое место. В то время Фуксу было 33-34 года, ездил на маленькой коляске. В тот вечер он уехал на свидание с одной здоровой дамой и вернулся домой в час ночи. В первый вечер почти-то все молодые ребята собрались в палате№9, кто стоял, как Коля Басков, кто сидел на кроватях, обо всём разговаривали, рассказывали мне что, как. Сидели часов до 5-и утра и все разошлись. Впервые, что я так долго не спал. На 2-й день, 28-го мая, мне поставили кровать, тумбочку, дали чистое постельное бельё. Где-то в 10-11-м дня к нам пришли наши сопровождающие Засыпкина Л.А. и Показаньев А.А., попрощались с нами, Любовь Александровна сказала, что они сейчас зайдут к моей сестре Валентине, которая жила в школе-интернате. И, правда, на второй день, 29-го мая, ко мне пришла сестра. Засыпкина Л.А. в середине июня приезжала в Тобольск сдавать сессию и зашла к нам в гости. Минут 30 посидела с нами, поговорили. Мне очень неудобно было перед Засыпкиной. Сидели в палате№5, в которой жил Г.Маньков, был очень тяжёлый воздух, стояло 7 кроватей и под каждой стояли горшки для туалета и пожилые мужчины сидели в кроватях и курили махорку. Ведь такого не было в детдоме. И больше Л.А. не приходила к нам, хотя она ещё 2 раза приезжала в Тобольск, в январе и в июне 69-го года. А встретиться с ней очень сильно хотелось. Зимой никак не смог, а в июне узнал, что Л.А. сдаёт сессию в Тобольске, и мой друг Александр Комаров на мотоколяске свозил меня, где жила и сдавала сессию Засыпкина Л.А. Минут 30-40 постояли, поговорили с ней и больше Л.А. я не видел.

В первые дни в доме инв. ко мне в палату стала приходить молодая, симпатичная девушка Нина Воробьёва. Она старше меня была на год-два, ходила с костылями, ноги в аппаратах, а остальное всё у ей здоровое было. Ходила на работу на швейную фабрику, шила бельё. Она тоже в дом инв. поступила из того же детдома, что был возле Тюмени. Как придёт в нашу палату, сядет на мою кровать, свои вещи стала оставлять в моей тумбочке и я стал думать, что буду с ней дружить. Но потом увидел, что очень много она принимает алкоголь. Как подопьёт, так всё её тянуло к здоровым мужчинам-алкоголикам. Нет, думаю, такое мне не надо. В доме инв. работал молодой шофёр, у него была семья, а Воробьёва, как пьяная, всё тянулась к нему. И в июне 70-го года она родила от него сына. Сразу же вышла на самостоятельную жизнь на частную квартиру. Правда, сына никуда не сдала. Но жила не дай бог. Пила и жила с разными алкоголиками. Как-то в 80-е годы раза 2 она приезжала в дом инв. Сына её так и не видел. Где-то летом в 90-е её пьяную в коляске вёз по городу тоже пьяный мужчина, не довёз до дома, как она прямо в коляске умерла. Кроме Фукса со мной в палате жили Блинов и Бухтьяров. Блинову в 68-м было 35-36 лет, очень старенький казался для меня. Очень слабенький был, кое-как передвигался на маленькой коляске, частенько падал с неё и санитарочки с огромным трудом его поднимали. Такой больной, но всё время курил махорку. Очень сильно сдружился я с Бухтьяровым. Он с 47-го г.р. И интересно, что у него день рождение было 6-го марта, а у меня 7-го. Он тоже поступил в дом инв. из детдома, что был возле Тюмени. Родителей у него не было, только было две сестры. Одна жила в Ульяновске, а вторая в Алтайском крае. Владимир Бухтьяров ходил с костылями, ноги у него слабые были, руки здоровые, на спине и спереди у него был горбик, вобщем у него диагноз болезни был «Закрытая форма костного туберкулёза». У многих молодых, кто поступил в Тобольский дом инв. из детдома, что был возле Тюмени, был такой диагноз болезни. Вовка всегда всем помогал, чем мог. Никогда ни с кем не ругался. Простейший был парень. Сапожник-самоучка. Временами работал в городе сапожником. Где-то в 69-70-м году в дом инв. поступила работать культработником и библиотекарем Лиза. У ей семья была: муж и две дочери. Муж инвалид: руки, ноги здоровые, на спине горбик. Какое-то время работал в косторезной фабрике. Бухтьярову видно очень сильно понравилась Лиза, целыми днями стал пропадать в библиотеке. Он хорошо писал, красиво рисовал. Вот и помогал Лизе по работе. В августе 73-го Бухтьярчик, так мы его вежливо называли, уехал учиться в Ульяновск на сапожника. После учёбы он остался жить у сестры в Ульяновске. В мае 76-го у Лизы внезапно умер муж и Бухтьяров приехал в Тобольск, думал, что Лиза возьмёт его к себе. Но она ему отказала. И он снова уехал жить к сестре. У сестры не было детей, только муж. Через какое-то время они с Володей переехали жить в Алтайский край. И муж что-то стал ревновать свою жену к брату-инвалиду. Ведь всякие люди бывают. И Володя уехал жить в дом инв. в г.Рубцовск Алтайского края. Я всё время держал с ним связь, переписывались. Как-то в 84-85-м году я написал ему письмо и администрация Рубцовского дома инв. ответила мне, что Бухтьяров Владимир умер в 84-м. А Лиза, которая работала в Тобольском доме инв. культработником, вышла замуж за врача-рентгенолога и с детьми уехала жить в Израиль. В Тобольском доме инв. жило 110-115 человек. В основном жили пожилые бабушки. Молодых, лет до сорока, было человек 35-40. Пожилых дедушек было человек 10, не больше. Было два корпуса. Между двумя корпусами стоял небольшой, деревянный домик-клуб, в котором 1 раз в неделю демонстрировали кинофильмы, кассеты привозили из городского кинотеатра «Октябрь», который стоял от нас с километр. В первые 2 года жизни в доме инв. частенько в дом инв. приезжали коллективы из разных организаций и в этом клубе ставили концерты. Как помню, ещё в Щелкуне в детдоме мы, детдомовские, тоже раза 2 ездили с концертами в Щелкунский дом инв., который стоял в конце села в сторону Челябинска. В первом корпусе Тобольского дома инв. жили все мужчины и лежачие женщины или которые передвигались на колясках. Во втором корпусе жили все женщины, которые хорошо ходили на ногах. В первом корпусе была и столовая с кухней. Кормили 3 раза в день и по две смены. В первую смену кормили 1-й корпус, а во вторую смену 2-й корпус. В первые 2 месяца я не ходил в столовую, стеснялся, приносили мне прямо в палату еду официантки. А потом помаленьку стал ходить в столовую. Всех лежачих больных кормили в палатах. Приехав из детдома, мне как-то дико было, как идти в столовую, звонили в колокольчик, как в детдоме на урок. В зимнее время в столовой и в коридоре 1-го корпуса было очень холодно, стены покрывались снегом. Правда, в палатах было тепло, топили печи. В 68-м году в Тобольском доме инв. ещё не было телевизоров. Первый телевизор купили в сентябре 68-го и поставили его в палату№2. В доме инв. многие жители и сотрудники, как санитарочки, очень сильно пили алгоколь и довольно часто и всё это меня очень сильно поражало. В первые дни жизни в доме инв. очень сильно подружился с Комаровым Александром, с которым до сих пор держим дружбу. Он с 44-го года рождения. Маленький ростиком, ходит с костылями. У себя дома он закончил 4 класса и в 61-м его мама привезла его в Тобольский дом инв. В 62-м он уехал учиться на сапожника в Курганскую обл. После учёбы снова вернулся в дом инв. Где-то в 62-63-м году в Тобольский дом инв. из детдома, что был возле Тюмени, поступила Зина Майданова. Она с 45-го г.р., ездила на маленькой коляске, руки здоровые были, вязала всё, что надо: и носки, и шапочки, и кофты. Её мама и все родственники жили в Москве. И Комаров подружился с Зиной. Зина жила в женской палате, а Комаров в мужской палате№2. 7-го сентября 65-го у их родился сын Володя и сразу же его забрали у их в детдом. У Комарова была мотоколяска. В 68-м меня привезли в дом инв., так Комаров почти-то каждый выходной день привозил сына к матери. Частенько они вдвоём ездили к сыну. Как-то в 70-м году Комарову пришла телеграмма от его старенькой, деревенской мамы, что у ихнего племянника такого-то числа будет свадьба, что приезжай. Комаров пошёл к директору отпрашиваться и директор его не отпустил. Комаров взял и самовольно уехал. А директор взял и исключил его. Зина дала Комарову телеграмму, что тебя исключили. После свадьбы Комаров со старенькой мамой поехали в Тюменский облсобес. В кабинете у заведующего маме стало плохо, вызвали скорую и только после этого Сашке дали разрешение ехать жить в Тобольский дом инв. Комаров не курил, не пил и до сих пор такой же образ жизни ведёт. Всегда во всём помогал мне. Частенько свою Зину и меня возил на мотоколяске в городской кинотеатр «Октябрь» на просмотр фильмов. И Зина ко мне очень хорошо относилась. В доме инв. каждый проживающий, кто получал пенсию, получал от пенсии 10%, но не менее пяти рублей в месяц. А я, приехав из детдома, никакую пенсию не получал. В Тобольске была ковровая фабрика, на которой работали инвалиды надомниками, вязали носки. Ещё до меня Зина на этих носках заработала себе пенсию. До 20-и лет мне надо было отработать полгода, чтобы получать пенсию. И Зина мне предложила, чтобы я устроился на работу, что она будет вязать носки, которые и так вязала, а сдавать их на фабрику как от меня. В доме инв. инструктором по труду был мужчина, он и устраивал инвалидов на работу. Я обратился к нему, чтобы меня устроил на работу. А он как заорал на меня: «Что ты хочешь, чтобы из-за тебя меня посадили в тюрьму, что придут с фабрики с проверкой и узнают, что ты не умеешь вязать». С фабрики никогда никто не приходил с проверкой в дом инв. Просто инструктор по труду не хотел работать. А я молодой был, 18 лет, и замолчал. 2 года никакую пенсию я не получал в доме инв. В 72-м году в доме инв. прошёл слух, что его будут расформировывать, т.е. в Тобольске не будет дома инв. И в сентябре 72-го из Тюмени пришли 4 путёвки на двух парочек: на Зину с Сашей и на Катю с Колей. Катя Юшкова в Тобольский дом инв. приехала где-то в 63-64-м году из того же детдома, что был возле Тюмени. Когда я приехал, Катя лечилась в санатории. И только в августе она приехала из санатория. Передвигалась она на маленькой коляске, руки здоровые были. В тот, 68-й год в июле в дом инв. поступил Коля Трушников с 46-го г.р. из своего родного дома. Он инвалид с рождения, ножки маленькие, на которых он ходил, и одной руки по локоть не было у него. Но мастер был на все руки. И он подружился с Катей. В 70-м у них родилась дочка, в 71-м вторая дочка родилась. Девочек у них сразу же забрали в детдом. Зине и Кате были путёвки в Михайловский дом инв.-это 12 км от Тобольска в лесу, а Саше с Колей в Октябрьский дом инв.-45 км от Тобольска. В этом доме, в основном, жили бывшие заключённые. Катя как-то сразу же уехала в Михайловский, а Зина, Саша и Коля никуда не поехали. Администрация дома инв. исключила их, сняли их с питания. Зина, когда родила сына, просила Комарова выйти на волю из дома инв., а он ни в какую: «Зинка, нам не прожить на воле». А тут такая ситуация. Неделю мучились, думали-думали и всё-таки решили выйти на волю на частную квартиру. И тут в дом инв. приехала большая комиссия из Тюмени и Зину, Сашу и Колю оставили в Тобольском доме инв. Зина и Саша уже вышли на волю и не стали возвращаться в дом инв., а Коля Трушников остался жить в Тобольском доме инв. Каждый день и через день стал ездить к Кате Юшковой в Михайловский дом инв. Полгода так помучился, взял Катю из Михайловского и вышли они на волю на частную квартиру. У Коли отец погиб на войне, так им через 3 года дали 2-комнатную благоустроенную квартиру. Через год-полтора они из детдома взяли свою младшую дочку Любу, а потом уже и старшую дочку Люду взяли к себе. Коля работал сторожем. Получал благодарности. В 90-м году он внезапно умер, сердце остановилось. В 2003-м умерла Катя Юшкова от своего заболевания. Старшая дочь Люда живёт в Тобольске со своей семьёй, а младшая Люба тоже вышла замуж и уехала жить в Белоруссию. Саша Комаров с Зиной Майдановой полгода прожили на частной квартире, затем им дали мало-мальскую квартирку в подгорной части Тобольска, площадь которой была всего только 12 кв.м. Их сын Володя в детдоме закончил 1-й класс и Комаровы взяли его к себе из детдома. Он был какой-то такой, что не мог сидеть на одном месте и родители взялись за его воспитание. Володя со 2-го класса стал учиться в городской школе№1 Тобольска. Как-то в 3-м классе он у кого-то что-то украл и всё это сообщили родителям. Сашка поставил его к стене и стал хлестать его ремнём. Володя кричит от боли, а Зина закрылась, заткнула уши и плачет. Она прекрасно понимала, что как-то надо воспитывать Вовку. Через 5 лет, в феврале 78-го, Комаровым дали 2-комнатную благ. квартиру и Володя с 6-го класса стал учиться в школе №4. Закончил 10 классов, мореходное училище и не стал работать по своей специальности. Уже лет 20 работает в милиции и выбился в люди. Женился, две дочери и уже внучек, Александру Комарову правнучек. Летом 94-го Зина на полтора месяца съездила в санаторию. У ей болели почки. После санатория ей как-будто полегче стало. Очень сильно радовалась своей старшей внучке, которой в то время было всего только 2 годика и она ещё одна была у их. Сейчас у этой внучки уже растёт сыночек Серёженька. В декабре 94-го Зина что-то очень сильно заболела и её положили в больницу. 21-го января 95-го прямо в больнице она умерла, так и не повидала свою младшую внучку, которая уже закончила 8 классов. Комарова знаю с 68-го года и он в то время работал сапожником и в организации, и на дому. Отличный сапожник был, всякую обувь шил и Зина помогала ему шить. Комаров всегда имел то мотоколяску, то запорожец. Частенько возил меня к себе в гости. Бывало и по неделе я жил у их. В июле 2003-го года Комаров на машине «Ока» свозил меня в село Щелкун, где стоял мой любимый детдом. Его уже нету с 93-го года, расформировали. Сейчас Комаров уже лет 8 никакого автомобиля не имеет, не работает, один живёт в квартире, а его сын Володя с семьёй живёт отдельно, частенько приходит к отцу.

умерла. Приехав в Тобольский дом инв., ко мне на 3-й день, 29-го мая, пришла моя младшая сестра Валентина. Жила она в Тобольской школе-интернате№1. В то время она закончила 8 классов и с 1-го июня стала сдавать экзамены. В августе поступила в Тобольское строительное училище на штукатур-маляра. Почти-что каждую неделю приходила ко мне. Чем мог, тем и помогал ей. У меня мало-мальские деньги были и всё время давал ей то рубль, то 3. В марте 69-го узнал, что она курить, и стал её ругать. Она расплакалась передо мной, что она куда-нибудь уедит, забудет всех нас, что никому она не нужна. Ну, ладно. За год закончила училище и уехала в Тюмень, поступила работать на сапоговаляльную фабрику. В общежитие ей дали место. И я стал с ней переписываться. В сентябре 71-го меня положили на обследование в Тюменскую областную больницу. Позвонил Валентине, что я в больнице. Она пришла ко мне, увидела, что у меня на руке ручные часы, попросила, что завтра принесу их. Ушла и больше не пришла, хотя в больнице пролежал полтора месяца. Приехав в больницу, мне лечащий врач сказал, что мне на голове будет операция. Я, правда, испугался. Сделали мне воздушную пункцию через позвоночник в голову, сделали снимки головы и, что думали врачи, ничего не подтвердилось. Что просто мне надо санаторно-курортное лечение. Воздушную пункцию очень тяжело перенёс, 5 дней лежал, недвигаясь. На 6-й день встал, только вышел из палаты в коридор и упал, потерял сознание впервые в жизни. Очнулся в кровати. Больные так и думали, что я помру. Ничего, выжил. После пункции у меня года 2 болела голова. Временями было такое ощущение, что в голове пустота и вот-вот сердце остановится. Врачам говорил, какое у меня ощущение, а они смеялись, что не может быть такого. Летом 74-го я был проездом в Тюмени у друга, позвонил сестре Валентине, так она пришла ко мне и стала извиняться за часы. Куда деваться, простыл. Ведь родная сестра. Где-то в 76-77-м она перестала писать мне письма. Я написал письмо директору фабрики и мне ответили, что Южакова Валентина за хулиганские выходки в общежитии была осуждена на 2 года лишения свободы, отсидела срок и сейчас ведёт бродячий образ жизни по Тюмени. А потом уже слышу, что она в деревне у старшей сестры Марии. Через которое время она убежала от Марии и уехала к среднему брату Владимиру в село Ушаково Вагайского р-на. От брата тоже убежала и уехала в неизвестном направлении. Потом слышим, что она в Кемеровской обл. сидит в тюрьме. Она там с каким-то парнем кого-то раздели, убили и ей дали 10 лет лишения свободы. Полсрока отсидела в Кемеровской обл., а последние 5 лет отсидела в Чувашии. После освобождения, она приехала сюда, стала жить у старшего брата Николая в деревне. Нигде не работала, курила хуже мужика, чефир-густой чай пила. Правда, алгоколь не пила. Кому-нибудь в деревне что-нибудь поможет, так немножко ей платили, жалели её. В 2000-м году от туберкулёза умер Коля и Валентина 8 лет жила одна в избушке. Частенько приезжала в Тобольск к сёстрам и к нам заходила. Всё время давали ей то денег, то вещи. Она увозила в деревню, все вещи продавала и все деньги тратила, в основном, на курево и на чай. И никто, ничего не мог с ней сделать. В марте 2008-го она умерла. Всё думаю, что была здоровая девчонка и так нелепо прожила свою жизнь. В конце июня 68-го ко мне дом инв. приехала старшая сестра Мария с мужем и взяли меня к себе в гости в деревню. Мария в то время уже работала почтальоном. У меня все мысли были, как бы добиться на лечение в санаторию. Обдумал, что напишу письмо Л.И.Брежневу, как со мной отнеслись насчёт лечения в детдоме и, чтобы мне дали путёвку в санаторию Евпатории. Посоветовался с сестрой, она мою идею поддержала и я написал. В конце августа я приехал в дом инв. и фельдшер мне сказала, что им приходила телеграмма из мин.здравоохранения, чтобы послать им мою выписку из истории болезни. Медработники дома инв. отправили и в начале сентября пришла вторая телеграмма из министерства, чтобы я ехал на лечение в Пятигорскую клинику ИКФ. Мне дали сопровождающего Юрия Фёдорова. Он уже много лет жил в доме инв., ходил с тросточкой. В то время ему было под 40, работал истопшиком, топил печи. Когда я с Маньковым приехали в дом инв., в тот вечер Фёдоров по территории гонял на мотоколяске, был пьяным. Он вообще часто пил. И мне его дали, как сопровождающего. В Пятигорск ехали через Москву. Долгое время сидели в медпункте Курского вокзала. Там как-то очень хорошо познакомились с медсестрой, разговорились. Рассказывала нам про Владимира Высоцкого, что он почти-что каждый вечер шатается пьяный по вокзалу, чему я был очень удивлён. Приехали в Пятигорскую клинику, которая стояла на склоне горы Машук, и Фёдоров уехал обратно в Тобольск. В клинике меня положили в 3-х местную палату. Вместе со мной в палату поместили семью Волковых, Миша с родителями. Они были из города Шуя Ивановской обл. Мише в то время тоже было 18 лет, как и мне. Он года 2, как заболел, как-будто бы после гриппа, плохо ходил на ногах. Родители, мать и отец, юристы. Миша стихи писал. Очень сильно я с ними подружился, даже расставаться с ними очень тяжело было. Они месяц пролечились и уехали, а я ещё полмесяца лечился. Все, полтора месяца, принимал лечебные ванны, механотерапию. В клинике в тот год был профессор. Он посмотрел меня и такое сказал, что, когда моя мама была беременная мной, её укусил клещ, на её не повлияло, а я больным родился. Родился 7-го марта. 9 месяцев. Беременной стала в июне-июле, летняя пора, всё время в лесу. Может так и есть, как сказал профессор. Осень 68-го на северном Кавказе стояла прекрасная: солнечная, очень тёплая и сухая. Во время лечения в клинике, со многими хорошими людьми познакомился, подружился. И подлечился очень здорово. Как уезжать из клиники, дал телеграмма в Тобольск, чтобы за мной приехали, и приехал тот же Фёдоров. С ним договорился, что заедим в Щелкунский детдом. Из Пятигорска до Москвы ехали безо всяких приключений. Из Москвы поехали, Фёдоров сходил в ресторан, напился и начал со мной скандалить, что никуда заезжать не будем. Он своё, я своё. Так довёл меня, что мне очень плохо стало. Фёдоров уснул. Ко мне подошла проводница и я с ней как-то очень хорошо познакомились. Она успокоила меня, что подъедим к Свердловску, и она поможет мне выйти из вагона. Ближе к Свердловску, Фёдоров выспался и согласился со мной. В детдом приехали где-то к вечеру. Повидался с ребятами, с сотрудниками. Фёдорову дали место переночевать в изоляторе, а я уж с ребятами в комнате. На второй я с Фёдоровым поехали в Тобольск. В Тобольске в 60-80-е годы была заочная школа, где можно было закончить среднее образование. У Маши Артуровой была закадычная подружка Полина Рыжакова. Она тоже больная была, горбатенькая, ноги здоровые. И эти девчонки предложили мне, чтобы я поступил учиться в 9-й класс заочной школы, что они будут ходить в эту школу, приносить мне учебники, задания, я выполнять, а они будут уносить мои работы. И после лечения в Пятигорске я стал учиться в 9-м классе заочной школы. Дни и ночи сидел за своей тумбочкой, выполнял задания. Ночью сидел до 3-х, до 4-х, а иногда и до 5-и утра. На тумбочке у меня стояла настольная лампа, которую я купил. В тот первый год моей жизни в доме инв. очень холодная зима выдалась. В декабре-январе 1968-1969-го как-то 2 дня температура на улице в Тобольске держалась -52. Ещё подумал: «Ой, какая суровая сибирь». В ту зиму 2 раза попили печи: в 5 часов вечера и в 6 утра. Ночью сидел до того, как похолодает в палате, так и ложился спать и спал часов до 10-11-и дня. В 9-м классе я вообще ни разу не видел ни одного учителя. Девчонки каждый месяц уносили мои работы в заочную школу и оттуда приносили задания. Весь учебный год в 9-м классе мне помогал Коля Басков. Он и был как мой учитель 9-го класса. Так и закончил я 9-й класс. Где-то весной 69-го написал письмо в Пятигорскую клинику, чтобы мне дали путёвку на лечение, и мне ответили, чтобы я приехал к ним на лечение в сентябре. Летом 69-го я сам один приехал в Щелкунский детдом. Всё было хорошо. Только плохо было, что многие ребята, девчата разъехались по домам на лето. Гостил в детдоме две недели, хотел ещё погостить. Уж очень не хотел жить в доме инв, но увы… Ко мне подошёл директор Втулкин В.М. и сказал, чтобы я уезжал, что так долго гостить в детдоме нельзя. Куда деваться, уехал. В начале сентября 69-го в доме инв. мне дали сопровождающего до Пятигорской клиники, а на обратный путь сказал, что я сам один приеду. И администрация дома инв. дали мне денег на обратный путь. В Пятигорскую клинику со мной поехала фельдшер дома инв. Кичерова А.Г. Осень 69-го на северном Кавказе была прохладная, дождливая и лечение шло как-то не так. Пролечился полтора месяца и поехал в Тобольск. В клинике лечилась молодая девушка, москвичка Наташа Беляева. Физически здоровая, видно у ей что-то внутри болело. Пока лечились, не знакомились, не разговаривали. Просто друг друга видели и всё. А когда поехал из Пятигорска, зашёл в купе вагона, а там Наташа. Пока ехали до Москвы, очень хорошо познакомились, перекинулись адресами. Всю дорогу во всём она помогала мне. В Москве помогла мне переехать на Ярославский вокзал. По пути в Тобольск, хотел заехать в Щелкунский детдом. Подъезжая к Свердловску, как-то стало прохладно, пролетал снежок. И я не стал заезжать. Проехал прямо до Тобольска. Приехав в дом инв. из Пятигорска в 69-м, нашу палату№9 перевели в палату№4. А девчонок, которые жили в палате№4, перевели в палату№9. В палате№4 нас стало жить 8 человек. Приехав из Пятигорска, смотрю, а в дом инв. 3 раза в неделю стали приходить учителя из заочной школы. Ой, как здорово!!! Человек 10-12 стали учится в 9-м классе, а я уж в 10-м. Намного легче стало учиться с учителями. В мае 71-го закончил 11-й класс и с 1-го июня экзамены. Мне сказали, чтобы на экзамены я приезжал в заочную школу, и я ездил на велоколяске на 3 экзамена: литература, алгебра и геометрия. Литературу сдал на 4, а математику на 5. А от 3-х экзаменов: история, физика и химия-меня освободили. В конце июня был в заочной школе выпускной вечер. Я не хотел на него ехать, что все здоровые, а я инвалид, но мне сказали, чтобы я обязательно приехал. На выпускной вечер пришёл директор дома инв., как мой руководитель. В начале выпускного выступили директор и учителя школы, и также выступил мой руководитель. Он подарил мне элекробритву. На выпускном мне вручили аттестат зрелости. Вечер был до 5-и утра. На вечере была и медсестра дома инв. Её муж тоже закончил 11-й класс и вместе со мной сдавал экзамены. И они оба были на выпускном.

попивал, иногда и до чёртиков. А потом болел, сердечные приступы, что я очень сильно боялся, что он умрёт, но ничего, выживал. У него была подруга, старше его была лет на 15, ходила на протезах. Коновалов всё учил меня как жить, что мне очень тяжело будет с таким характером, как у меня. Он наглый, нахальный мужик был и хотел, чтобы я таким же был, как он, но я не мог. В 73-м он добился, что Комсомольский леспромхоз выделил ему 1-комнатную благ. квартиру в Тюмени, и в январе 74-го он со своей подругой уехали из Тобольского дома инв. Гоше Манькову, как и в детдоме, очень часто приезжала мама из Заводоуковска, обстирает всё его бельё, накормит вдоволь домашней пищей (пельменями, котлетками) его и всех нас в палате. Каждое лето она возила его домой. Где-то в 71-72-м Маньков стал наглеть: приедит к нему мама, а он с ребятами напьётся и спит. А мама сядет к нему на кровать и плачет над ним. Часто его ругал, что ты делаешь, а он мне в ответ, что какое твоё собачье дело, что хочу, то и делаю. 7-го июня 74-го, когда нас всех повезли из Тобольска в Михайловский дом инв., к Манькову приехала мама и увезла его домой на лето. В конце августа она привезла в Михайловский дом инв. Он пожил с неделю и сбежал, уехал один, безо всякого сопровождающего, к маме. Она очень сильно испугалась, что как так он один приехал. И так он у мамы стал жить. Осенью 94-го он умер. Его мама стала писать мне письма, посылать мне посылки, деньги. На Новый 2004-й год я отправил ей открыточку и мне эта открытка обратно пришла, что адресат умер. В Пятигорскую клинику на лечение на 3-й раз уже никак не смог добиться. Ко мне приезжал мой лечащий врач-невропатолог и беседовал со мной. От него нужна была бумажка, что я нуждаюсь в лечении Пятигорской клиники, а он ни в какую. Стал меня отговаривать, чтобы я отказался, что далеко ехать, что надо много денег на дорогу. Я ему в ответ: «Какое Ваше дело». Вобщем, он мне отказал. В 70-м году я написал письмо в Свердловский госпиталь, чтобы мне дали вызов, и мне прислали. Дирекция дома инв. дали мне сопровождающую и в начале июня поехали. Приехав в Свердловск, надо было переночевать. Моя сопровождающая осталась в Свердловске у своих знакомых, а я уехал в детдом. Ночь переночевал в детдоме и на 2-й день утром обратно в Свердловск. Когда поехали из Тобольска, была очень жаркая погода. И моя сопровождающая поехала в тапочках, без чулков. А на 2-й день в Свердловске резко похолодало. Приехав из Щелкуна в Свердловск, ко мне на автовокзале подходит моя сопровождающая и плачет от холода. У ей деньги даны из конторы на дорогу и она стала у меня спрашивать, можно ли ей купить обувь. «Конечно, купи». И она купила себе простые, резиновые сапоги и чулки. Съездили в госпиталь и мне тоже самое порекомендовали, что и в 67-м году. Приехав в Тобольск, а здесь снег лежит, который к обеду растаял. Эта поездка в Свердловск была дорога для меня тем, что я ещё раз побывал в детдоме. Больше в детдом я не ездил. В 84-м году мне Наташа Пономарёва(Павлова) написала, что в октябре в детдоме будут отмечать 35-летие детдому и будет встреча выпускников, и чтобы я приехал. Очень сильно хотел съездить, но увы… Во-первых, у меня не было денег, но мог бы их найти. А вот погода в октябре уже была холодная. И я не поехал, испугался погоды. Сейчас, правда, жалею, что не поехал на эту встречу. Приехав в Тобольск в 68-м году, в доме инв. работала фельдшером работала Кичерова Анна Георгиевна. Пенсию я не получал, а она узнала, что мой отец был инвалидом войны, и стала мне говорить, чтобы я собрал все свои документы и оформился на пенсию за отца. А я знал, что не имею право на пенсию за отца, что он увёз меня в детдом в 55-м, а умер в 57-м. Но я всё-равно достал все свои документы, написал в Ашлыкский сельсовет Вагайского р-на, чтобы мне послали справку о том, что я до 55-го жил на иждивении отца. Такую справку мне прислали. Пришёл в Тобольский горсобес, подал документы и мне отказали. Заведующий горсобеса объяснил, что почему мне не положена пенсия. Подумал-подумал и решил снова написать письмо в Ашлыкский сельсовет, чтобы мне послали справку, что я жил на иждевении отца до конца его жизни. Мне и такую справку прислали, что я очень сильно обрадовался. И мне назначили пенсию за отца. С сентября 70-го стал получать пенсию 5руб. в месяц. Получив среднее образование, в 72-м году поступил на заочные курсы иностранных языков, на немецкий. Эти курсы находились в Москве. Там надо было учиться 4 года. За каждый год учёбы надо было платить 26руб. А в то время эта сумма денег для меня большая была. И я добился, что контора дома инв. давала мне денег на учёбу. Кроме учёбы, с курсов посылали мне учебники, которые я уж сам выкупал на свои деньги. Каждый месяц отправлял по почте свои работы на курсы. Проучился 2 года и больше не смог продолжить учёбу. У меня были такие планы: закончить эти курсы и буду письменно переводить какую-нибудь литературу с немецкого на русский. Но опять увы… ничего не получилось из моих планов. Я уже писал, что в 72-м году в доме инв. прошёл слух, что Тобольский дом инв. будут расформировывать, т.е. в Тобольске не будет дома инв. Так в начале февраля 73-го половина жителей перевезли в Михайловский дом инв.-это 12 км от Тобольска в лесу. Там построили 2-х этажный кирпичный корпус и стали туда завозить. В посёлке Михайловка стоял маленький магазинчик. Почта от Михайловки стояла 3 км, а мне ведь каждый месяц надо было отправлять работы на курсы. В городе мы, инвалиды, могли сходить в гастроном, в кинотеатр и вообще побыть в городе. А начальство Тюменской обл. решило, чтобы инвалиды не жили в Тобольске, не шатались по городу. Несколько раз я обращался в Тюменский облсобес, чтобы мне дали путёвку в Тюменский пансионат, а мне всё отказывали. В Тюменском пансионате жили и живут заслуженные пенсионеры. Там жили и простые инвалиды, как я, но их там мало было. В Тобольском доме инв. жил Коля Викторов с 48-го г.р. В дом инв. его привезли в 65-м из детдома, что был возле Тюмени. Его мама и сестра жили в Москве. При мне они приезжали к нему всего только летом 71-го и больше не приезжали. Когда в 68-м я поступил в дом инв., тоже как-то быстро подружился с Викторовым. Он на ногах не ходил, передвигался на креслеколяске. Дружил с Беловым Володей. Вместе они писали стихи и печатались в городской газете «Тобольская правда». В 70-м Белов уехал и Викторов перестал писать стихи. В 69-м, когда в дом инв. стали приходить учителя из заочной школы, Коля стал учиться в 9-м классе и в 72-м закончил 11 классов. Очень сильно увлекался литературой, хотел поступить учиться в пединститут. Но… 7-го июня 74-го из Тюменского облсобеса приехало начальство и нас всех повезли в Михайловский дом инв. А я и Викторов не поехали в Михайловский. Ночь я переночевал у Комаровых и на 2-й день, 8-го июня, я с Колей сели на поезд и поехали в Москву в министерство социального обеспечения. Приехали в министерство рановато, пришлось немножко подождать, когда откроют кабинеты. Зашли в кабинет. Я с тросточкой, а Коля на креслеколяске. В кабинете за двумя столами сидели две, даже не могу их назвать женщинами. Я к одной подсел, а Коля к другой подъехал. Стали говорить, что откуда мы и что нам надо. Прослушав нас, они в 2 голоса так заорали, как овчарки: «Вам делать нечего, от безделья катаетесь по всему Советскому Союзу, откуда приехали, туда и уезжайте». У меня нервы слабые, сразу же заплакал. А Викторов был крепким и тот заплакал. Никогда бы не подумал, что в Москве, в мин. соц. обеспечения такое хамское отношение будет к нам. Сели на такси и поехали к Колиной маме. Таксист вытащил Колю из такси, посадил его на крыльцо, вызвал его маму и сел в такси, стали ждать, что у Коли будет. К нему на крыльцо вышла мама и закричала на него, что зачем приехал, что откуда приехал, туда и езжай. Даже не пригласила его к себе. Мимо Коли прошла его сестра и даже не взглянула на него. Всё думаю, как так, что родная мать так отнеслась к своему родному сыну-инвалиду. Я с таксистом постояли минут 15-20 и он отвёз меня на Ярославский вокзал. Я один, без Викторова, поехал в Михайловский дом инв. По пути заехал в Пермь к Наташе Павловой. Она ещё не замужем была. Думал, что она живёт только с мамой. А когда приехал к Наташе, увидел, что, кроме мамы, ещё живут отчим и Наташины 2 брата с жёнами. И мне как-то очень неудобно стало. Ночь переночевал и уехал в Михайловку. Через несколько дней и Викторов приехал.

В конце марта 72-го я поехал по путёвке на лечение в грязелечебницу «Ахманка». 12-го мая вернулся с лечения, смотрю, а в доме инв. 2 молодых парня и две девушек, среди которых и Валентина Проскурякова. Привезла её мама 9-го мая из посёлка Першино Уватского р-на – это км 140 от Тобольска на север. У мамы Валентина одна была. В 4 года переболела полиомелитом, а с 14-15-и лет не смогла ходить на ногах. У себя дома она закончила всего только 3 класса. Думала, что в доме инв. лечать, учать, но увы… 3-го мая 72-го Валентине исполнилось 22 года. В доме инв. её поместили в палату№11. В этой палате жили 12 человек, в основном жили лежачие бабушки. Там жили и трое молодых девчонок. И вот Валентину туда поместили. В этой палате жила молодая девушка Оля Мурова и она как-то сразу же подружилась с Валентиной. Оля ходила с костылями. В той же палате жила и Мария Голышева. Она старше Валентины была лет на 12-14. Передвигалась с помощью двух табуреток и на креслеколяске. Руки у ей здоровые были. Очень активная женщина была, во всём стала Валентине помогать. Где-то в конце 72-го девчонки Оля Мурова, Мария Голышева, Валентина Проскурякова и ещё одна со второго корпуса Лидия Слинкина сговорились, чтобы их поместили в одну палату. И медики на это пошли, поместили их в палату№6 четырёхместную. Валентина пенсию не получала. Стала учиться вязать носки. Научилась, устроилась надомницей на ковровую фабрику, чтобы заработать себе пенсию. В конце августа 73-го Оля Мурова уехала в училище учиться на швею в г.Камышлов Свердловской обл. и больше не приехала в дом инв. Жила у своих родственников. Летом в 80-м она приезжала в гости на 3 дня в Михайловский дом инв. и ей очень не понравилось. Уехала и больше не приезжала. В Тюмени она вышла замуж, родила сына. Муж запретил ей с кем-нибудь переписываться и Валентина потеряла с ней связь. Голышева, Проскурякова и Слинкина в палате стали жить троём. Подружиться с Валентиной даже ничего не думал. На новый 74-й год Мария Голышева лежала в больнице. В палате№11 остались жить молодые девчонки с бабушками. 1-го января 74-го девчонки этой палаты пригласили к себе Проскурякову и Слинкину, чтобы вместе отметить новый год, и меня пригласили. Понял, что Валентина хочет со мной подружиться. Собрались девчонки за новогодний стол и я пришёл к ним. Посидел с ними минут 30-50 и ушёл. Черезчур очень тяжёлый запах в палате был. К вечеру Проскурякова со Слинкиной ушли в свою палату№6 и меня пригласили. Помаленьку стали попивать красненькое вино, как в честь нового года. Ушёл от них в свою палату№3 часов в 10-11 вечера 1-го января. Так и стал ходить к Валентине. В середине января приехала из больницы Маша Голышева и она стала приглашать, чтобы я почаще заходил к ним. Некоторые ребята отговаривали меня, что зачем она тебе нужна, что такая больная, слабенькая, сидит в кровати. А с кем ещё дружить, если не с Валентиной. Ведь всё-равно надо иметь свою половинку. Прижаться к ней и на душе легче станет. 8-е марта 74-го вместе с девчонками отмечал праздник в шестой палате. И 3-е мая отмечал с ними день рождение Проскуряковой. Посидели, песни попели. Потом девчонки ушли на улицу, оставили меня с Валентиной двоём в палате. Всё делали, лишь бы я был с Валентиной. К ней частенько приезжала мама. И как-то в мае 74-го она приехала к Валентине и, когда она поехала от неё, я сидел на улице и Валина мама стала проходить мимо меня, и стала мне говорить, что живите дружно, не ругайтесь. И мне как-то неудобно стало. Понял, что ей всё сообщили, что я дружу с Валентиной. В июне 74-го я приехал из Москвы в Михайловский дом инв., Валентина жила в слабом корпусе с бабушками. Когда я приехал, Голышева всё сделала, чтобы Валентину перевели во второй корпус, в котором жила почти-что вся молодёжь. И Валентина снова стала жить с Машей в одной палате. Где-то осенью 74-го я написал письмо Наташе Беляевой, с которой вместе лечился в Пятигорской клинике в 69-м году. Всё ей описал, как я с Викторовым съездили в мин.соц.обеспечения. Она в Москве куда-то сходила с моим письмом и в феврале 75-го ко мне с Викторовым подошёл директор дома инв. и стал нам говорить, что нам будут путёвки в Чайковский дом инв. Пермской обл., что соглашны ли мы туда ехать жить. Я как-то сразу же обрадовался и вместе с Викторовым согласились. А потом я стал колебаться: ехать, не ехать. Что я уеду, а Валентина здесь останется. Что без неё совсем с ума сойду. Уж шибко привык к ней. Фельдшер дома инв. стала меня успокаивать, что съезди, посмотри, если не понравиться, приедишь обратно. 3-го июня нам пришли путёвки в Чайковский дом инв. Я плакал, что расстаюсь с Валентиной и она была очень расстроена. Мне с Викторовым дали двух сопровождающих и 16-го июня поехали. Утром 18-го уже были в Чайковском. Сопровождающие поехали от нас и я заплакал. Все мои мысли были, что я в Тюменской области, с Валентиной. Дня 2 я с Викторовым пробыли в изоляторе и нас перевели в палату, в трёхместную. К нам в палату подселили молодого парня. У него ноги были здоровые, только руки тряслись и говорил плохо. Он был безграмотным, в школе не учился. Чайковский дом инв. стоял на окрайне города. С полкилометра от дома инв. стоял комбинат шёлковых тканей, на котором надомниками работали инвалиды, и помногу зарабатывали, делали для комбината щётки и гребёнки. И я понемногу стал работать. В доме инв. очень хорошая женщина работала инструктором по труду. Сам дом инв. был благоустроенный, трёхэтажный. В каждой палате была раковина с холодной, горячей водой. На каждом этаже были ванны с душем. Там были семейные палаты и по одному жили. Во всём доме инв. жило 300-350 человек. На 1-м этаже в основном жили все колясники. На 2-м этаже жили слепые люди. А на 3-м этаже жили инвалиды, которые хорошо ходили на ногах. Можно было там жить, но я не мог, очень сильно скучал о Валентине. Была бы со мной Валентина, может и жили бы в Чайковском. Почти-что каждый день и через день писал ей письма, а она как-то не очень. И раз, получаю от неё письмо, что она уехала домой и больше не поедит в дом инв. В письме стал её ругать, что что ты сделала, зачем уехала, что я всё-равно приеду в Михайловский и будем вместе жить. В июле в Михайловский дом инв. мне пришло письмо из Тюменского облздравотдела, что мне выделяют путёвку на лечение в грязелечебницу «Ахманка». Это письмо мне в Чайковский переправила Маша Голышева. И я стал думать: отпустят, не отпустят. Ведь я уже жил в Пермской обл., а грязелечебница в Тюменской. Обратился в администрацию дома инв. и меня как-то сразу же отпустили, что надо подлечиться. Мне того и надо было. Не так мне лечение нужно было, а как сбежать из Чайковского. Хотели мне дать сопровождающего, но я отказался, что сам съезжу туда и обратно приеду. На дорогу дали мне денег 36руб. и 28-го июля я поехал из Чайковского. До вокзала мне помог уехать тот молодой парень, который жил со мной в палате. 30-го июля уже был в Тюмени, съездил в облздравотдел и мне сказали, что путёвка в «Ахманку» мне будет только в сентябре. Поехал в Тюменский облсобес, чтобы мне дали в Михайловский дом инв. но мне отказ, что откуда приехал, туда и езжай. Поехал в Михайловский дом инв. попроведовать. Маша Голышева сказала мне, что к Валентине приехала мама и она стала просить маму, что Сашка уехал и меня увози домой. И мама увезла её. Двое суток я пожил в Тобольске у своих друзей Комаровых и снова поехал в Тюменский облсобес. Зашёл в кабинет зам.заведующего к Калинину П.И. и час-полтора сидел у него, просил путёвку в Михайловский дом инв. А он ни в какую, что никакой путёвки не дам. Вызвал на меня милицию. Я подумал, что всё-равно меня выгонят из кабинета, взял и сам вышел. Облсобес был на 2-м этаже. Стал спускаться по лестнице. Смотрю, а по лестнице поднимается молодой милиционер. Подумал: «Пожалуй, за мной». Через минуту-две он стал спускаться. Поравнялся со мной, остановился и стал мне выговаривать: «Что тут делаешь? Если будешь здесь шататься, все ноги тебе переломаю». Я ему в ответ: «Попробуй». Он так и ушёл. Я сел на такси и на вокзал. Уехал в Тобольск к своим друзьям Комаровым. У Комаровых по некоторым причинам прожил две недели и уехал к своей сестре Тамаре на север. На севере прожил почти-что месяц и уехал в грязелечебницу «Ахманка». В «Ахманке» пробыл месяц. И эти два месяца я писал и писал письма, чтобы мне дали путёвку в Михайловский дом инв. Писем 6-7 написал по разным инстанциям. Очень переживал, как не дадут путёвку, где мне жить? А чтобы ехать в Чайковский, очень сильно не хотел. И раз, как выезжать из «Ахманки», получил письмо из Тюменского облсобеса от Калинина П.И., чтобы я ехал жить в Михайловский дом инв. «Ой, слава богу, наконец-то закончились мои муки»-подумал я. В конце октября и Викторов приехал жить в Михайловский дом инв., тоже сбежал из Чайковского. Вместе с ним в одной палате я жил до 84-го года. В 87-м он вышел из дома инв. и стал жить в городе Тобольске у своего друга. Где-то через полгода они разругались и Викторову дали мало-мальскую квартирку. А где-то в 96-97-м ему дали 1-комнатную благ. квартиру. Он родом был из Рязанской обл. и хотел туда переехать, обменяться квартирами, но у него ничего не получилось. В январе 2003-го в больнице Коля Викторов умер.