Владимир Пантин о России в 2025 году: "Окончательный крах империи"
Длинная, сложная, но очень информативная статья.
Владимир Игоревич Пантин (род. 1954) — российский политолог. Кандидат химических наук (1980), кандидат политических наук (1995), доктор философских наук (1998). Лауреат золотой медали Н.Д. Кондратьева 2012 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук». С 2009 г. — главный научный сотрудник, заведующий Отделом внутриполитических процессов Центра сравнительных социально-экономических и социально-политических исследований ИМЭМО РАН, член Учёного совета Института. Также с 2010 г. является главным научным сотрудником Отдела анализа социально-политических процессов Института социологии РАН.
Ниже размещен фрагмент из книги: Пантин В.И. Философия исторического прогнозирования: ритмы истории и перспективы мирового развития в первой половине XXI века / В.И. Пантин, В.В. Лапкин. - Дубна: Феникс+, 2006.
Общая схема эволюционного продвижения России по пути завершающей модернизации (т.е. эволюционная структура ее текущей фазы «рывка») может быть предельно кратко представлена с помощью четырех 36-летних циклов, границами которых являются следующие ключевые даты (точки перелома).
• 1881 г. Вступление в фазу модернизационного «рывка», обусловленное как внешнеполитическими неудачами Балканской войны, так и серьезным общественным разочарованием в результатах «великих реформ» 1860-х гг. Переломным событием российской истории, обозначившим вступление страны на новый путь, стало жестокое и иррациональное, с точки зрения здравой логики, убийство царя-освободителя Александра II 1 (13) марта 1881 г., похоронившее как попытки политических реформ, призванных ограничить самодержавие и дать общественности возможность участвовать в законотворческой деятельности, так и надежды на формирование российского капитализма «снизу», на интенсивное развитие мелкобуржуазного сектора в российской экономике и в российском обществе.
• 1917 г. Первый фундаментальный результат и значительный политический итог продвижения по пути заимствований и учебы капитализму у Запада по методике, определенной самодержавным государством. Россия вовлечена в бессмысленную для нее во всех отношениях и откровенно губительную мировую войну; над российской экономикой и страной в целом завис дамоклов меч гигантских и стремительно растущих государственных долговых обязательств по отношению к странам Запада; российское общество предельно отчуждено от власти, не имеет действенных институтов формирования политического согласия и компромисса и лишено соответствующей политической практики, что делает его обреченным, в ситуации кризиса на власть радикалов и политических авантюристов. Перелом, ставший началом радикального политического поворота в истории России, обозначен двумя роковыми датами: 2 (15) марта 1917 г. (отречение Николая II от престола и формирование Временного правительства во главе с князем Г. Львовым) и 26 октября (8 ноября) 1917 г. (взятие Зимнего дворца и открытие II Всероссийского съезда Советов с большевистским большинством, сформировавшего на следующий день новое российское правительство — Совнарком).
• 1953 г. Завершение периода «бури и натиска». Страна, прошедшая жесточайшее испытание «реальным социализмом», варварски уничтожившая собственное крестьянство (путем коллективизации как сознательно проводимой властью политики раскрестьянивания), построившая на костях заключенных сталинских концлагерей могучую военную индустрию, неслыханной и до конца так и не сочтенной ценой одолевшая нацистскую Германию, заложившая основы ядерного паритета с новым мировым лидером — США и даже сумевшая превзойти его на поприще создания термоядерного оружия, — эта страна позволила себе, наконец, сменить стратегию. Вынужденная сойти с пути прямой конфронтации с Западом, Россия (СССР) вступила в затянувшуюся полосу жесткого и изнурительного конкурентного противостояния с ним (прежде всего в лице центра-лидера США).
Перелом, ставший началом перехода к этой новой стратегии, получившей впоследствии название «мирного сосуществования систем», обозначен также двумя ключевыми датами: 5 марта 1953 г. (смерть — или изощренное убийство — «великого вождя» и генсека Сталина, выпустившая в свободный политический полет «черную стаю» сталинских сатрапов) и 13 сентября 1953 г. (Хрущев становится первым секретарем ЦК, получая возможность возвратить в руки центрального партаппарата всю полноту власти в стране, а тем самым постепенно, но с безжалостной последовательностью отстранить своих политических конкурентов от рычагов реальной власти).
Между этими датами можно отметить также два весьма знаменательных события: арест Берии (26 июня 1953 г.), до этого являвшегося наиболее сильной фигурой во властном раскладе, возникшем после смерти Сталина, и успешное испытание первого в мире термоядерного устройства (20 августа 1953 г.), которое обозначило новую геополитическую ситуацию в мировой политике, выводящую СССР на роль основного антагониста США и окончательно формирующую пресловутую биполярную парадигму мирового развития на последующие 36 лет.
Стратегический поворот России (СССР), обозначенный 1953 годом, повлек за собою стремительное затухание прежних разрушительно-революционных амбиций ее политического руководства (напоследок выродившихся в смехотворные угрозы «догнать и перегнать Америку» и «закопать» капиталистов, а также не менее смехотворные обещания построить коммунизм к 1980-му году). Прежний бесцеремонный забияка всё чаще оказывался теперь в позиции защищающегося, испытывая на себе жесткий прессинг объединенных сил стран-лидеров мирового модернизационного процесса. При этом чем дальше, тем в большей мере СССР приходилось преодолевать негативные последствия своего предшествующего неорганичного развития периода «бури и натиска», что в конечном счете свело на нет его возможности противостояния центру-лидеру и его претензии на реализацию «исторической альтернативы» генеральной траектории мирового развития.
• 1989 г. Вступление России (СССР) в фазу имперского надрыва, когда очередной виток обновления своего имперского могущества и отстаивания своих имперских амбиций в противостоянии с мировым центром-лидером (олицетворяемым в тот период президентом США Рейганом с его политикой «крестового похода против СССР — Империи Зла», а также стратегией «звездных войн») СССР вынужден был осуществлять в условиях глубокой международной изоляции и катастрофического дефицита ресурсов. На страну обрушились, казалось бы, все возможные напасти. Неудачная и во всех смыслах разрушительная для страны афганская авантюра, разлад внутриполитических механизмов политического управления и экономической мотивации производителя, кризис доверия к власти и полная идеологическая беспомощность партийного руководства.
К 1989 г. разбуженная стихия социального недовольства коммунистической властью стала выходить из-под всякого контроля традиционных политических институтов социализма, причем как внутри СССР, так и за его пределами — в странах «социалистического лагеря». Переход к принципиально новой политической ситуации в стране и в мире в данном случае вновь может быть обозначен двумя ключевыми датами: 26 марта 1989 г. (первые в СССР относительно свободные выборы делегатов съезда народных депутатов СССР, позволившие сформировать на съезде реформаторское большинство и придавшие дополнительный, во многом решающий импульс политическим реформам в стране, которые привели через два года к упразднению власти КПСС, к распаду СССР и к формированию в Российской Федерации демократического политического режима) и события октября — ноября 1989 г. в Восточной Европе (свержение власти коммунистов и демократические преобразования в социалистических странах Восточной Европы — Польше, Венгрии, ГДР, Болгарии, Чехословакии). «Социалистический лагерь» необратимо разрушается, социализм утрачивает в глазах советской (и постсоветской) политической элиты преимущества эффективного средства и формообразующего принципа разрешения стратегических проблем развития России.
Страна вступает на новый неизведанный путь сочетания номенклатурно-государственных принципов отправления власти с рыночно-капиталистическими принципами хозяйствования. На пространствах Евразии, где жесточайшим террором были выжжены все прежде укорененные здесь начатки частнособственнических отношений и свободного предпринимательства, государство теперь с таким же большевистским напором усиленно выкорчевывает основы прежней нерыночной общественной солидарности, безжалостно разрушает прежние социальные институты и социокультурные архетипы. А на смену им — формирует механизмы всепроникающей коммерциализации, индивидуализации и монетизации всех прежде сформировавшихся социальных отношений, проповедуя свободный рынок и частную собственность, распространяемую на все ключевые сферы общественного воспроизводства, в ситуации, когда бездействующие закон и право повсюду подменяются «разборками по понятиям», а у власти нет ни средств, ни особого желания для того, чтобы восстановить порядок в стране.
• 2025 г. Окончательный крах империи и самой парадигмы имперского развития в России. Торжество исторической тенденции, неумолимо диктующей стране необходимость вступления в сообщество модернизированных государств (то ли посредством полного государственного краха и перехода на неопределенное время к режиму «внешнего управления», то ли посредством в той или иной мере цивилизованного отторжения страной своего несовременного прошлого; конкретный путь решения этой проблемы зависит от нашего сегодняшнего и завтрашнего политического благоразумия). Точная дата завершающего аккорда фазы «рывка», разумеется, сокрыта в тумане будущего, но, как представляется, действующая до настоящего времени историческая закономерность выглядит достаточно впечатляющим образом и дает возможность читателю сделать соответствующие выводы самостоятельно.
Четвертый 36-летний цикл (1989—2025 гг.)
Период 1989—2000(1) гг. В стране с отсутствующими рыночной экономикой и гражданским обществом, при укорененной во всем жизненном строе нерасчлененности власти и собственности, при отсутствии институтов частного права и государстве, полностью утратившем представление о своих обязанностях по отношению к законопослушному гражданину, в этой стране с благословения XIX партконференции (июль 1988 г.) был запущен процесс формирования институтов парламентской демократии. Тем самым власть расписывалась в неспособности обеспечить минимально необходимые предпосылки рыночного реформирования экономики. В свойственной ей манере полной социальной безответственности она одной рукой насаждала в обществе навыки институциональной демократии, а другой — продвигала проекты экономической модернизации социалистической системы. Иными словами, она предпочитала «игры с огнем», возможно, полагая, что это лишь «игры в мутной воде», которые позволят ей в конечном счете выловить пропуск в мир западного процветания. Но государственно-политический крах 1991 г. во многом превзошел самые смелые ожидания и прогнозы.
Распад СССР (декабрь 1991 г.) стал не завершением, а лишь началом драматического процесса освоения российским обществом политического пространства формирующейся на руинах империи нации-государства. Сложность этой поистине исторической задачи в условиях эфемерности сохраняющихся в постсоветской России ресурсов социальной интеграции и острого кризиса идентичности (порожденного разложением большинства прежних социально значимых идентификационных моделей советского типа) еще не вполне осмыслена не только массовым сознанием, но и российским политическим классом и обслуживающим его экспертным сообществом. Отсюда — поразительная устойчивость многочисленных иллюзий и своего рода аберрация политического зрения, проявляющиеся в явно неадекватных оценках политиками и экспертами места постсоветской России в современном мире и ее реальных успехов в деле формирования демократической политической системы и рыночно-капиталистической экономики.
Поиск новой стратегии национально-цивилизационного развития, а вместе с тем и соответствующих идентификационных паттернов осуществляется российской политической элитой в крайне неудобном положении, как бы на стыке глобализирующегося мира и увязшей в состоянии переходности (незавершенной модернизации) России. Более того, и политические, и социокультурные процессы в российском обществе во многих отношениях по-прежнему развиваются в противофазе с процессами, характеризующими авангард современного мира. К тому же есть весьма серьезные основания полагать, что «антикоммунистический переворот» 1991 г. и последующий крах СССР в модернизационном развитии России эволюционно оказались отнюдь не эквивалентны краху империи Наполеона III во Франции в 1870 г. или краху «третьего рейха» в Германии в 1945 г., в свое время обозначившим завершение фазы «неорганичной модернизации» в развитии Франции и Германии и обеспечившим этим странам возможность преодоления дисфункций собственной государственно-политической и экономической системы и в дальнейшем — успешной интеграции в сообщество современных государств.
России такое принципиальное изменение стратегии модернизации в лучшем случае только еще предстоит в будущем, а до тех пор ей суждено пребывать в ситуации системной неустойчивости, испытывая внутренние борения и конфликтное противостояние политических интенций догоняющей модернизации и имперской реставрации — взаимно обусловленных и стратегически равно бесперспективных. Глубина социальных разрушений, постигших российское общество за годы советско-коммунистического нерыночного эксперимента, до сих пор до конца не осознана. Вместе с архаикой тогда были уничтожены и ростки самосознания личности, автономной от государства, и вместе с тем — представления о верховенстве права (rule of law) и частной собственности, а на расчищенном таким образом поле сформировалась совершенно особая, по-своему уникальная система ценностей советского человека (всецело рассчитывающего на государство как на источник своего материального существования и в то же время всецело стремящегося эмансипироваться от государства в аспекте социально-политическом, «жить обеспеченно, но не по указке»). Попытка укоренения на этой почве институтов и практик современной демократии и рынка в России привела спустя более чем десятилетие к весьма противоречивым и неоднозначным (а в какой-то мере и беспрецедентным) результатам и еще более неопределенной перспективе.
Уже к середине 1990-х гг. после завершения первого этапа «шоковой терапии» и ваучерной приватизации вместо отделения власти от собственности начала формироваться новая переходная, своего рода «двухтактная» модель отчуждения и накопления ресурсов собственности и власти, при которой немногие, «уполномоченные властью» крупные собственники получают сверхдоходы и контроль над ключевыми хозяйственными ресурсами общества (ограничивая или прямо понижая при этом уровень жизни и политического участия подавляющего большинства населения), а власть контролирует этих собственников и присваивает часть их сверхдоходов, формируя за счет этих средств механизмы политического и идеологического контроля над электоральным процессом (в первую очередь посредством «карманных» политических партий и контролируемых медиа-ресурсов). Подобная модель, нацеленная на стабилизацию и консервацию возникшего в 1993—1996 гг. «олигархического» политического режима, принципиально блокировала процессы оформления средних слоев общества в качестве ключевого субъекта либерально-демократической модели политического и экономического развития.
Коммерциализация 1990-х гг. осуществила последовательную и беззастенчивую экспроприацию большинства основных социальных и профессиональных групп, лишая их возможности на основе профессиональной деятельности поддерживать собственное существование. Утвердившаяся в условиях вопиющей неэффективности работы новых демократически-правовых институтов практика «борьбы без правил» последовательно разрушала и без того уже почти эфемерные основы общественной консолидации и самосохранения. К концу 1990-х гг. в российском обществе возник отчетливый запрос на упорядочивающую и дисциплинирующую новые элиты власть, на укрепление российской государственности и определенную корректировку господствующей либеральной стратегии развития, привнесение в нее отчетливых интервенционистских импульсов со стороны государства. Эти общественные настроения удачно совпали с вызревающим в недрах переживших распад СССР номенклатурных структур стремлением к собственному политическому возрождению и к власти. Слабеющим голосом патриарх российской демократии Б.Н. Ельцин даровал стране (в ночь с 31 декабря 1999 г. на 1 января 2000 г.) нового лидера, соответствующего всем требованиям наступающей эпохи.
Период 2000(1)—2013 гг. После марта 2000 г. градус политической жизни в стране заметно понизился. Политические инновации перешли в разряд монопольных прерогатив выстраиваемой заново «исполнительной вертикали». Оппозиция, лишенная действенных рычагов влияния как на процесс принятия политических решений, так и на формирование массовых политических установок, окончательно утратила «непримиримую» составляющую, стала «системной» (а точнее — «ручной»). Вместе с тем исполнительная власть, блестяще реализовавшая в 1999—2000 гг. свой собственный электоральный проект и претендующая сегодня на главенство в политической жизни страны, обрела перспективу построения отношений с обществом напрямую, минуя всякого рода институциональных посредников. В целом же налицо принципиальное упрощение ряда важнейших механизмов политического развития, уменьшение потенциала формирующихся институтов демократии.
Вместе с тем крайне благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура обеспечила России заметный экономический рост и определенные ресурсы для возрождения позиций государства (и прежде всего новой высшей государственной бюрократии) как в экономике, так и в политической жизни. С начала второго президентского срока В.В. Путина политическое наступление власти развернулось не только в сторону экономики (и определенного дисциплинирования олигархии), но и в направлении коммерциализации и монетизации ключевых систем социального воспроизводства (здравоохранения, образования, науки, пенсионного обеспечения, жилищно-коммунального хозяйства), т.е. рыночного «обуздания» населения, введения его в состояние полной управляемости и готовности к новым подвигам самоотречения на благо государства.
Текущие тренды общественных настроений и ожиданий свидетельствуют о том, что новое устойчивое состояние, которое может сложиться после разрушения нынешнего, будет существенно менее демократическим и либеральным. Как известно, в классическом случае и демократия, и законность, и конституция, и элементы гражданского общества возникают по мере того, как влиятельные хозяйствующие и социальные субъекты приходят к пониманию необходимости политически сдерживать и ограничивать властного суверена. Наша российская традиция иная, и ограничителем самодержавной власти суверена в России всегда была перспектива формирования теневого сговора в ближайшем окружении «самовластца». Российские либеральные реформаторы 1990-х гг. в этом отношении оказались скорее традиционалистами. Унаследованные от прежних эпох механизмы и социокультурные архетипы самодержавной власти оказались для них чрезвычайно удобными инструментами реализации ключевого проекта приватизации и коммерциализации в постсоветской России.
Государственная власть была использована ими с целью перераспределения и приватизации государственной (в тот период — всеобъемлющей) собственности в интересах формирующейся новой «партии власти». В кратчайшие сроки сформировались устойчивые и влиятельнейшие группы интересов, заинтересованные в институционализации данного механизма «приватизации государства» и в соответствующей трансформации стихийно сформировавшихся в 1989— 1993 гг. демократических практик. Встал вопрос об «управляемой демократии» и о формировании соответствующих инструментов и технологий, а в дальнейшем и о процедурном и институциональном оформлении потребности власти в надежном и эффективном управлении политическими настроениями и электоральными предпочтениями общества.
Итогом последних двадцати лет социально-политического развития России стала парадоксальная ситуация: и российская власть, и российское общество последовательно и необратимо утрачивают ресурсы и навыки, необходимые для осуществления политики силового, потестарного господства, но эти потери не компенсируются обретением качеств альтернативного, современного политического поведения, предполагающих способность к решению возникающих социальных противоречий и конфликтов посредством компромиссов и формализованных процедур принятия конфликтующими сторонами взаимных связывающих обязательств. С этим багажом почти неразрешимых проблем вступает Россия в будущее, которое — по всем вышеперечисленным причинам — сулит ей еще достаточно длительное движение в прежней логике развития, диктуя ей мучительное изживание в себе прежних самодержавно-номенклатурных архетипов социально-политического развития.
Период 2013—2025 гг. Сегодня этот период пока еще скрыт в туманной мгле времен. Однако можно со всей определенностью сказать о двух ключевых вехах, его ограничивающих. И первая (2013 г.), и особенно вторая (2025 г.) обозначают грядущий принципиальный поворот в российской политике. В первом случае это будет сопряжено с радикальной дестабилизацией сформировавшегося в постсоветский период режима. Россия вступит в полосу серьезных внешнеполитических осложнений и конфликтов, реальная угроза нависнет над ее территориальной целостностью и внутриполитическим консенсусом в обществе. Это, скорее всего, потребует радикального пересмотра внутри- и внешнеполитической стратегии государства, а также самих принципов его функционирования. Во втором случае речь пойдет о существенно большем.
России предстоит завершение целой серии разномасштабных циклов своей исторической эволюции. И венчающее эти исторические циклы решающее испытание ее готовности к новому качеству исторического развития — как полноправного и всеми признанного и желанного члена мирового сообщества современных и демократических государств. Либо Россия сумеет справиться с этим, возможно, самым сложным испытанием в своей истории, либо она развеется как мираж, не найдя себе места в сообществе современных наций завтрашнего глобализованного мира.
Однако, чтобы не завершать эту тему на столь драматической и в то же время абстрактной ноте, еще раз окинем взором пройденные выше исторические циклы и попытаемся обнаружить в них определенный креативный посыл, позволяющий на основании инвариантов прошлого развития попытаться понять задачи и ограничения развития будущего. Проанализировав три последних исторических рывка России, мы выявили следующую последовательность исторических этапов.
«Московский рывок»: 1353 - 1389 - 1425 - 1462(1) - 1497
«Петровско-екатерининский» или «Имперский рывок» 1653 - 1689 - 1725 - 1762(1) - 1797
«Завершающий рывок» 1881 - 1917 - 1953 - 1989(91) - 2025
Из четырех 36-летних составляющих каждый 144-летний рывок циклов первый (1353-1389 гг., 1653-1689 гг. и 1881-1917 гг.) всякий раз представляет собой цикл инициации и поиска стратегии государственного обновления, адекватного внешним вызовам. Этот поиск всякий раз обусловлен разочарованием в возможностях негосударственных инициатив в деле этого обновления. Государство всякий раз используется как своего рода «архимедов рычаг» самопреобразования России. Роль же этого цикла для последующего развития состоит в том, что в этот период формируется системная основа будущей трансформации, подготавливаются необходимые кадры и новая политическая элита. Второй цикл (1389-1425 гг., 1689-1725 гг. и 1917-1953 гг.) - это цикл реализации подготовленного модернизационного проекта. В этот период преобразуется вся прежде существовавшая хозяйственная и социально-политическая система страны. Упраздняются ранее доминировавшие уклады, «расчищается почва» для нового жизненного уклада. Но вместе с тем выявляются и принципиальные несовершенства нового строя, и принципиальные ограничения, угрожающие жизнеспособности проекта в целом.
Третий цикл (1425-1462(1) гг., 1725-1762(1) гг. и 1953-1989(91) гг.) представляет собой цикл системной «релаксации». Государство более не справляется со всем объемом социальных проблем, связанных с осуществлением проекта. Ключевым фактором эволюции становится частный интерес бюрократии и служилого сословия (номенклатуры), прежде жестко дисциплинированных и послушно исполняющих государеву волю. Прежняя монополия верховной власти на политику размывается. Более того, происходит своеобразная институционализация политического конфликта между отдельными отрядами социально-политических элит (в период «завершающего рывка» эту роль посредника между конфликтующими регионально-отраслевыми партийно-хозяйственными кликами выполнял аппарат ЦК и другие специализированные институты номенклатуры).
Задачи четвертого, завершающего цикла рывка (1462(1)-1497 гг., 1762(1)-1797 гг. и 1989(91)-2025 гг.) состоят всякий раз в том, чтобы, исходя из состояния безграничной вольности государственного сословия и серьезного ослабления государственной власти, вернуть страну и ее элиту к повиновению. Но осуществлять это приходится не столько путем прямого насилия, как это делали, к примеру, Петр I и Сталин, сколько с помощью своего рода пакта, который, предоставляя элите «вольности» в вопросах ее хозяйственного обустройства и гарантируя ей достаток и порядок в стране, вместе с тем возвращает власти монополию на принятие и осуществление всех важных, стратегических политических решений. Тем самым потенциал государства концентрируется на решении в первую очередь внешнеполитических задач, обеспечивая при этом исправное функционирование государственной машины в целом.
Первый цикл 1881-1893 1893-1905 1905-1917
Второй цикл 1917-1929 1929-1941 1941-1953
Третий цикл 1953-1964(5) 1964(5)-1977 1977-1989
Четвертый цикл 1989-2000(1) 2000(1)-2013 2013-2025
Каждый цикл распадается, в свою очередь, на три 12-летних этапа, существо которых для простоты и наглядности изложения проиллюстрируем на примере лишь последнего, заключительного рывка российского развития. Первый 12-летний этап всех циклов — этап структурных преобразований в политике, экономике, обществе, который подготавливает и формирует предпосылки последующих реформ (прежде всего в сфере экономики), позволяющих России, хотя бы путем имитации, соответствовать требованиям мирового развития и тем самым принять участие в мировом процессе в качестве его субъекта. В отношении к Западу на этом этапе доминирует логика «передышки» и своего рода «заигрывания» с целью получения доступа к эксклюзивным технологическим ресурсам (в сфере финансов, в военном деле, в сфере политических или информационных технологий и т.п.), которые оказываются ключевыми при выработке «асимметричного» ответа Западу на последующем этапе развития.
Второй 12-летний этап представляет собой квинтэссенцию экономических преобразований всего цикла. Здесь осуществляется наиболее последовательная реализация его основной цели и наблюдаются наиболее очевидные успехи на этом поприще. Отношение к Западу на этом этапе характеризуется «логикой паритета», логикой равных.
Особенность третьего 12-летнего этапа состоит в том, что именно здесь обнаруживаются изначально неочевидные внешне- и внутриполитические последствия реализации базовой стратегии всего цикла, которые теперь выступают в качестве ее объективных ограничителей.
Его характеризует сочетание инерционного продвижения в заданном ранее направлении с разного рода «блужданиями» и «рысканиями» в самых неожиданных направлениях. Это нередко порождает явления политического и хозяйственного застоя, «усталость» элит и общества. Вместе с тем именно на этом этапе в отношении Запада часто формируется логика «асимметричного ответа». Собственно, поиск такой возможности и составляет существо внешней политики России на этом этапе. Ирония истории проявляется здесь в том, что всякий раз, когда российской власти мнится, что она вот-вот сможет показать Западу «кузькину мать», ее собственные внутренние процессы ввергают ее в полосу хаоса и нестабильности, принципиально меняют приоритеты и цели ее политики.
Вместе с тем каждый 12-летний этап внутри 36-летнего цикла, в свою очередь, можно разбить на три 4-летних периода, разделяемых соответствующими переломными точками (точками изменений в российской политике и экономике). Так, внутри текущего 36-летнего цикла можно выявить следующие более или менее явно выраженные точки перехода: 1989-1993-1997(1998)-2001 гг. Означении 1989 и 2001 гг. для российского развития уже шла речь выше; что же касается 1993 г. (указ Ельцина о роспуске съезда народных депутатов и Верховного Совета, драматические события октября 1993 г., принятие новой Конституции РФ и первые выборы в Государственную Думу) и 1998 г. (дефолт в августе 1998 г., правительственный и политический кризис), то об их значении распространяться нет смысла. На этом основании можно предположить, что 2005, 2009, 2013, 2017, 2021 и 2025 гг. (точность датировки составляет плюс-минус 1 год), скорее всего, также станут очередными точками более или менее важных изменений в российской политике и экономике. Очевидно, что это позволяет в определенной мере прогнозировать точки грядущих изменений в российском развитии.
https://philologist.livejournal.com/10453825.html?...rer=https:%2F%2Fzen.yandex.com
|
